ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 25.07.2020
Просмотров: 3817
Скачиваний: 5
Несправедливы все фразы, начинающиеся со слов: "У тебя на уме одни только..." (гулянки, тряпки, железки, танцульки, собаки, мальчишки, дружки и так далее).
Несправедливы все попреки - едой, уходом, возрастом, бездельем. Несправедливо одевать ребенка хуже других и при этом раздражаться, когда он что-нибудь просит.
Несправедливо... - составим список собственных несправедливостей; это и будет наш личный домашний учебник педагогики. Устраним, если можем, несправедливое, и в ближайшие пять - десять лет наш ребенок станет совестливым человеком.
"Так долго ждать?!" Что делать? Совесть вызревает очень медленно, поэтому-то педагоги и не жалуют ее.
20
Старательность - первый признак совестливости. Старательность - справедливость труда. Давно известно: все, что стоит делать, должно быть сделано на совесть. В самом выражении "работа на совесть" заключено признание совести как высшего мерила человеческого труда, единого на всех. Мы восхищаемся памятниками архитектуры, потому что в них не только красота, но и совесть. Архитектура - застывшая совесть строителей, и безобразные дома - свидетельство о времени, когда совесть была в упадке.
Но и каждая вещь говорит о совести, учит совестливости, передает чью-то совесть. К сожалению, вокруг нас слишком много бессовестно сделанных вещей, и это затрудняет воспитание детей, незримо разлагает их души. Будем стараться, насколько возможно, чтобы детей окружали вещи, сделанные на совесть, будем стараться и сами все делать на совесть. Вот область, где побуждение может соседствовать и с принуждением: старательная работа. Когда мы заставляем ребенка слушаться, мы подчиняем его себе. Когда мы заставляем его хорошо работать, мы вместе подчиняемся правде и совести, мы показываем пример подчинения. Я знаю женщину, которая не доверяла своей шестнадцатилетней дочери мыть полы: "У тебя силы еще нет, ты не сумеешь хорошо вымыть, только грязь развезешь". Девочка выросла и стала замечательно аккуратной хозяйкой. Мама приучила ее к труду на совесть, хотя не позволяла ей ничего делать.
Как интересно в воспитании! Одни заставляют работать - и воспитывают отвращение к труду. Другие запрещают работать - и воспитывают трудолюбие.
21
Из всего непонятного, что есть в человеке, больше всего удивляет не закон внутри нас, а то, что когда мы нарушаем его, поступаем не по совести, она мучит нас. Мы испытываем угрызения совести и стыд. Совесть - закон, за нарушение его - наказание. Самое тонкое и самое страшное:
Понять это невозможно. Что, в самом деле, доставляет мучения? Прищемил палец, зажат нерв - боль. Это понятно. А что же болит, когда нас мучит совесть?
Между тем для Пушкина совесть - почти всегда мучение. Совесть жалит, совесть грызет, совесть - змея:
Но где же гетман? где злодей?
Куда бежал от угрызений
Змеиной совести своей?
В трагедии "Анджело": "И Анджело смущенный, грызомый совестью..." Грызомый совестью - каково?
Ну и конечно, нельзя не привести отрывок из монолога Барона - Скупого рыцаря:
Иль скажет сын,
Что сердце у меня обросло мохом,
Что я не знал желаний, что меня
И совесть никогда не грызла, совесть,
Когтистый зверь, скребущий сердце, совесть,
Незваный гость, докучный собеседник,
Заимодавец грубый, эта ведьма,
От коей меркнет месяц и могилы
Смущаются и мертвых высылают?..
Сердце, желание и совесть поставлены в один ряд. Сердце (чувства), желания и совесть - основа человечности. Муки совести Пушкин изображает постоянно; кажется, он и представить себе не может человека без совести, неспособного испытывать стыд, - нет такого. И знаменитые слова: "Да, жалок тот, в ком совесть нечиста" - произнесены пушкинским царем Борисом как укор самому себе - в свой, а не в чужой адрес сказаны.
Да, жалок тот, в ком совесть нечиста.
Но что же сказать о людях, у которых совесть так чиста, так незамутненна, что не мучит их никогда, ни при каких обстоятельствах?
В пору себя пожалеть, когда жизнь столкнет тебя с таким человеком - "без стыда, без совести", таким, что "врет и не краснеет".
Каждый из нас хотел бы вырастить детей, которые знали бы муки совести, знали, что такое стыд, и старались бы избежать его, чтобы у них был, пушкинским же словом говоря,
И страх порока и стыда...
