ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 04.07.2024
Просмотров: 324
Скачиваний: 1
взрыва могут разрывать цепь непрерывных последовательностей; что неизбежно ведет к глубоким кризисам, но и к коренным обновлениям. Так, эпоха реформ в России последней трети XIX века была сорвана одновременным переходом как правительства, так и демократов к методам террора. Желание остановить историю столкнулось со стремлением принудить ее к прыжку. Враждующие стороны сближались лишь в одном - неприязни к «постепеновцам». При этом, высокая моральная безупречность тех или иных деятелей враждующих партий оказывалась совсем не безупречной с точки зрения интересов целостной структуры. Целостная структура ориентирована на усредненность и выживание, ее механизм юстиция. Партийность направлена на истину (всегда - свою истину) - любой ценой. Крайнее воплощение первой - компромисс, второй - война до победного конца и полное уничтожение противника. Поэтому победе должна предшествовать кровавая борьба, возможно - поражение. Зато победа рисуется как «последний и решительный бой» - воцарение царства Божия на земле. Явившаяся Савонароле Святая Дева, обещая ему заступничество в исполнении его идей, предупреждала: «Но как ты и представляешь, это обновление и утешение церкви не может произойти без великой смуты и кровавых столкновений, особенно в Италии. Последняя именно и есть причина всех этих зол, вследствие роскоши, гордости и других бесчисленных и неудобосказуемых грехов ее верховных вождей». Мадонна показала Савонароле зрелище охваченной мятежами и войнами Флоренции и всей Италии *.
Не отсюда ли идея зримой карты-глобуса Воланда у Булгакова? Двухтомная биография Савонаролы Паскале
==263
Но затем Мадонна показала Савонароле другой глобус: «Когда я открыл этот шар, я увидел Флоренцию, всю в лилиях, вившихся по неровностям стен, протягивающихся отовсюду на длинных стеблях. А ангелы, паря над стенами вокруг города, глядели на них» *.
Чудесное утопическое перевоплощение человечества в теории всегда начинается с искупительной жертвы, с пролития крови. На практике оно обречено утонуть в крови.
Среди блестящей, завоевавшей мировое признание плеяды русских писателей прошлого века наш взгляд всегда скользит как-то мимо одинокой и загадочной фигуры Крылова. Признанный читателями всех социальных слоев, он совершенно одинок в литературной борьбе своей эпохи. Ему не нужно идеализировать народ, так как он сам - народ. Он свободен от иллюзий. Его трезвый ум не чужд скепсиса, но главный пафос его - трезвость. Он не верит в чудеса, кто бы ни творил их - царь или народ. Он не украшает мужика, хотя по глубоким основам самосознания он, конечно, - демократ. Иногда он подымается почти до пророчества. В непредназначенном для печати варианте басни «Парнас» Крылов писал: Как в Греции богам пришли минуты грозны И стал их колебаться трон; Иль так сказать, простее взявши тон, Как боги выходить из моды стали вон, То начали богам прижимки делать розны: Вилларо, изданная в 1913 году с предисловием А. Л. Волынского, бесспорно, была в поле зрения Булгакова.
Тексты Савонаролы цитируем по приложению к книге П. Вилларо. Т. II. М., 1913. С. 251—252.
==264
Богам худые шутки: Житье теснее каждый год1
И наконец им сказан в сутки
Совсем из Греции поход.
Как ни были они упрямы, Пришло очистить храмы; Но это не конец: давай с богов лупить
Все, что они успели накопить.
Не дай Бог из богов разжаловану быть! * Правда, изгнание богов привело к тому, что новый хозяин, которому «отмежевали» Парнас, «стал пасти на нем Ослов». Ни старое, ни новое не вызывают у Крылова иллюзий. Пафос Крылова - здравый смысл, освобождение от иллюзий, власти слов и лозунгов. Но Крылов силен не только как разрушитель иллюзии: никому, может быть, за всю историю русской культуры не удалось столь органично соединить неподдельную народность с самой высокой европейской культурой.
