ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 15.07.2021
Просмотров: 172
Скачиваний: 1
Когда и где «демонополизация» общественного транспорта и ЖКХ, предполагающая приватизационное расчленение этих целостных по своей технологической природе систем, приводила к снижению цен и тарифов? Что конкретно означает задействование конкуренции, скажем, на железнодорожном транспорте, в метро? Как российский президент мыслит введение конкурентных начал, например, в теплоснабжение, если в соответствующих системах теплосети закольцованы и подача тепла в них полностью «обезличена»?
Ответов на эти напрашивающиеся вопросы, естественно, нет. Однако главное в отмеченном тезисе — забота лишь о тех, кого волнует «рост качества и разнообразие услуг». Для большинства же граждан, получающих позорно низкие зарплаты и пенсии и страдающих от роста жилищно-коммунальных платежей, поистине судьбоносная проблема — сохранение самого доступа к услугам ЖКХ, транспорта и связи, хотя бы и невысокого уровня их качества и ограниченного ассортимента.
Рост жилищного строительства в рамках «национального проекта» предполагается обеспечить с помощью давно и на все лады расхваливаемого федеральными чиновниками финансового инструмента — ипотечного кредитования населения. В этой связи в президентском выступлении прозвучали следующие слова: «В последнее время много говорится об ипотеке. Однако на практике делается еще явно недостаточно. Прошу завершить формирование нормативной базы, необходимой для выпуска ипотечных ценных бумаг». Между тем ясно, что дело не в правовой базе, а во все том же низком уровне доходов населения. Ипотека, которая без надобности богатым и недоступна бедным, является способом кредитования «среднего класса», а он, не секрет, фактически исчез в результате постсоветских реформ. Но даже в Москве, где сконцентрирована основная часть его остатков, за последние пять лет, согласно официальным данным, выдано всего 18 тыс. ипотечных кредитов, т.е. почти ничего! И это естественно, ибо такого рода кредиты, ставки по которым составляют 10—13% годовых, выдают только гражданам с исключительно высокими — порядка 3 тыс. долл. в месяц — легальными доходами. А значит, серьезных перспектив у ипотечного строительства нет, даже если, как предполагается, на ипотеку направят пенсионные накопления граждан и активы страховых компаний. Сформулированная же в прошлогоднем президентском послании для всех уровней исполнительной власти ориентировка «на то, чтобы к 2010-му году минимум треть граждан страны, а не одна десятая, как сегодня, могли бы приобретать квартиру, отвечающую современным требованиям, за счет собственных накоплений и с помощью жилищных кредитов», мягко говоря, сомнительна. Об этом свидетельствуют итоги нехитрого подсчета тех средств, которыми в 2010 г. обязаны будут располагать 50 млн. граждан, способных на основе своих накоплений и с помощью банковских кредитов купить по 25 кв. м нового жилья на каждого. В названном году рыночная цена квадратного метра в «квартире, отвечающей современным требованиям» вряд ли окажется менее 1,5 тыс. долл., т.е. эти граждане должны быть в состоянии выложить 1,3 трлн. долл. Таких свободных денежных сумм у трети населения через пять лет, конечно, не будет, да и сегодня квартиры в качестве собственно жилья покупают не более 1 млн. человек, т.е. не 10, а 0,7% россиян. Остальные для этого просто неплатежеспособны. И ипотека здесь ни при чем: банки еще не научились качать деньги «из воздуха».
В порядке резюме приходится повторять то, о чем уже говорилось в более общем контексте. За 15 лет реформ создать альтернативные, «вестернизированные», системы ЖКХ в России не удалось при том, что оказались расхищенными средства для поддержания дееспособности систем, в исправном виде унаследованных от СССР. Они эксплуатировались хищнически, на износ, и сегодня находятся на грани остановки или даже техносферной катастрофы. Однако вместо мобилизации средств для реализации срочной антикризисно-восстановительной программы федеральные власти инициируют «национальный проект», никоим образом не устраняющий главных угроз жизнеобеспечению большинства населения.
— Один из наших авторов, с самого начала постсоветских реформ постоянно выступающий в журнале с обстоятельными проблемно-конструктивными статьями по агротематике, в последней из них квалифицировал российскую аграрную политику в качестве «фантомной»18. Есть ли, по Вашему мнению, шанс на ее «дефантомиза-цию» на основе осуществления мер четвертого «национального проекта», при представлении которого «улучшение жизни на селе, развитие агропромышленного производства» были объявлены «безусловным приоритетом»?
— Говоря без экивоков, то, что теперь названо «безусловным приоритетом», ни во что не ставилось, да и, судя по бюджетно-прогнозным проектировкам на 2006— 2008 гг.19, не ставится федеральным правительством. В шкале приоритетов его социально-экономической политики «улучшение жизни на селе» и «развитие агропромышленного производства» занимают едва ли не последнее место. Этот очевидный и давно всеобще признаваемый факт в очередной раз акцентировался на состоявшейся весной 2005 г. конференции сельхозтоваропроизводителей России, материалы которой были изданы и в сентябре распространены в Госдуме.
