ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 25.07.2020
Просмотров: 3819
Скачиваний: 5
Конечно, было бы удобно, если бы ребенок каждый раз рапортовал нам: "Мне стыдно, мне очень стыдно". Но ведь стыд скрывается, в этом его особенность. Чем больше людей знают о моем стыде, тем мне больнее; поэтому я его прячу. Стыд мучит, его стараются спрятать. Стыда стыдятся. Если мы хорошо понимаем ребенка и верим в него, мы сами чувствуем, что ему стыдно, и на том, можно считать, конфликт исчерпан. Ребенок достаточно пострадал за свой проступок: он наказан собственным стыдом. Если же у нас не хватает чуткости, мы начинаем требовать какого-то выражения стыда: "Скажи, что ты больше не будешь, попроси прощения" - в тот самый момент, когда ему стыдно! Но, обращаясь к стыду, заставляя проявлять чувство стыда, мы искореняем его.
Чтобы ребенка мучила совесть, чтобы он знал, что такое стыд, его нельзя стыдить. Стыдить - облегчать совесть. Каждый раз, когда ребенок набедокурит, просто огорчимся - вместо того чтобы наказывать и стыдить. Совесть пробуждается от любви, при виде причиненных страданий. Стыд во всех случаях возникает тогда, когда человек боится, что близкие и дорогие ему люди подумают о нем плохо. Сила стыда зависит не от того, насколько часто мы стыдим, а от того, насколько мы близки и дороги ребенку.
Стыд внушить нельзя, природа стыда, мы видели, не позволяет внушать его. Можно тысячу раз повторять мальчишке: "Тебе должно быть стыдно!" - но ему не стыдно, и он ничего не может с собой поделать, даже если чувствует себя виноватым в том, что ему не стыдно.
Стыд - чувство более тонкое. Пожалуй, правильнее, если мама и отец говорят сыну: "Мне перед тобой стыдно, я тебя обманул, нет, не говори, не уговаривай меня, я обещал погулять с тобой, а не могу, очень стыдно:"
Охранять стыд, как охраняют природные ценности, - вот что мы должны делать для воспитания совести. Охранять стыд! В книгах советуют, чтобы родители проводили беседы с детьми об интимных сторонах жизни, и маме кажется, что она поступает правильно, сообщая дочери некие научные и крайне полезные сведения. Но при этом маме приходится говорить об интимном, оно становится нестыдным, и вред от беседы, который состоит в снижении остроты стыда, превосходит пользу полученных знаний. Мы слишком верим в силу знаний и не понимаем, что во многих случаях человека может удержать от дурных поступков именно стыд, а не знание, и что всякое знание, умаляющее стыд, вредно. Приводят примеры, показывают, какие беды ожидают иных молодых людей, если у них нет знаний об интимной стороне жизни. Но на каждый пример (не отрицая их!) можно привести сто примеров, показывающих, какие беды ожидают тех же самых молодых людей, если в них ослаблено чувство стыда. Наверно, правильнее, когда медицински полезные сведения дети получают из книг и брошюр. Сухомлинский нарочно подкладывал такие брошюры; они исчезали; он подкладывал новые. Вот и все: Охраняйте стыд!
Как правило, ребенок, совершивший нечто дурное, знает, что он поступил дурно, и его хоть в какой-то степени мучит совесть. Он поступил дурно не потому, что у него нет совести, а потому, что у него не хватило сил удержаться от соблазна, или его что-то сильно привлекло, или его кто-то влек, или он сам не знает, как это у него получилось, - ведь и мы, взрослые, вдруг ни с того ни с сего соврем, или не скажем всей правды, или испугаемся чего-то, или невольно вырвется какая-то нелепость. Дети еще больше взрослых подвержены случайным, необъяснимым, неожиданным влечениям, поднимающимся из глубины души. На вопрос: "Почему ты так сделал?" - не всегда и взрослый ответит, а ребенок почти каждый раз в недоумении. Но вот взрослые начинают бранить ребенка; за что же они бранят, за что выговаривают? Первое слово на наших устах - "бессовестный". Но есть совесть и есть слабость! Ребенок дурно поступил по своей слабости, а мы его браним за отсутствие совести, и укоры наши становятся несправедливыми. Ребенок чувствует, что совесть его мучит, а ему говорят "бессовестный". Он сопротивляется, он не без основания полагает, что взрослый не прав, - и совесть перестает его мучить.
