Добавлен: 08.07.2023
Просмотров: 89
Скачиваний: 1
Введение
Какими бы противоречивыми ни были требования, предъявляемые к переводу, нельзя не признать, что перевод является целенаправленной деятельностью, отвечающей определенным оценочным критериям. Одним из требований, издавна выдвигаемых теорией и практикой переводческой деятельности, является требование эквивалентности текстов — исходного и конечного. Эквивалентности придавалось решающее значение в теоретическом описании перевода и выявлении его сущности.
Так, в теории закономерных соответствий, заслуга разработок которой принадлежит одному из пионеров лингвистического переводоведения в нашей стране, Я.И. Рецкеру, понятие эквивалентности распространялось лишь на отношения между микроединицами текста, но не на межтекстовые отношения. При этом эквивалент понимался как постоянное равнозначное соответствие, как правило не зависящее от контекста [Рецкер, 1974, 10—11].
Думается, что такое узкое понимание эквивалента объясняется местом этой категории в используемой в теории закономерных соответствий системе понятий. Ведь родовым понятием в этой системе является "соответствие", а видовыми — "эквивалент" и "вариантное соответствие", устанавливаемое между словами в том случае, когда в языке перевода существует несколько слов для передачи одного и того же значения исходного слова. Так, к эквивалентам относятся doctrinarianism 'доктринерство', dodder (бот.) 'повилика', dodman (диал.) 'улитка', dog-bee (энт.) 'трутень', dog-bolt (тех.) 'откидной болт', dog- collar 'ошейник'. Приведенные соответствия относятся к категории полных эквивалентов, поскольку они охватывают полностью значение данного слова, а не одно из его значений. Слово shadow имеет частичный эквивалент 'тень', соответствующий еп) основному значению (побочным значениям соответствуют рус. 'полумрак' и 'призрак'). Когда слово многозначно, как, например, существительное pin, и даже в технике имеет ряд значений: 'палец', 'штифт', 'шпилька\ 'шплинт' и другой ряд специальных значений: 'шкворень', 'ось', 'цапфа, 'шейка', то ни одно из них, по мнению Я.И. Рецкера, нельзя считать эквивалентным. Это — вариантные соответствия [Рецкер, 1974, 11—12].
Разумеется, каждый автор имеет право употреблять тот или иной термин в соответствии с используемым им понятийным аппаратом, и, хотя в переводческой литературе доминирует более широкое толкование понятий "эквивалент" и "эквивалентность", в эти термины можно вкладывать и иной смысл. Однако обращает на себя внимание другое обстоятельство. Разграничение понятий "эквивалент" и "вариантное соответствие" продиктовано, по-видимому, не столько переводческими, сколько лексикографическими соображениями.
Что же касается полных эквивалентов, то они встречаются, как отмечает Я.И. Рецкер, главным образом среди географических названий, собственных имен и терминов и, следовательно, представляют собой не столь частое явление. Попутно отметим, что даже в пределах этих лексических пластов полные эквиваленты встречаются не столь уж часто. Так, например, английскому термину "friction clutch" в русском языке соответствуют два термина: "фрикционное сцепление" и "муфта". В ряде случаев спорными представляются некоторые из приводимых Я.И. Рецкером примеров "полных эквивалентов" (например, с предлагаемым им эквивалентом англ, supermarket 'магазин самообслуживания' успешно конкурирует 'универсам'; sell-out — это не только 'предательство национальных интересов', но и любое 'предательство, измена').
Более того, "частичные эквиваленты" никак не подпадают под их приведенное выше определение как равнозначных соответствий, не зависящих от контекста, поскольку выяснить, как следует перевести многозначное слово, можно только из контекста (ср. the shadow of the house 'тень от дома' и the shadows lengthen 'сумерки сгущаются'). А если ограничить понятие эквивалента лишь "полными эквивалентами", то выяснится, что речь идет о довольно редком явлении, которое едва ли можно считать ориентиром, помогающим переводчику "понять значение окружающего контекста и всего высказывания в целом", даже если последнее содержит незнакомые ему слова. Ведь что касается "частичных эквивалентов", то для выяснения их конкретного смысла необходим контекст, а "полные эквиваленты" не могут служить смысловым ориентиром хотя бы потому, что это — относительно редкие слова, едва ли известные переводчику (ср., например, из приводимого Я.И. Рецкером перечня эквивалентов dodder, dodman, dog- bolt.