Все без исключения выступившие на конференции лидеры аграрных союзов и ассоциаций, руководители разнопрофильных и различных по размеру предприятий АПК констатировали: сельское хозяйство и сопряженные с ним отрасли обескровливаются, средства из них перетекают в другие отрасли, а для иностранного капитала создаются столь благоприятные условия, что отечественный производитель априори проигрывает на отечественном же рынке. Говорилось о том, что нынешняя ситуация беззащитности сельхозпроизводителей перед диктатом спекулятивных посреднических организаций и монополизмом переработчиков закладывалась уже в самой приватизационной доктрине расчленения целостных вертикально интегрированных систем агропрома, подчеркивалась неизменность этих доктринальных установок федеральных властей. И каждый участник в том или ином ракурсе обращал внимание на неуклонное падение агропроблематики в шкале властно-управленческих приоритетов.
Так, гендиректор концерна «Тракторные заводы» отметил: «Если при Советском Союзе на сельское хозяйство выделяли 26 процентов бюджета, то в 1997 году уже 19, а сейчас — 1 процент». Он поведал и о своем, о тракторах: «Давайте посмотрим на наше нынешнее состояние: износ парка техники — 80 процентов, а поступление техники — 2—3 процента. При таком положении дел в 2006 году мы будем пахать на лошадях. Крестьянину тяжело приобрести трактор, сегодня он не в состоянии купить даже солярку к нему. И ему не решить эту проблему в одиночку, а государственной поддержки в настоящее время практически нет».
Выступившие же на конференции представители федерального правительства, не будучи в состоянии ни отрицать очевидное, ни сформулировать что-либо конструктивное, задавали с трибуны вопросы, для конкретного ответа на которые как раз и были приглашены. Вот, к примеру, выдержка из выступления заместителя руководителя департамента промышленности Минпромэнерго России: «Сельхозпроизводитель сегодня продает молоко за 5 рублей — это закупочная цена. Переработчик продает молоко за 22—26 рублей. Вопрос в следующем: почему мы даем производителю минимальную стоимость, а переработчик получает 350—400%? Какие механизмы должны регулировать этот вопрос?» Оживление, впрочем, вызвало следующее заявление одного из заместителей министра сельского хозяйства: «Ситуация такова, что сельское хозяйство не может развиваться в условиях открытости рынка, в условиях глобализации». Это, конечно, аудитории было отлично известно, но услышать подобную констатацию из уст одного из руководителей Минсельхоза… Какая уж тут приоритетность отрасли, коль скоро профильный замминистра публично признает, что она доведена до состояния, когда наше вступление в ВТО нанесет ей смертельный удар! Данный сюжет, тоже оживленно обсуждавшийся на форуме, нашел отражение в его итоговом документе: «Недопустимо, чтобы Россия отказалась от реальных ценностей — развитого сельского хозяйства и сельхозмашиностроения — ради членства в ВТО». Да, для предпринимателей и работников АПК недопустимо, а для высших эшелонов всех ветвей федеральной власти — не просто допустимо, но и приоритетно, пусть отраслевой замминистра или даже сам министр, однажды высказавшийся на телевидении о ВТО, как «лицемерной, фальшивой и опасной организации», обозначают свое «особое мнение». Выступавшие с возмущением говорили о том, что на все их обращения в российское правительство по вопросам судеб отечественного АПК после присоединения России к ВТО им просто ничего не отвечают...
Провозгласив «безусловную приоритетность» развития агропромышленного производства, глава государства далее сказал: «Опыт многих агрохозяйств уже свидетельствует: российское село может и должно быть экономически успешным и инвестиционно привлекательным».
Может? Конечно, но только не при продолжении нынешней правительственной политики, четко нацеленной на то, чтобы посредством рыночной «шокотерапии» произвести «селекцию», разорить «неуспешные» агропредприятия и оставить на плаву небольшое количество «успешных»; подобный «естественный отбор» губителен и для «села», и для народного хозяйства в целом.
Что значит «опыт многих агрохозяйств» в качестве «свидетельства» наличия реальных позитивных тенденций? Сколько их должно быть, дабы их опыт вообще о чем-нибудь достоверно свидетельствовал? И отраслевая статистика, и эмпирические наблюдения пока не дают никаких оснований для вывода о том, что «российское село» становится экономически эффективным и инвестиционно активным. Достаточно констатировать, что в 2003 г. более половины российских сельхозпредприятий были убыточными; прибыль всех предприятий составила примерно 11 млрд. руб., а задолженность — около 347 млрд. Какие симптомы «инвестиционной привлекательности» можно обнаружить в отрасли, где долги в 30 раз превышают всю годовую прибыль?! Да, в прошлом году доля убыточных хозяйств снизилась до 37%, а в текущем — с «села» списали значительную часть штрафов и пеней за просроченную кредиторскую задолженность, но разве это превратило отрасль в эффективную?
