Файл: Фельетоны и очерки Кольцова.docx

МИХАИЛ КОЛЬЦОВ

К ВОПРОСУ О ТУПОУМИИ

(ФЕЛЬЕТОН)

В небольших комнатах правления Еланского потребительского общества бурлила деловая суета. Входная дверь оглушительно хлопала, впуская и выпуская посетителей с брезентовыми портфелями. В прихожей четвертый раз разогревали чайник для руководящего персонала.

Ответственный кооператор товарищ Воробьев высунулся из кабинета в канцелярию.

– Как же с телеграфной директивой? Уже который день собираемся спустить ее в низовую сеть. Дайте текст на подпись.

Ему принесли листочек с текстом. В конце директивы бодро синели мужественные слова:

«...усильте заготовку».

– А номер? Директиву без номера спускать не приходится.

Листок порхнул в регистратуру и вернулся с мощным солидным номером.

«...усильте заготовку 13 530».

Воробьев обмакнул перышко, строго посмотрел на лишнюю каплю чернил и, презрительно стряхнув ее, поставил подпись вслед за номером.

Директиву спустили. Она скользнула по телеграфным проводам, потом ее повезли со станции нарочные по селам.

Нарочные мерзли, они кутали сизые носы в пахучие овчины, директиве было тепло, она лежала глубоко за пазухой у нарочных.

Уполномоченный районного потребительского общества в Ионово-Ежовке расправил телеграфный бланк и звонко до конца прочел уполномоченному райисполкома приказание высшего кооперативного центра:

– «...усильте заготовку 13 530 воробьев». Понял?

– Понял. Только в конце не расслышал. Чего там усилить заготовку?

– Сказано – тринадцать тысяч пятьсот тридцать штук. Понял?

– Так-так-так-так-так... Ясно. И много их, воробьев, надо заготовить?

– Сказано – тринадцать тысяч пятьсот тридцать штук. Понял?

– Так-так-так-так! Ясно, ясно. А подпись чья?

– Подписи нет. Да и к чему подпись? Дело простое: усилить заготовку тринадцати с половиной тысяч воробьев. Придется, дорогой товарищ, это дельце спешно провернуть. Вызывай председателя.

Ионово-ежовский председатель, осведомившись о полученной директиве, нахмурился, но не сплоховал. Он сказал прямо и открыто, что заготовка воробьев для ионово-ежевцев дело новое. Всякое заготовляли, но чего не заготовляли, того не заготовляли. Воробьев не заготовляли. Однако заготовить можно, ионово-ежовцы не подкачают. Дело провернуть можно, надо только поднять дух, воодушевить массу.

Председатель совета, совместно с двумя районными уполномоченными – исполкомским и кооперативным, устроил заседание актива. Перед активом были сделаны доклады о последних директивах по заготовке воробьев.

Далее последовало общегражданское собрание всей Ионово-Ежовки. Часть единоличников, вначале сильно встревоженная, узнав, что дело идет только о воробьях, пришла в приподнятое и даже веселое настроение. Один из граждан выразил это даже в виде краткой речи, под легкий смех в зале:

– Чего-чего, а воробьев заготовим. Воробьев нам не жалко. Смех показался президиуму подозрительным. Председатель собрания наставительно и сурово сказал:

– То-то же!

Дальше работа шла как по маслу. Население подошло к заготовке воробьев поистине как к важнейшей ударной и срочной кампании. Распоряжением местных властей были привлечены к работе не только взрослые, но и дети.

В целях успешного выполнения контрольного задания заготовка проходила не только днем, но и ночью. При фонарях.

В самый разгар воробьиных заготовок в Ионово-Ежовку приехали по другим делам районный прокурор Карлов, народный судья Семеркин, представитель районной милиции Дзюбин, бригада райисполкома по обследованию местной работы. Ежовцев они нашли в больших заботах.

– Немножко невпопад вы приехали. У нас сейчас воробзаготовки.

– Чего?

