Файл: Социология семьи М, 1996.doc

140

специализированных учреждений, обостряет это различие полноцен­ных взрослых и как бы недополноценных подростков, различие, обнаруживаемое в разных формах в дошкольных учреждениях, шко­лах и вузах, и, разумеется, в самой семье.

Есть еще один момент, связанный с разрушением семейного про­изводства капиталистической индустриализацией — неизбежное уд­линение периода социализации. Многие считают пролонгированную до 25 лет социализацию молодежи признаком прогресса, в связи с этим трудовое воспитание детей встречается в штыки, объявляется эксплуатацией детей. Здесь корни запретов труда несовершеннолет­них даже вместе с родителями, поскольку труд изначально мыслится внесемейным и является таковым. В результате родителям оставля­ется возможность проявить себя в качестве воспитателей не в серьез­ном деле, а во время отдыха, туризма, спорта или при выполнении домашне-бытовых обязанностей. Затягивание учебы и ученичества без настоящего труда ставит подростков и юношей в маргинальное положение инфантилов, недовзрослых, социально не признаваемых взрослыми людей — не говоря уж об отсутствии финансового под­тверждения полноценности. Пролонгация социализации, отсрочка социального признания взрослости резко противостоит процессу аксе­лерации (ускоренного развития физического и полового созревания). Между последним, воспринимаемым подростками как ратификация взрослости, и наступлением социальной зрелости и компетентности образуется период в 10-13 лет, когда подрастающие поколения в силу неадекватности социальной организации индустриальных обществ оказываются в состоянии уже не-детей, переростков детскости и еще не-людей, недорослей. Отсюда идет нагромождение острых социаль­ных проблем материнства несовершеннолетних, сексуальной вседоз­воленности, отказов от новорожденных родителями-тинейджерами, групповой секс и насилия, делинквентность и т.д. Ранние браки как попытка приобретения статуса социализированной взрослости в пе­риод затянувшегося ученичества и, как следствие, — рост разводи-мости из-за социальной неготовности к родительским ролям — все это также следствие разрыва между социальной и физической зрело­стью, удлинения социализационного периода в связи с развалом семейного авторитета по причине краха семейного производства.

И в самом деле, крупное индустриальное производство с ростом производительности труда и технологической эволюцией непрерывно ведет к моральному износу и старению прежних профессиональных навыков и умений. В этих условиях техническая переподготовка старших поколений и повышение квалификации опытных кадров становится менее эффективным делом, чем обучение молодежи, ко­торой не надо переучиваться, которой не мешает старый опыт. Насы-

141

щение молодых людей самыми современными знаниями требует соответствующего обучения в рамках общего и профессионального образования. Подобное удлинение образовательно-профессиональной социализации и порождает отсрочку желанной взрослости и одновременно обостряет проблему отцов и детей не только в семье, но и вне ее.

Молодежь, оказывающаяся более приспособленной к технологическим инновациям благодаря позже приобретенным знаниям, чем старшие поколения, фактически, приходя на производство, подрывает положение старших, чей опыт оказывается ненужным. Психологически это является основой неуважения к старшим и поэтому спонтанно, непродуманно осуществляемый процесс научно-технической перестройки производства, с одной стороны, затягивая социализации молодежи, порождает массу молодежных проблем, а с другой стороны, создавая преимущества молодым в сравнении со старшими поколениями производственников, обостряет конфликт отцов и детей, ставя их в положение антагонистов-конкурентов на рынке труда. Во всяком случае процесс технологических нововведений осуществляется таким образом, что затрудняет социализацию молодежи во многих направлениях. Воспитательный аспект индустриальной революции, к сожалению, не принимается во внимание в связи с вышесказанным, и прежде всего, с недооценкой значения семейного производства.