Крылов, конечно, не единственный, хотя и самый яркий представитель этого направления русской культуры, чуждой и славянофильства, и западничества, чуждой самого принципа «кто не с нами - тот против нас» - ведущего принципа бинарных систем. В этой связи также следует назвать имена Островского и особенно Чехова.
Сказанное имеет непосредственное отношение к событиям, протекающим сейчас на бывшей территории Советского Союза. С точки зрения исследуемых нами вопросов, процесс, свидетелями которого мы являемся, можно описать как переключение с бинарной системы на тернарную. Однако нельзя не отметить своеобразие момента: сам переход мыслится в традиционных понятиях бинаризма. Фактически разрабатываются два воз-
Крылов И. А. Басни. Μ.-Λ., 1956. С. 15—16.
Перспективы
==265
можных пути. Один, приведший Горбачева к реальной потере власти, заключался в замене реформ декларациями и планами и завел страну в тупик, чреватый самыми мрачными прогнозами. Другой, выражающийся в разнообразных планах вроде «5о о дней» и других проектов скоростного преображения экономики, - выбивает клин клином, взрыв взрывом.
Переход от мышления, ориентированного на взрывы, к эволюционному сознанию приобретает сейчас особое значение, поскольку вся предшествующая привычная нам культура тяготела к полярности и максимализму. Однако самоосмысление не адекватно реальности. В сфере реальности взрывы исчезнуть не могут, речь идет лишь о преодолении фатального выбора между застоем и катастрофой. Кроме того, этический максимализм настолько глубоко укоренился в самих основах русской культуры, что об «опасности» абсолютного утверждения золотой середины вряд ли можно говорить и уж тем более опасаться, что выравнивание противоречий затормозит творческие взрывные процессы. Если движение вперед - а альтернативой ему является лишь катастрофа, границы которой трудно предсказать все же преодолеет ту грань, на которой мы находимся, то возникший порядок вряд ли будет простой копией западного. История не знает повторений. Она любит новые, непредсказуемые дороги.
==266
00.htm - glava20
Вместо выводов
Представление о том, что исходной точкой любой семиотической системы является не отдельный изолированный знак (слово), а отношение минимально двух знаков, заставляет иначе взглянуть на фундаментальные основы семиозиса. Исходной точкой оказывается не единичная модель, а семиотическое пространство. Пространство это заполнено конгломератом элементов, находящихся в самых различных отношениях друг с другом: они могут выступать в качестве сталкивающихся смыслов, колеблющихся в пространстве между полной тождественностью и абсолютным несоприкосновением. Эти разноязычные тексты одновременно включают в себя обе возможности, т е. один и тот же текст может быть по отношению к некоему смысловому ряду в состоянии
==267
непересечения, а к другому - тождества. Это разнообразие возможных связей между смысловыми элементами создает объемный смысл, который постигается в полной мере только из отношения всех элементов между собой и каждого из них к целому. Кроме того, следует иметь в виду, что система обладает памятью о своих прошедших состояниях и потенциальным «предчувствием» будущего. Таким образом, смысловое пространство многообъемно и в синхронном, и в хронологическом отношении. Оно обладает размытыми границами и способностью включаться во взрывные процессы.
Система, прошедшая через стадию самоописания, подвергается изменениям: она приписывает себе четкие границы и значительно более высокую степень унификации. Однако отделить самоописание от предшествующего ему состояния можно только теоретически. На самом деле, оба эти уровня непрерывно влияют друг на друга.
Самоописание культуры делает ее границу фактом самосознания. Это можно сопоставить с размытыми границами на реальной карте распространения языков и четким членением их, например, на политической карте.
Момент самосознания придает границам культур определенность, а включение государственнополитических соображений неоднократно придавало вопросу драматический характер.