– Заготовки воробьев. Ну и цифру вы там в районе нам вкатили. Тринадцать с половиной тысяч! Не знаем, как и вылезем. Хорошо еще, население проявляет активность.

Районные вожди ничего не слышали насчет воробьев. Но каждый из них в отдельности не счел нужным показывать свою оторванность от текущих политико-хозяйственных задач. Каждый смолчал. А кое-кто даже проявил отзывчивость:

– Вы себе заготовляйте, а мы пока будем тут сидеть, тоже поможем, чем сможем.

Присутствие гостей из района внесло особый подъем в заготовительную работу. Кто-то приехал из соседнего села, из Александровки. Там тоже получили директиву из Елани, тоже приступили к заготовкам, но обратились в центр с ходатайством снизить контрольную цифру. Ежовцы торжествовали:

– Забили мы Александрову! В бутылку загнали! Отстали александровцы к чертям собачьим. А мы, еще того гляди, перевыполним задание!

Потом произошло бедствие. В амбар, где содержались две тысячи живых заготовленных воробьев, проникли кошки и съели двести штук.

По этому поводу был созван особый митинг протеста. На митинге уполномоченный райисполкома, зловеще поблескивая очками, сказал:

– Тот факт, что кошки съели двести воробьев, мы рассматриваем как вредительство, как срыв боевого задания государства. За это мы будем кого следует судить. Но при этом мы должны на действия кошек ответить усиленной заготовкой воробьев.

Возник еще ряд острых проблем. Для выяснения их инструктор потребительского общества товарищ Енакиева срочно выехала в Елань.

Она, Енакиева, явившись в район, в правление, заявила:

– По линии заготовки воробьев я приняла на себя личное руководство. Заготовка проходит в общем и целом удовлетворительно. Но имеются неразрешенные вопросы, по каковым я сюда специально и приехала. Во-первых, крестьяне интересуются, какие заготовительные цены, а нам, кооператорам, цены неизвестны. Во-вторых, узким местом является отсутствие тары. Кстати, важно выяснить и такой вопрос: в каком виде заготовлять воробьев. Живых или битых? Надо бы поделиться опытом других организаций. Мы, например, производим в настоящее время заготовку живьем. Для чего разбрасываем просо, как приманку, а также в качестве приманки разбрасываем кучками хворост на гумнах... По получении нами заготовительных цен, равно тары, заготовка, безусловно, пойдет более интенсивным порядком. Необходимо также выяснить...

Докладом товарища Енакиевой и последовавшим затем скандалом заканчивается история о воробьиных заготовках. Ей, этой районной истории об идиотски понятой и головотяпски выполненной телеграфной директиве, не следовало бы придавать серьезного значения. Ведь в ней ничего нет, кроме безобидного тупоумия.

Но пора же наконец вступить всерьез в борьбу и с этим милым качеством! Можно ли вообще говорить о тупоумии как о безобидном, природном, «объективном» качестве?

Партия очень ценит, очень дорожит дисциплиной при выполнении ее заданий. И именно поэтому надо рубить на части тех, кто, спекулируя, злоупотребляя этой дисциплиной, переводит выполнение в издевательство, беспрекословность – в солдафонство.

При воробьиных заготовках на селе присутствовали работники из района – прокурор, судья, начальник милиции. Кто поверит, что эти уважаемые лица, нет, не лица, а рожи, сочли заготовку воробьев нормальным делом?.. Нет! Каждый из них мысленно изумлялся балагану с воробьями. Но каждый молчал.

Мы сейчас перебираем сверху донизу советскую и кооперативную систему. Выбрасываем гнилое, чужое, вредное. Не надо делать исключений для людей, изображающих из себя дурачков. Таких «наивных», как те, что заготовляли воробьев, можно воспитывать только в одном месте. В тюрьме...

ПОХВАЛА СКРОМНОСТИ

(ФЕЛЬЕТОН)

Будто бы в городе Казани, на Проломной улице, жили по соседству четверо портных.