Совесть заглушается.
Отсутствие совести - грех, стыд, позор, ужас; отсутствие воли - слабость, болезнь, беда, несчастье. Когда мы корим за бессовестность, мы задеваем личность ребенка сильнее, чем этого требует любой проступок. Мы оскорбляем, унижаем ребенка, если, конечно, он принимает нас всерьез. Когда же мы говорим о слабости, мы тем самым выражаем желание помочь, поддержать, мы попадаем в точку.
Да, нам нужно, чтобы у ребенка была не только совесть, но и сила поступать по совести, воля. Однако если мы совесть усыпим, то и воля будет ни к чему. Нет ничего хуже, чем вырастить человека с сильным характером, но без совести. Совесть без силы поступать по совести смешна, но сила без совести страшна. Обратим внимание, как много в языке оборотов о совести: "Тебе не стыдно? Стыдись! Какой стыд! Ты совсем стыд потерял! Ни стыда ни совести! Смотри - и не краснеет! Где твоя совесть? Совесть у тебя есть? Посовестился бы! Стыд, срам! Срамота какая! Срамник! Бесстыдник! Бесстыжий! Бессовестный!" Цель этой брани - посильнее уязвить, наказать не ремнем, так хоть словом. Обращение к совести, обвинение в бессовестности - самое сильное из словесных наказаний, поэтому пореже будем прибегать к нему, а наоборот, каждым своим словом будем стараться доказать, что мы верим в совесть ребенка.
Одно наше страстное стремление к правде в отношениях с людьми, к совести, к справедливости, одно это искреннее стремление рано или поздно сделает совестливыми и детей. Только искусственными, так называемыми педагогическими мерами совесть и стыд не пробудишь.
24
Подобно тому как дети рискуют жизнью, испытывая свою смелость, испытывают они и свою совесть, преступают правила и законы, чтобы самому - нарочно! - испытать жуткое чувство стыда. Жуткое, страшное, сильно наказуемое привлекает детей как испытание, в котором вырабатывается независимость.
Чего только не творят дети, испытывая свою совесть!
Две девочки десяти лет, две подружки из обеспеченных семей, попрошайничают на улице, выпрашивают десять копеек, покупают в овощном магазине два соленых помидора и идут счастливые оттого, что страх быть пойманными и стыд просить - позади.
Два четырнадцатилетних подростка, вполне разумные люди, дежурят в пионерском лагере и вдруг ни с того ни с сего крадут порцию масла на весь отряд, граммов четыреста. Зачем им такой кусок масла, что с ним делать? Если и поймают - застыдят. Да они сами умрут со стыда, но крадут, а потом выбрасывают масло. Компания шестиклассников - каждый в отдельности предельно честен - забрасывает камнями проходящую мимо электричку, бьют стекла, а когда электричка останавливается и разъяренный машинист бежит к подросткам, то они не думают скрываться. Стоят гурьбой и нагло смотрят в глаза машинисту: "А это мы? А вы видели? Иди отсюда, дядя".
Что они, не знают, что попрошайничать, воровать, бить стекла (с риском убить человека) - нельзя, бессовестно, стыдно? Знают, конечно! Или они такие безвольные, что не могут удержаться? Нет, конечно. Но влечет их непреодолимое, необъяснимое желание испытать страх и стыд, пройти через нравственные приключения, пусть и опасные для жизни и чести. И ничего с этим не поделаешь, так было, так будет. Счастье, если кто-то не попался, остался неразоблаченным - пережитого страха и стыда порой хватает на всю жизнь. Несчастье, если поймали на дурном, да еще попал в руки безжалостных людей, не умеющих и не желающих простить... Но что делать, ведь сознательно шли на риск, а риск не может быть игрушечным, дети рискуют до конца - жизнью и достоинством.