Индустриализация и вовлечение женщин в систему государственного производства ведут к еще одной разновидности дробления семейного авторитета. Занятость женщин-матерей вне дома объективно ставит миллионы матерей и отцов в положение конкурентов. Взамен взаимно дополняющих друг друга ролей матери и отца в системе семейного производства, взамен единства родительского авторитета и единства родительского влияния на детей и подростков, занятость женщин, понижающая уровень оплаты труда мужчин, привела к конкуренции мужей и жен на рынке труда. Подобная конфликтность не могла не сказаться и на семейных отношениях отцов и матерей, что, собственно говоря, и является причиной роста разводов. Но форма этого конфликта была перенесена с проблем внесемейной занятости на проблемы распределения домашних обязанностей мужей и жен. В рамках нуклеарной семьи общий семейный авторитет был раздроблен на два родительских авторитета, находящихся в противостоянии. Более того, произошло снижение авторитета отца и усиление авторитета матери.

Необходимо сказать, что вовлечение женщин в производство происходило в условиях существования социокультурных норм разделения мужских и женских обязанностей. Крах семейного производства коснулся прежде всего мужчин, урбанизация закрепила исчезновение тех видов домашнего труда, которые выполнялись мужчинами. Одна

142

ко за женщинами остались их прежние домашние роли, теснее всего связанные с социокультурной функцией материнства. Отсюда про­истекает доминирование матери в домашнем хозяйстве и в семье, дополняемое большим времяпрепровождением матери дома в связи с льготами, предоставляемыми матерям государством по уходу за деть­ми. Эти льготы, компенсирующие занятость матери в профессио­нальном труде вне семьи и отчасти облегчающие двойную занятость женщин-матерей, породили своеобразную систему матриархата.

Речь идет о системе "мать-государство-ребенк", о системе "па­тернализма" государства, создающего некоторые преимущества ма­терям в системе наемного труда и исключающего отца из этой взаи­мосвязи с ребенком. Данный момент дополнительно осложняет про­тиворечивость отцовского и материнского авторитета, ослабляя се­мейный авторитет в целом. Подобная система принуждения женщин к внесемейной занятости на производстве и частичной компенсации ее рядом льгот, по охране материнства, ведущая к доминированию женщин в семье и в ряде сфер профессиональной деятельности, иногда называется некоторыми учеными системой "матриархатного государства"³.

Перекос семейного авторитета в сторону роли матери обусловлен также перевесом женских поколений над мужскими в первое после­военное десятилетие. Распространение матерей-одиночек и детей, имеющих прочерк в графе "отец", способствовало укреплению соци­ального признания альтернативных семей с одним родителем, леги­тимности статуса матерей-одиночек.

Таким образом, в течение нескольких десятилетий структура ро­дительского авторитета, присущая расширенной семье, радикально трансформировалась, сузившись до семейного авторитета нуклеар­ной семьи, к тому же лишенного трудового сотрудничества родителей и детей и обремененного необходимостью длительной опеки в связи с затягиванием периода социализации; наконец, зауженный авторитет семьи оказался раздроблен на два противоречащих друг другу авто­ритета отца и матери с усилением последнего. Последствия этого перераспределения внутрисемейного авторитета для воспитания де­тей и юношества специально не исследовались, тем более что в социальной реальности они одновременно вызывались воздействиями со стороны Внесемейных социализирующих инстанций.

Ослабление родительского авторитета в результате передачи де­тей на время работы родителей вне дома в детсады-школы-училища-вузы и т.п. целевые учреждения происходило в связи с внесемейны-ми влияниями воспитателей на формирование личности ребенка. В этой ситуации дети лишаются не просто непосредственных контак­тов с родителями большую часть дня, они лишаются социализирую-

143

щего влияния родителей в совместной деятельности с ними, влияния, которое замещается воспитателями и группами сверстников. Все целевые воспитательные учреждения в советскую эпоху осуществляли с помощью "парт-проф-комсомол-пионерорганизаций" единую политическую социализацию, которая могла и не совпадать с политическими ориентациями родителей или с их религиозными воззрениями. В итоге дети лишь условно могли рассматриваться как продукты родительского воспитания, продления Я родителей в детях. В лучшем случае они оказывались физическими слепками с родителей без воспроизведения родительских линий поведения, семейной преемственности.