Заказчиков мало было, конкуренция злая. И, чтобы возвыситься над соперниками, портной Махоткин написал на вывеске: «Исполнитель мужских и дамских фасонов, первый в городе Казани». А тогда другой взял да изобразил: «Мастер Эдуард Вайнштейн, всероссийский закройщик по самым дешевым ценам».

Пришлось третьему взять еще тоном выше. Заказал огромное художественное полотно из жести с роскошными фигурами кавалеров и дам: «Всемирно известный профессор Ибрагимов по последнему крику Европы и Африки».

Что же четвертому осталось? Четвертый перехитрил всех. На его вывеске было обозначено кратко: «Аркадий Корнейчук, лучший партной на етай улицы».

И публика, как утверждает эта старая-престарая история, публика повалила к четвертому портному.

И, исходя из здравого смысла, была права... Бывает, идет по улице крепкий, храбрый боевой полк. Впереди полка – командир. Впереди командира – оркестр. Впереди оркестра – барабанщик. А впереди барабанщика, со страстным визгом, – босоногий мальчишка; и из штанишек сзади торчит у него белый клок рубашки.

Мальчишка – впереди всех. Попробуйте оспорить.

С огромным разбегом и напором, собрав крепкие мускулы, сжав зубы, сосредоточив физические и моральные силы, наша страна, такая отсталая раньше, рванулась вперед и держит курс на первое место в мире, на первое место во всех отраслях – в производстве, потреблении, в благосостоянии и здоровье людей, в культуре, в науке, в искусстве, в спорте.

Курс взят наверняка. Дано направление без неизвестных. Социалистический строй, отсутствие эксплуатации, огромный народный доход через плановое хозяйство и прежде всего сам обладатель этого дохода, полный мощи и энергии советский народ, его партия, его молодежь, его передовики-стахановцы, его армия, его вера в себя и в свое будущее – что может устоять перед всем этим? Но хотя исход соревнования предрешен, само оно, соревнование, не шуточное. Борьба трудна, усилий нужно много, снисхождения, поблажек нам не окажут никаких – да и к чертям поблажки. Пусть спор решат факты, как они решали до сих пор.

Оттого досадно, оттого зло берет, когда к боевому маршу примешивается мальчишечий визг, когда в огневую атаку путается трескотня пугачей.

Куда ни глянь, куда ни повернись, кого ни послушай, кто бы что бы ни делал, – все делают только лучшее в мире.

Лучшие в мире архитекторы строят лучшие в мире дома. Лучшие в мире сапожники шьют лучшие в мире сапоги. Лучшие в мире поэты пишут лучшие в мире стихи. Лучшие актеры играют в лучших пьесах, а лучшие часовщики выпускают первые в мире часы.

Уже самое выражение «лучшие в мире» стало неотъемлемым в словесном ассортименте каждого болтуна на любую тему, о любой отрасли работы, каждого партийного аллилуйщика, каждого профсоюзного Балалайкина. Без «лучшего в мире» они слова не скажут, хотя бы речь шла о сборе пустых бутылок или налоге на собак.

Недавно мы посетили библиотеку в одном из районов Москвы. Там было сравнительно чисто прибрано, хорошо проветрено. Мы похвалили также вежливое обращение с посетителями. Отзыв не произвел особого впечатления на заведующую. Она с достоинством ответила: – Да, конечно... Это ведь лучшая в мире по постановке работы. У нас тут иностранки были, сами заявляли.

Этой струе самохвальства и зазнайства мало кто противодействует. А многие даже поощряют. Особенно печать. Описывают вещи и явления или черной, или золотой краской. Или магазин плох – значит, он совсем никуда не годится, заведующий пьяница, продавцы воры, товар дрянь, или магазин хорош – тогда он лучший в мире, и нигде, ни в Европе, ни в Америке, нет и не будет подобного ему.