Для того чтобы человек поступал по совести, он должен быть уверен, что им движет именно совесть, а не страх. Что он не ворует не потому, что боится воровать (не боится, воровал!), а потому не ворует, что совестно. Вот причина, по которой дети совершают многие дурные поступки: они испытывают себя. Два тормоза есть у человека: страх и стыд. Дети подавляют страх, чтобы дать место стыду, чтобы жить и поступать не за страх, а за совесть, то есть чувствовать себя свободными людьми. Принуждение совести - единственный вид принуждения, дающий человеку чувство свободы. Чем больше несвободен человек от совести, тем свободнее он.
Януш Корчак писал: "Мой принцип - пусть дитя грешит. Потому что в конфликтах с совестью и вырабатывается моральная стойкость". Если ребенок растет таким осторожным и благонравным, что никогда, ни разу не совершил ничего предосудительного, то как он вообще узнает, что такое совесть и стыд? Не испытав ни разу угрызений совести и чувства раскаяния?
Каждый раз, когда ребенок совершает нечто, с нашей точки зрения, кошмарное, подумаем: а что это было? Испытание смелости или механическое следование за толпой? Дурная привычка или тяжелый порок?
Проступок-испытание, если уж ребенок попался, стоит осудить, а может быть, стоит и наказать ребенка, иначе, пожалуй, он будет и разочарован: какой же риск, если ничего за это не было? Сделаю-ка я нечто более рискованное: К тому же полезно приучать ребенка держать ответ за свои действия.
Если же перед нами не проступок честного человека, а порок слабовольного ребенка, то наказывать и стыдить нелепо, ибо порок надо лечить, как болезнь, и почти всегда какой-то переменой обстоятельств или усилением надзора. А лучше всего порок лечится верой в ребенка, постоянными уверениями: "Ты не такой, ты хороший", и главное - терпением. Не надо фиксировать внимание на пороках, справедливое сочувствие ребенку - лучшее лекарство против любого порока.
25
Известный человек, многого в жизни добившийся, с высоким положением, жалуется:
- Почему это? У меня сын - толковый парень, кандидат, а такой, знаете ли: - Он поморщился. - А внук, - добавил он, - так и вовсе! - Он махнул рукой. - Ну почему? Скажите?
Ну что скажешь? Откуда я знаю? Посочувствовал: Но при следующей случайной, мимолетной встрече спросил его с ходу, без подготовки:
- Скажите, пожалуйста, как вы думаете - есть правда на земле?
- Правда? - сказал он. - Конечно же, нет!
Вот и объяснение, отчего сын и толковый, и кандидат - а непорядок с ним.
Дети - жестокие наши разоблачители. Они беспощадно и неподкупно свидетельствуют миру о том, кто мы с вами есть на самом деле. Всегда считалось, что плохой сын - позор для отца и для матери. И ничего в мире не изменилось, никто этого морального закона, одного из важнейших законов всякого общества, не отменял.
Но нам не нравится считать, что родители отвечают за воспитание детей, нам гораздо спокойнее жить с этой удобной тайной природы: хорошие родители, но, увы, отчего-то плохие дети. Отчего же плохие? Всеобщее пожимание плечами - природа, гены, то да се, и на работе отец занят... недоглядел: "Жена сына растила: Я ей говорил:"
Ах, если бы хороших детей давали по знакомству или по заслугам! Не правда ли, есть что-то несправедливое в том, что высшее из благ распределяется неизвестно кем и неизвестно по какому принципу?!
Но принцип распределения хороших детей между людьми есть, его можно объяснить.