В ходе дальнейшего представления четвертого «национального проекта» был предложен поистине удивительный «индикатор» позитивной динамики земледельческой подотрасли сельского хозяйства: «Нам уже удалось добиться значительных успехов в производстве зерна. Из импортера Россия стала его экспортером». Между тем прямой и однозначной детерминированности появления феномена экспорта какого-либо продукта, в том числе зерна, ростом его внутреннего производства, ясное дело, не существует. Как известно, в царское время крестьяне подчас ели лебеду, а страна вывозила хлеб. Царский министр так и выразился: «Не доедим, а вывезем!» В 1911 г. случился резюмировавший итоги столыпинской реформы страшный, затронувший более 30 млн. крестьян, голод, но экспорт зерна достиг рекордного значения. Однако тогда хотя бы не говорили об «успехах», а предчувствовали приближение социальной революции20. Что касается нынешнего прецедента нашего превращения в экспортера зерна, то это — непосредственный результат реформационного разгрома другой ключевой подотрасли сельского хозяйства — животноводства: вследствие беспрецедентного «обвала» поголовья скота, о чем речь пойдет далее, резко сократились внутренние потребности в зерновых кормах21.
Подлинным успехам в развитии зернового хозяйства соответствовали бы, понятно, фразы совсем другого типа. Например: «Вместо производившихся в 80-х годах чуть более семи центнеров на душу населения мы производим ныне на столько-то больше». Однако в действительности все обстоит наоборот! В период 1986—1990 гг. в РСФСР на душу населения в среднегодовом исчислении приходились 714 кг собранного зерна, а в РФ за пятилетие 2001—2005 гг. — 545 кг. В «дореформацион-ный» период Россия производила 100—120 млн. т зерна в год, а менее чем стомиллионный урожай в последние 20 лет истории РСФСР являлся редкостью; в среднем за пятилетие 1986—1990 гг. ежегодно собирали 104,3 млн. т. В новом столетии в РФ производятся 70—80 млн. т; в 2004—2005 гг. — по 78 млн. Причем даже в 90-х годах урожаи бывали ощутимо большими, например, в 1992 г. — 107 млн. т. В общем, об успехах зернового хозяйства можно говорить разве что на фоне «дефолтного» провала.
А правомерно ли вести речь об «успехах», да еще и «значительных», в отношении динамики всей валовой сельскохозяйственной продукции, предопределяемой ныне прежде всего динамикой растениеводства? Прирост этой продукции в 2004 г., согласно официальной статистике, — 1,6%, в связи с чем заместитель министра сельского хозяйства грустно заметил, выступая на вышеупомянутой конференции: «Темпы роста в сельском хозяйстве, объективно говоря, не очень значительны».
Но главное, конечно, — не приведенные цифры, хотя и они безрадостны, а устойчивые деградационные процессы суженного воспроизводства основных фондов и сокращения посевных площадей, составившего за годы реформы 35 млн. га. Только в 2004 г. размер пашни в РФ сократился на 0,9 млн., а посевные площади под зерновыми в прошлом году оказались на 3,7 млн. га меньшими, нежели в 2002 г. Крестьяне ныне не в состоянии ни эффективно использовать, ни даже сберегать пахотную землю. И известно почему: у села нет денег на закупку техники, парк которой в реформационный период уполовинен, а также горюче-смазочных материалов и удобрений. Никаких сдвигов к лучшему нет, они лишь негативны: в 2004 г. парк тракторов сократился на очередные 60 тыс. единиц, дизельного топлива село закупило на 300 тыс. т меньше, чем в позапрошлом году…
Но какие же «прорывные» меры «национально спроектированы» применительно к земледелию? Оказывается, и здесь надежды возлагаются на ипотеку, т.е. на кредиты под залог главного средства агропроизводства: чтобы сельхозпредприятия обрели «реальный доступ к кредитным ресурсам», в 2006—2007 годах «должна быть создана система земельно-ипотечного кредитования, позволяющая привлекать средства на длительный срок и под приемлемые проценты под залог земельных участков». Однако как на практике создать столь чудодейственную систему? Даже если максимально усовершенствовать соответствующее законодательство22, никуда не деться от тех жестоких реальностей, что потенциальные заемщики уже находятся в неоплатных долгах, кредитно-инвестиционные риски в отрасли исключительно высоки, а рыночная стоимость залога очень низка. Можно ли при такой «системной» комбинации негативных факторов заставить банки выдавать кредиты «на длительный срок и под приемлемые проценты»? Вопрос риторический.
В рамках четвертого «национального проекта» велено также «обратить особое внимание на создание условий для развития животноводства». Конкретно это должно выразиться в выделении «значительных ресурсов на развитие сельхозлизинга», что, в частности, позволит «в течение двух лет поставить десятки тысяч голов племенного скота». Как оценить эти установки?
Предельно понятно, что непременная, обязательная предпосылка создания «условий для развития» животноводства — устранение тех факторов, которые беспрецедентно «обвалили» отрасль, быстро и устойчиво развивавшуюся до начала постсоветских реформационных преобразований. Поскольку же данное соображение, естественное и с точки зрения методологии разработки национальных проектов, и с позиций здравого смысла, во внимание не принимается, равно как игнорируются и фактические качественно-количественные параметры кризиса животноводческого производства, действенность намеченных мер с этими параметрами никак не сопоставима.