Еще предприятие не пущено в ход, еще гостиница не открыта, и дом не построен, и фильм не показан, а бойкие воробьи уже чирикают на газетных ветках:

– Новые бани будут оборудованы по новому усовершенствованному принципу инженера Ватрушкина, а именно: будут обладать как холодной, так и горячей водой. Впервые вводится обслуживание каждого посетителя индивидуальной простыней. Впервые в мире будут радиофицированы и телефонизированы парильные отделения, благодаря чему моющийся сможет тут же на полке прослушать курс гигиены, навести по телефону любую справку или подписаться на любой журнал.

– В смысле постановки дела гостиница равняется на лучшие образцы американских отелей, хотя во многом будет их превосходить. Каждая комната в гостинице снабжается индивидуальным ключом. Каждый жилец сможет вызвать по телефону такси. Пользуясь почтовым ящиком, специально установленным на здании гостиницы, проживающие смогут отправлять письма в любой пункт как СССР, так и за границу.

– По производству ходиков советские часовые фабрики прочно удерживают первое место в мире.

– После окраски фасадов и установки дуговых фонарей Петровка может стать в первом ряду красивейших улиц мира, оставив за собой Унтер ден Линден, Бродвей, Елисейские поля и Нанкин-род.

И принимая у себя репортера, киномастер в шикарных бриджах цвета птичьего гуано рокочет уверенным басом:

– Наша первая в мире кинематография в лице своих лучших ведущих представителей готовится дать новые великие фильмы. В частности, лично я напряженно думаю над сценарием для своей ближайшей эпопеи. Сюжет еще не найден. Но ясно одно: по своей новизне этот сюжет не будет иметь прецедентов. Не определились также место съемок и состав актеров; но уже имеется договоренность: район съемок будет самым живописным в мире, а актерская игра оставит за собой все, что мы имели до сих пор в данном столетии...

Если какой-нибудь директор небольшого гиганта по утюжке штанов отстал от жизни и недогадлив, тот же репортер, как дрессировщик в цирке, умело равняет его на искомую терминологию.

– Реконструкция брючных складок производится у вас по методу «экспресс»?

– Безусловно. А то, как же. Как есть чистый экспресс.

– Любопытно... Чикаго на Плющихе... Растем, нагоняем... А это что? Там, на табуретке?

– Это? Да как будто газета, «Вечерочка».

– Н-да, маленькая читальня для удобства ожидающих... Ловко! И цветочек рядом в горшке. Небольшая, уютно озелененная читальня дает назидательный урок американским магнатам утюга, как надо обслуживать выросшие потребности трудящегося и его конечностей... Ведь так?

– Безусловно. А то как же.

Эта глупая трескотня из пугачей особенно обидна потому, что тут же рядом идет подлинная борьба за мировое первенство, и оно подлинно достигается на подлинных цифрах и фактах.

Ведь это факт, что наша страна стала первой в мире по производству тракторов, комбайнов и других сельскохозяйственных машин. По синтетическому каучуку, по сахару, по торфу, по многим другим материалам и машинам. Не смешно ли рядом с этим хвалиться первым местом по выпуску ходиков?

Мы вышли на второе место в мире по чугуну, по золоту, по рыбе.

Сосредоточив все мысли своей молодой головы, Ботвинник добился первого места на международном шахматном турнире. Но место пришлось поделить с чехословаком. А все-таки Ботвинник собирает силы, готовит новые битвы за международное, за мировое первенство.

Наши рабочие парни-футболисты пошли в бой с лучшей буржуазной командой Франции. Пока проиграли – факт. Но проиграли более чем прилично. Мы верим, что скоро отыграются. Но и это будет признано только на основе неумолимого факта же: цифры на доске футбольного поля должны будут показать это, и никто другой.

Парашютисты Советского Союза держат мировое первенство своей ни с чем не сравнимой храбростью. Три молодых героя побили рекорд подъема на стратостате, но заплатили за это своими жизнями, – разве не оскорблением их памяти звучат зазнайство и похвальба людей, зря, без проверки присваивающих своей работе наименование «лучшей в мире»!