Из сказанного следует, что в определении эквивалентности у Я.И. Рецкера четко прослеживаются исходные позиции "теории закономерных соответствий", построенной в основном на соотношении отдельных единиц. Речь идет фактически о соотношении языков, а не о соотношении текстов'. Сходный подход, хотя и основанный на других лингвистических предпосылках, обнаруживает Дж. Кэтфорд. Согласно его определению текстовый переводческий эквивалент — это любая форма языка перевода (текст или часть текста), которая, согласно наблюдениям, эквивалентна данной форме исходного языка (тексту или части текста). Здесь как будто бы речь идет о текстах. На самом же деле, сопоставляются отдельные формы двух языков. Текстом считается, например, предложение My son is six. Его эквивалент в другом языке устанавливается путем обращения к двуязычному информанту или компетентному переводчику, который может предложить французский эквивалент этого предложения: Mon fils a six ans.
Определяя условия переводческой эквивалентности, Дж. Кэтфорд пишет: "Для того, чтобы существовала переводческая эквивалентность, необходимо, чтобы как исходный, гак и конечный тексты были бы соотносимы с функционально релевантными признаками данной ситуации" [там же, 94]. Под функционально релевантными признаками ситуации подразумеваются признаки, существенные с точки зрения коммуникативной функции текста в данной ситуации. Функциональная релевантность не может быть точно определена и устанавливается чисто интуитивно на основе широкого экстралингвистического г контекста (или "котекста" в терминологии Кэтфорда).
В выдвинутой Ю. Найдой концепции "динамической эквивалентности", делается попытка преодолеть ограниченность чисто семантического подхода к эквивалентности. Наличие семантического подобия между двумя текстами не рассматривается более как достаточное условие эквивалентности. "Динамическая эквивалентность" определяется как "качество перевода, при котором смысловое содержание оригинала передается на языке-рецепторе таким образом, что реакция (response) рецептора перевода в основном подобна реакции исходных рецепторов [Nida Taber, 1969, 202]. При этом под реакцией подразумевается общее восприятие' сообщения, включающее понимание его смыслового содержания, эмоциональных установок и др. Таким образом, в определение эквивалентности вводится прагматическое измерение — установка на рецептора. Понятие "динамическая эквивалентность противопоставляется понятию "формальное соответствие", т.е. того качества перевода, при котором признаки формы исходного текста механически воспроизводятся в языке-рецепторе, внося искажения в смысл сообщения и приводя к его неправильному восприятию.
Понятие динамической эквивалентности в определении Ю. Найды учитывает еще один существенный компонент перевода коммуникативную ситуацию. Если для Дж. Кэтфорда решающим (и, пожалуй, единственным) критерием эквивалентности является семантический критерий соотнесенности с предметной ситуацией, то у Ю. Найды на первый план выдвигается наличие в процессе перевода двух коммуникативных ситуаций и необходимость согласованности вторичной коммуникативной ситуации с первичной.
Но, пожалуй, наиболее слабым звеном в предложенной Ю. Найдой дефиниции эквивалентности является неясность самого статуса данного понятия. В самом деле, возникает вопрос: что же такое эквивалентность — идеальный конструкт или понятие, отражающее реальную практику перевода? В определении постулируется не тождество реакций, а их подобие. Таким образом создается впечатление, что речь идет о реальной переводческой практике. Но тогда возникает вопрос о том, какая степень подобия является необходимой и достаточной для того, чтобы считать данные тексты эквивалентными друг другу.
Коммуникативная эквивалентность (именуемая также текстовой и переводческой эквивалентностью) определяется Г. Йегером как отношение между текстами, существующее в тех случаях, когда оба текста совпадают по своей коммуникативной ценности, или, иными словами, способны вызвать одинаковый коммуникативный эффект. Последний понимается как передача адресату определенного мыслительного содержания. Иными словами, коммуникативная эквивалентность — это отношение между текстом на исходном языке и текстом на языке перевода, которое возникает в тех случаях, когда при переходе от оригинала к конечному тексту сохраняется или остается инвариантной изначальная коммуникативная ценность текста [Jager, 1975, 87].
Определение Г. Йегера ценно прежде всего тем, что оно в полной Г включает в рассмотрение такую важную для перевода категорию, как текст. Автор определения правильно обращает внимание на связь таких понятий, как "эквивалент" и "инвариант". Именно инвариантность определенных свойств оригинала (в данном случае его "коммуникативной ценности") обеспечивает эквивалентность конечного текста исходному.