Спад рождаемости связан с тупиковыми, неразрешимыми проблемами родителей — рожать детей ради деторождения, или ради того, чтобы их пичкали чем-то чуждым посторонние люди? Как выкручивались родители из этих антиномий репродуктивной мотивации, показали социолого-демографические исследования: социальные и экономические мотивы рождения детей обесценились и сошли на нет, а сугубо личные мотивы в связи с невозможностью сделать pe6eнка доподлинно своим редуцировались к "бэби-комплексу". Ведущим мотивом стало обзаведение малышом, маленьким, полностью зависимым от взрослых, искренне любящим родителей и послушным -в этом выразилось негативное отношение к последующим возрастным стадиям детей (отрочеству и юношеству) с их неподчинением старшим. В итоге — практически мало кто решается на трех и более детей в семье, вторым обзаводится лишь четверть наиболее чадолюбивых, ну а первенец появляется как дань вступлению в брак. Начиная с конца 60-х гг. ведущими в подрастающих поколениях становятся когорты единственных детей.

Политизации воспитания служили средства массовой информации, устная пропаганда, занятия в политкружках и т.д. Декларативность подобным образом навязываемой "сознательности" не могла вести к участию в сложившейся социальной структуре, к такому взрослению молодежи, когда дети занимают места своих отцов, принимая их социальные функции и роли. Сегодня известно, что в начале 90-х гг. молодежь отвергла уготованную ей отцами и дедами систему, продемонстрировав отказ от стремления занять место старшего поколения, от социальной преемственности поколений. Конечно, причины этого многообразны, но здесь Хочется сфокусировать внимание на конфликтности социализации новых поколений. Противоречие между декларируемыми ценностями и реалиями, известными всем и повседневности, не способствовали истинной интернализации декларируемых ценностей. Преобладала имитация принятия официальных норм, "сознательности", что затрудняло общечеловеческую пробле

144

му социализации личности — создания такого внутреннего самокон­троля, когда без внешнего принуждения человек ведет себя социаль­но-компетентно, гибко маневрируя между рифами личного, группо­вого и общественного.

Формирование личности коллективиста-альтруиста, когда обще­ственное становится органической частью лично-эгоистического ин­тереса, оказалось невозможным на основе подчинения личностного общему. Но при этом большое значение имело ослабление семейного авторитета, семейного механизма созидания такого самоконтроля Я, когда учитываются общественные оценки индивидуальных действий. С другой стороны, разрушение семейной преемственности, согласо­ванности ориентации дедов-отцов-внуков прямо повлияло на крах социальной преемственности, советской модели социализации моло­дежи, не захотевшей идти по стопам старших поколений. Противоречивость и противоположность социализирующих авторитетов при пролонгации периода социализации и ослаблении семейной социали­зации потомства — вот фон эклектической, фрагментарной, дисфун­кциональной социализации. В этих условиях проблема полноценной социализации поколений, проблема органического замещения внеш­него (со стороны общества) контроля внутренним самоконтролем может решаться путем отхода от общественного в сторону групповых подростковых и молодежных субкультур.

Занятость родителей и детей вне дома, ведущая к дефициту эмо­ционального контакта между ними, толкает детей к поиску глубоко личных интимных отношений в неформальных группах сверстников, возникающих в рамках целевых формальных воспитательных уч­реждений и в территориальных объединениях по месту жительства ("уличных", "дворовых" группах). Разваливающийся и противоречи­вый семейный авторитет компенсируется при этом авторитетом груп­пы равных и авторитетом ее лидера. Тоска по семейно-близким первич­ным отношениям гонит ребят к неформальным контактам, компенси­рующим то, что утрачивает семья. Однако где-то к 7-му классу школы эти группировки приобретают самостоятельную ценность в глазах их участников, все более закрепляя их отчуждение от семьи.

Происходит переоценка референтных фигур, подростки прощают­ся с детством, с иллюзиями в отношении своих родителей, в дальней­шем эти субкультуры усиливают значимость непосредственных кон­тактов в группе. Так закладываются основы формирования и девиантных подростковых клик. Неуверенность подростков, оторванных от семьи или вытолкнутых оттуда, перед ситуациями соперничества за лидерство среди ровесников сильнее притягивает их друг к другу по законам стаи — отсюда обязательность в соблюдении групповых принципов, нетерпимость к отклонениям от них, вовлеченность и