А проверку мирового качества надо начинать со своей же собственной улицы.

Московское метро, по признанию всех авторитетов, несравнимо лучше всех метро на земном шаре. Но оно и само по себе хорошо, здесь, в Москве, для жителей своих же московских улиц. Москвич усомнился бы в мировых качествах своего метрополитена, если ему, москвичу, езда в метро доставляла бы мучение.

Вот представим себе такую картину.

Часовой магазин. Входит покупатель, по виду иностранец, солидный, важный, строгий. Требует карманные часы. Только получше.

– Вам марки «Омега» прикажете? Прекрасные часы, старая швейцарская фирма.

– Знаю. Нет. Что-нибудь получше.

– Тогда «Лонжин»?

– Лучше.

– Что же тогда? Может быть, Мозера, последние модели?

– Нет. Лучше. У вас ваших московских, «Точмех», нет?

– Есть, конечно. Но ведь очень дороги.

– Пусть дороги, зато уж на всю жизнь. Все эти швейцарские луковицы я и у себя могу достать. А вот из Москвы хочу вывезти настоящий «Точмех»...

Мы ждем, что эта волшебная картина скоро станет четким фактом. А пока не стала – будем, среди прочего, крепко держать первое место по скромности.

ВТОРАЯ МОСКВА

(ОЧЕРК)

Конечно, можно доказывать, что Москва есть только одна и не имеет себе конкурентов. Но если допустить возможность существования «Москвы номер два», право на такое наименование пришлось бы несомненно отдать скромной, заброшенной в далеком уголке Донбасса Андреевке. Оттуда подана была заявка!

Председатель Андреевского исполкома Михайлов выступил на состязание с товарищем Ухановым энергично и смело. Видимо, из газет узнал он о подготовке к созданию нового московского водопровода. И решил пойти столице наперерез.

— Товарищи, поскольку Андреевка есть вторая Москва, нам необходимо сейчас же построить свой водопровод. Чтобы, значит, каждый дядько имел в горнице воду!

Пленуму райисполкома ничего не оставалось делать, как только покрыть слова председателя шумными аплодисментами. Всякий из нас сделал бы на месте адреевцев то же самое. При шумных аплодисментах Михайлов начал соревнование с Москвой.

Для водопровода перво-наперво понадобился артезианский колодец. Михайлов своим природным умом определил место, где его строить: на высокой горе, чтобы напор по трубам был больше. Андреевские крестьяне предупреждали, что добыть воду на горе будет трудно. На это хладнокровный председатель исполкома ответил, что воля рабочих и крестьян побеждала не такие препятствия, (особенно если вспомнить блестящие победы Красной Армии и успехи СССР на дипломатическом фронте.

Колодец начали копать. Копали месяц, до воды не дошли. Копали полтора месяца, воды все не видно.

Колодец продолжали копать. Копали год, до воды не дошли. Копали полтора года, воды все не видно.

Утекли, как вода, десять тысяч рублей субсидии на водопровод от округа. Разбрызгались еще три тысячи из местных средств. Но в колодезной яме все безысходная сушь.

Пока рыли колодец, райисполком спешно закупил трубы, раздобыл американской системы турбину за восемнадцать тысяч, изрыл всю округу канавами. Турбина ржавеет на исполкомовском дворе, в трубах флиртуют птички, а в канавах по вечерам ломают колеса и ноги те самые дядьки, по горницам которых благодетель Михайлов взялся провести сладкую водичку...

Почему же колодец взялись рыть в самом неподходящем для этого месте? Где был технический надзор? Чего смотрели инженеры?

Все эти вопросы в отношении Андреевки хождения не имеют. Инженеры ничего не смотрели, потому их никто не звал смотреть. Только после полутора лет бессмысленного зарывания в землю Морозов как-то случайно узнал, что существует специальная техническая сила для изыскания подземных вод и что без этих изысканий никаких колодезных работ начинать нельзя.