Проделаем мысленно такое упражнение. Выберем в комнате, где сейчас находимся, что-нибудь заметное - дверь, окно, зеркало. Ну хоть дверь. Представим себе, что это - правда, и подойдем к ней лицом вплотную. Так жить трудно. По правде живут праведники, но их не столь уж и много на земле. Обычно люди живут в каком-то отдалении от правды - сделаем шаг назад от двери, глядя на нее, и другой шаг, и третий, а может быть, и четвертый, и пятый - это как мы свою жизнь оцениваем. Некоторые люди живут ближе к правде, другие дальше, и все, конечно, важно для воспитания детей. Но это не главное.
Повернемся спиной к двери - к правде. Вот главное для воспитания: лицом к правде мы живем или спиной к ней. Веря в правду или не веря в нее.
Потому что детям передается не сама наша жизнь, они не могут оценить ее (да и мы - можем ли?), и не пример наш, не поведение, а наша вера в правду, наше стремление к правде, наш дух.
Самый опасный человек для детей не тот, кто дурно живет, а тот, кто считает, что и все люди дурно живут, что правды и вовсе нет на земле. Стараясь внутренне оправдаться перед детьми, такие люди и убивают совесть в них.
Чем справедливее социальное устройство общества, чем больше людей верят в правду, тем легче и человеку верить в нее, тем лучше дети у него и во всем обществе. Когда человек видит вокруг себя слишком много лжи, когда "добро и зло, все стало тенью", он не справляется с ложью, его охватывает равнодушие, и детей его жалко. Каждый раз, когда я вижу человека, открыто попирающего правду, я смотрю на него с ужасом: "Неужели он не боится за своих детей? Неужели он думает, что его дети ничего не чувствуют?"
Нравственная судьба моего ребенка зависит не от того, богат я или беден, грубоват я или мягок с ним, воспитан я сам или не воспитан - ни от чего такого судьба мальчика или девочки не зависит, она зависит лишь от одного: верю я в правду или нет.
Соберите десять или сто людей, спросите их, от чего зависит успех воспитания. Пожалуй, ни один из десяти или даже из ста не назовет причиной веру в правду. А на самом деле вера в правду, стремление к ней - последняя, глубочайшая причина, по которой вырастают хорошие или дурные дети. Когда мы верим в правду, мы стараемся поступать с детьми справедливо, у них развивается совестливость - и вырастают порядочные люди, на них можно положиться.
У вас должен появиться ребенок? Обзаводитесь пеленками и верой в правду. Будем служить нашим детям верой и правдой, верой в правду.
26
Но не совесть правит миром, нет!
А любовь и совесть - добро и правда.
Напишем так:
ВЕЛИКОДУШИЕ
ДОБРО
ПРАВДА
СПРАВЕДЛИВОСТЬ
ЗЛО
БЕЗДУШИЕ
Зло и бездушие - посягательство на человека, чем бы оно ни объяснялось. Но добро - это не отсутствие зла; иначе можно было бы считать, что каждый с утра сделал массу добрых поступков - не убил, не зарезал, не ограбил. Чтобы подняться в область добра и великодушия, в ту область, где только и живет педагогика, надо затратить определенный труд души, приложить силу. Эта сила - любовь к людям, этот труд - труд любви.
Добро и есть любовь к людям. Чтобы по-доброму относиться к человеку, то есть возвысить его, я должен принять его таким, какой он есть. Я могу желать ему стать лучше - но для него, а не потому, что такой, какой он есть, он мне мешает, не удовлетворяет меня. Нет, я его принимаю, я его люблю, я не собираюсь его переделывать - вот в чем добро. Я не только не посягаю на него (это справедливость), но я еще и отдаю ему часть своих сил, возвышаю его достоинство. Результат доброго поступка всегда один: кто-то начинает лучше думать о себе и о людях, кто-то больше верит в правду. Делать добро - значит любовью утверждать правду. Поэтому в каждом добром поступке или отношении обязательны две составные: правда и любовь. Без любви - справедливость, а не добро; без справедливости - зло, хоть и любовь. Душа, способная любить, наученная любить с самого рождения, постоянно, в борениях и мучениях духа обретает великое, возвышающее, облагораживающее бесконечное желание добра людям - любовь к ним, стремление к добру.