Если в приведенных выше определениях понятие эквивалентности предстает перед нами в недифференцированном виде, то в работах других авторов основной упор делается на вариативность этого понятия, на существование различных видов и аспектов эквивалентности Так, например, В. Коллер считает, что понятие эквивалентности приобретает реальный смысл лишь в том случае, когда уточняется вид или тип эквивалентных отношений между текстами. Само по себе понятие эквивалентности, по его мнению, постулирует лишь наличие неких отношений между исходным и конечным текстами Недифференцированное требование эквивалентности, предъявляемое к переводу, бессодержательно, поскольку остается неясным, в каком именно отношении перевод должен быть эквивалентным оригиналу.
Вид эквивалентности уточняется путем указания на те аспекты, в которых применяется это нормативное понятие. Иными словами, речь идет о тех конкретных свойствах оригинала, которые должны быть сохранены в процессе перевода.
Достоинством релятивистского подхода к эквивалентности является, на наш взгляд, то, что он учитывает многомерность и многогранность процесса перевода. В. Коллер прав, отмечая, что эквивалентность является нормативным, а не дескриптивным понятием. В приводимом им перечне видов эквивалентности находят свое отражение нормативные требования, предъявляемые к переводу. Некоторые из этих требований частично противоречат друг другу. В них проявляются рассмотренные выше "парадоксы перевода".
В. Коллер исходит из предположения, что в шкале ценностей, которыми оперирует переводчик, существуют лишь переменные величины. Каждый раз, переводя текст в целом или какой-либо из его сегментов, переводчик стоит перед задачей установить иерархию ценностей, подлежащих сохранению в переводе, и на ее основе — иерархию требований эквивалентности в отношении данного текста. Таким образом, иерархия этих требований варьируется от текста к тексту, что не дает возможности сформулировать то главное требование, которое лежит в основе любой эквивалентности.
Действительно, соотношение между различными требованиями, предъявляемыми к переводу, является переменной величиной. Однако думается, что требование коммуникативно-прагматической эквивалентности при всех условиях остается главнейшим, ибо именно это требование, предусматривающее передачу коммуникативного эффекта исходного текста, подразумевает определение того его аспекта или компонента, который является ведущим в условиях данного коммуникативного акта.
Это положение вполне согласуется с выдвинутым ранее положением о функциональном инварианте перевода, определяемом функциональными доминантами текста и их конфигурацией, и охватывающем как те случаи, когда первостепенное значение приобретает требование денотативной эквивалентности, так и те, когда коммуникативная установка речевого акта выдвигает на первое место другие функциональные характеристики переводимого текста [Швейцер, 1973,68—70].
Преимуществом концепции В.Н. Комиссарова по сравнению с концепцией В. Коллера является то, что здесь в понятие эквивалентности вкладывается достаточно определенное содержание. В качестве обязательного условия эквивалентности постулируется "сохранение доминантной функции высказывания" [Комиссаров, 1980, 71], что вполне соответствует выдвинутому положению о функциональном инварианте перевода, опирающемся на функциональные доминанты текста.
Думается, что типология переводческой эквивалентности может быть представлена как в виде иерархической, так и в виде одномерной структуры.
К предлагаемой иерархической модели эквивалентности ближе примыкает схема В.Г. Гака и Ю.И. Львин, в которой различаются три вида эквивалентности: формальная, смысловая и ситуационная. При формальной эквивалентности общие значения в двух языках выражаются аналогичными языковыми формами (например: La delegation frangaise arrive aujourd'hui a Moscou 'Французская делегация прибывает сегодня в Москву'). Смысловая эквивалентность предполагает выражение одних и тех же значений различными способами (например: La delegation a quitte Moscou par avion a destination de Paris 'Делегация вылетела из Москвы в Париж'). И наконец, особенностью ситуационной эквивалентности является то, что одна и та же ситуация описывается не только с помощью различных форм (как и при смысловой эквивалентности), но и с помощью различных элементарных значений (сем) выражаемых этими формами; одно и то же сообщение об отбытии французской делегации может быть озаглавлено и по-русски: "Французская делегация вылетела на родину", и по-французски: "La delegation franqaise regagne Paris) [Гак, Львин, 1970, 10].