На глубине двухсот пятидесяти аршин воды не оказалось. Работу надо начинать сначала, где-нибудь в другом месте. Но товарищу Михайлову уже не до того. Он решил утереть нос Москве на другом поприще. Андреевская власть решила построить селянский будынок — дом крестьянина.

Крестьяне очень рады. Но они чего-то смущаются и перешептываются, глядя на решительные движения председателя исполкома.

Почему же Михайлов выбрал такое странное место для новой постройки? К чему строить будынок именно на развалинах старого помещичьего дома? Неужели не нашлось никакого другого места?

Чудаки! Не понимают глубины революционного замысла андреевского Петра Великого:

— На развалинах старого гнета построим новый быт! Но символику постройки постигла та же печальная судьба, что и великий водопроводный замысел. Под помещичьим домом оказались большие просторные подвалы. Пышный будынок оседает в подвалы, он дал уже больше тридцати трещин, стены отходят, здание валится. Есть опасение, что на развалинах старых развалян лягут новые развалины.

Два опыта устроить в Андреевке вторую Москву не удались. Что из того! Михайлов добьется своего. Если не большими делами, то малыми.

Для подправления пошатнувшегося авторитета работников исполкома для них изготовлены отличные именные блокноты с указанием чина и звания. Такие блокноты и в столице не у каждого вождя встретишь.

А сам председатель, чтобы ослепить величием вверенных ему граждан, завел себе из убогого дефицитного бюджета трехтысячный выезд с хорошим рысаком и единственными на всю Андреевку фонарями у козел.

Фонари в самом деле слепят глаза среди темной андреевской ночи. Жители очумело шарахаются в стороны и проваливаются в канаву, которую председатель вырыл для грядущего водопровода. Потирая ушибленные бока, они провожают благодарным взором пару морозовских огней, в темноте похожих на хороший столичный автомобиль. Если бы еще к этому милиционера с красной палочкой, регулирующего движение, — чем не Москва! Чистая Москва.

1928

ИВАН В РАЮ

(ОЧЕРК)

Красноармеец Гусев, перескочив с земли на планету Марс, устроил там революцию и провозгласил федеративную советскую республику. Описано сие у писателя Алексея Толстого, а также было показано в кинематографе.

Но н без Марса, без Толстого и без кино в настоящей, подлинной жизни советские работники и деятели, очутившись среди необыкновенных обстоятельств, ведут себя почти всегда вполне достойно и невозмутимо.

Далеко, у черта на куличках, на заброшенном во льдах, около полюса, острове Врангеля сидят четыре человека советских работников. Пароход с едой и газетами приходит к ним раз в два года. Сообщения по радио нет. Но, оторванный от всего мира, председатель островного совета работает спокойно, как под Москвой. На столах папки, на дверях и стенах надписи, специально для медведей и моржей: «Прием от 12 до 3», «Кончил дело— уходи»... Пользуюсь случаем передать на остров Врангеля привет — только когда он дойдет до адресата вместе с этими страницами?

Видел я и заседание РКК у берегов Африки, в палящем полуденном зное, в матросском кубрике советского парохода, терпеливо резавшего лиловую жижу Средиземного моря. Судомойку из буфета не удовлетворила уступчивость рабочей части перед капитаном, она грозно метнула глазами на портреты вождей в углу и пригрозила, что пожалуется в союз. Где на Средиземном море союз? Куда бежать? Кому жаловаться? Однако же все мы, присутствовавшие, судомойкиной угрозе поверили. Найдет судомойка союз. Доплывет до него! Нечего обманываться африканской панорамой! Нечего терять почву под ногами, если даже стоите на воде!

Вот о товарище Голубеве мы всего вышесказанного повторить не можем.

Утерял Голубев перспективу. Валяется она, перспектива, где-то далеко позади Голубева, как ночью на снегу шапка загулявшего человека.