Ранее мы говорили о бинарных и тернарных культурных системах Протекание их через критическую линию взрыва будет различно. В троичных системах взрывные процессы редко охватывают всю толщу культуры. Как правило, здесь имеет место одновременное сочетание взрыва в одних культурных сферах и постепенного развития в других. Так, например, крах Наполеонов-
==268
ской империи, сопровождавшийся форменным взрывом в области политики, государственной структуры, культуры в самой широкой ее сфере, не затронул собственности на земли, распроданные в годы революции («национальное имущество»). Можно было бы также указать на то, как римская структура городской власти упорно прорастала сквозь многочисленные перипетии варварских вторжений и в конечном счете, трансформировавшись до неузнаваемости, сохранила непрерывную преемственность. Эта способность культуры, выросшей на основе Римской империи, сохранять в изменениях неизменность, а неизменность делать формой изменения, наложило отпечаток на коренные свойства западной европейской культуры. Даже такие попытки абсолютного переустройства всего жизненного пространства, как религиозно-социальная утопия Кромвеля или взрыв якобинской диктатуры, по сути дела, охватывали лишь весьма ограниченные сферы жизни. Еще Карамзин отметил, что в то время как в национальном собрании и театре кипят страсти, Парижская улица в районе Пале-Ройяля живет веселой и далекой от политики жизнью.
Для русской культуры с ее бинарной структурой характерна совершенно иная самооценка. Даже там, где эмпирическое исследование обнаруживает многофакторные и постепенные процессы, на уровне самосознания мы сталкиваемся с идеей полного и безусловного уничтожения предшествующего и апокалиптического рождения нового.
Теоретики марксизма писали, что переход от капитализма к социализму неизбежно будет иметь характер взрыва. Это обосновывалось тем, что все другие формации зарождались в рамках предшествующих этапов, между тем как социа-
Вместо выводов
==269
лизм начинает совершенно новый период. Зарождение его возможно лишь на развалинах, а не на лоне предшествующей истории. При этом указывалось, что и феодальный, и буржуазный порядки сначала возникли в области экономики, а потом только получили государственно-законодательное оформление. Однако происходила любопытная передержка: примеры созревания новой структуры в недрах старой черпались из истории, выросшей на пространстве Римской империи и ее культурных наследников. А теория социализма «в одной отдельно взятой стране» аргументировалась фактами русской истории настоящего века, т. е. истории с отчетливо бинарным самоосмыслением.
Здесь следует прежде всего отметить, что представление о невозможности зарождения социализма в рамках капитализма, с одной стороны, расходилось с идеями западной социал-демократии, а с другой, отчетливо напоминало представление, периодически повторявшееся в русской истории. Апокалиптические слова о «новом небе» и «новой земле» зачаровывали на протяжении истории многие общественно-религиозные течения. Но на Западе это были, как правило, периферийные религиозные движения, периодически выплескивающиеся на поверхность, но никогда не становившиеся на долгое время доминантами великих исторических культур. Русская культура осознает себя в категориях взрыва. Пожалуй, наиболее интересен в этом смысле момент, который мы сейчас переживаем. Теоретически он осознается как победа реального, «естественного» развития над неудачным историческим экспериментом. Лозунгом этой эпохи как бы призвано стать старое правило физиократов:
К оглавлению
==270
«laissez faire, laissez passer» *. Идея самостоятельности экономического развития в Западной Европе органически связывалась с постепенным развитием во времени, с отказом от «подстегивания истории». В наших условиях этот же лозунг отягощен идеей государственного вмешательства и мгновенного преодоления пространства истории в самые сжатые сроки - то в 500 дней, то в какую-либо другую, но заранее продиктованную историей эпоху. Психологически здесь та же основа, что и в Петровской идее «догнать и перегнать Европу»: в период между Нарвской битвой и Ништадским миром — или в более памятные «пятилетки в четыре года». Даже