Послали Голубева на работу не на Марс, и не на полюс, и не к африканским берегам. Место службы — в центре. Москва, чего уж центрее! Но почувствовал себя командированный на новом месте службы сразу и как на Марсе и как в Африке. Правда, хотя назначение голу-бевское было и в Москву, но считать его вполне обычным нельзя. Ибо был назначен Голубев заведовать... пятьюстами женщин. Нет слов, вещь не шуточная.

Назывались все пятьсот женщин вместе «Первые госкурсы машинописи» и помещались на Каретно-Садовой. Но Голубев, Иван Петрович, заделавшись руководителем курсов, быстро перестал соображать, что находится на Садово-Каретной улице, а почувствовал себя в самом заправском раю, и даже не в православном, а магометанском. Соответственно и устроился.

Служебный кабинет нового заведующего машинными курсами надо было бы показать на всесоюзной выставке НОТ. Полное совмещение элементов работы и отдыха! Максимум удобств! Минимум лишних движений! Все на месте, все всегда в полной готовности!

Письменный стол в кабинете у Голубева был в довольно-таки порядочном запустении. Зато стол другой, всегда накрытый, всегда с выпивоном и закусками — прельщал глаз пестротой и богатством выбора.

За накрытым столом сидит в учебные часы заведующий, весьма под парами и в тесном обществе кого-нибудь из учениц, заслуживающих внимания машинописного педагога.

Официально называлось это «играть в шашки». Тут же среди бутылок красовалась и шашечная доска. Почему игра в шашки является важным предметом для квалификации машинистки — неизвестно. Но дело не в том. Когда шашки заходили далеко, дверь кабинета средь бела дня запиралась, и ученицы, пытаясь по делу достучаться к начальству, не могли рассчитывать даже на то скромное внимание, какое уделяется медведям ка острове Врангеля.

Картина столь странного и непрерывного медового месяца на курсах машинописи, в центре столицы, сама но себе вызывает соответствующие чувства. Но Голубеву и этого показалось мало. От тихой лабораторной работы заведующий бюро перешел к публичным демонстрациям.

Сначала на курсах состоялось несколько солидных выпивок Голубева и его помощников, причем ученицы, по требованию шефа, проявляли, как могли, свои личные таланты, которые, видимо, должны сопутствовать самой машинной технике.

Затем, 8 марта, в Женский день, после проведенного в школе вечера самодеятельности, директор пригласил особо отобранных слушательниц в ленинский уголок, где, широким жестом указав на накрытый стол, объявил:

— Теперь прошу принять участие в моем вечере!

Подробностей собственного голубевского вечера 8 марта передавать не стоит. О них можно судить по счету за разбитый бюст и раздавленную мандолину, который Голубев  предложил оплатить из культфонда.

И бюст и мандолина безвинно погибли, растоптанные ученицей М. при сопротивлении... Впрочем, сопротивление было, видимо, не гак уж велико. М. в своей жалобе заявляет, что «наутро проснулась у него в кабинете, не помня себя».

Однако и в раю не без склок.

Выражаясь ученым языком, на базе голубевского райского поведения выросли соответствующие надстройки. У учениц начались богатые нравственные переживания, в связи с этим — аборты и на основе их борьба за гегемонию над Голубевым. Впрочем, назвать последнее борьбой было бы не точно, так как били по физиономии главным образом одного Голубева,

Дальше — заседания исполбюро, учениц, разбор всех накопившихся мелких недоразумений, площадная брань заведующего и перенос всего дела на общее собрание.

Даже и в этой стадии разомлевший «Иван в раю» остался верен себе. Какие могут быть в раю общие собрания! Голубев послал исполбюро «к чертовой матери», объявил общее собрание закрытым и выгнал его в полном составе на проливной дождь.

Дальше,.. Хватит. Дальше — попросим кого следует вернуть увлеченного своими приключениями героя с неба на землю. Кстати, и партийный билет дан вовсе не для входа в рай. Во всяком случае, не в такой, какой организован на Садово-Каретной.