В этой строчке из "Евгения Онегина", которую мы обычно читаем, не вдумываясь в нее, в этом разделении порока и стыда кроется глубокое понимание природы человеческой души.
В одной из трагедий Еврипида, жившего в пятом веке до нашей эры, героиня ее, Федра, говорит, что различаются два вида стыда. Первый - "ужас перед разоблаченными чувствами" ("страх стыда"), второй - это стыд, который боится порока ("страх порока"). "Да, - говорит она, - стыд не у всех людей одинаков; есть даже два стыда, совершенно различных, только, к несчастью для людей, эти два стыда заходят один в другой и потому в небрежной речи носят одинаковое имя" (цитирую по "Книге отражений" Иннокентия Анненского).
К несчастью для людей!
Да, к несчастью, многие из нас знают лишь стыд первого вида - стыд разоблачения, стыд, который возникает, когда нечаянно открывается тайное прегрешение, интимное, тайное чувство или душевное движение, когда мы попадаем впросак, когда над нами смеются или могут посмеяться, когда нам кажется, что кто-то плохо подумал о нас, когда мы чересчур открываемся другому. Так случилось с Кити в "Анне Карениной": она танцевала вальс с Вронским, но вдруг он увидел Анну: "Кити посмотрела на его лицо, которое было на таком близком от нее расстоянии, и долго потом, чрез несколько лет, этот взгляд, полный любви, которым она тогда взглянула на него и на который он не ответил ей, мучительным стыдом резал ее сердце".
Этот стыд знают лишь тонкие натуры, это результат строгого воспитания на оттенках, такого воспитания, что матери достаточно приподнять бровь в удивлении - а дочери стыдно. Чтобы у растущих наших детей была способность к такого рода стыду, они и за всю жизнь не должны услышать ни одного грубого слова, ни одного упрека или попрека. Умные родители стараются закалять тело ребенка, а совесть закалки не требует, совесть должна быть чуткой.
Но еще важнее тот единственный вид страха, который украшает человека - страх порока, великое "не могу".
Принято прославлять могущество человека, выходят книги о возможностях людей; человек, говорится в них, велик, человек все может.
Нет, человек велик тем, что на свете есть много такого, чего он не может. Педагогика испокон века движется в сфере "хочу" и "надо", но первое, но главное слово человеческое - "не могу". Оно основание нравственности, оно основание совести, оно основание духа. Не могу!
Не могу продать, не могу отступиться, не могу предать, не могу обмануть, не могу небрежно работать, не могу оставить человека в беде, не могу не отдать долг, не могу украсть, не могу жить без любви, не могу не радоваться таланту, не могу не выполнить свой долг - не мо-гу! И уж конечно, не могу убить человека...
Два знаменитых "не могу" постоянно вспоминают публицисты: лютеровское "На том стою и не могу иначе" и "Не могу молчать" Льва Толстого. Но не надо быть великим: жизнь каждого человека почти вся держится на этих "не могу", которых мы не замечаем, потому что они естественны для нас, составляют как бы часть нашей природы. Так и говорят: "физически не могу". Человек потому человек, что он многого не может.
Как взрастает в человеке это великое "не могу", как оно появляется в его душе?
Принято считать, что если ребенку постоянно говорить "нельзя, нельзя", то постепенно это внешнее - извне идущее - "нельзя" превратится в моральную привычку, во внутреннее "не могу".
Так ли это? Научных исследований и доказательств нет, одни лишь частные соображения. Но можно считать установленным фактом, что одним детям говорят "нельзя, нельзя", и оно превращается в "не могу", а в других случаях этого превращения почему-то не происходит.
И можно заметить, что превращение "нельзя" в "не могу" почти всегда совершается в сфере "внешнего стыда", стыда порядочности и этикета, стыда разоблачения, и этот стыд, смешиваемый с глубинным, называемый одним и тем же словом, иногда затмевает "страх порока", стыд второго рода, глубинный человеческий стыд при нарушении правды, великое "не могу", которое заставляет человека молчать под пытками, потому что он не способен на предательство, "физически не может" выдать своих. Это "не могу" не воспитывается запретами "нельзя, нельзя". У него другой корень - совесть.
Стыд - это боль личности. Как физическая боль (механизм которой, кстати сказать, науке еще не известен) служит охране организма, сигнализирует об опасности, о наступающей болезни, так душевная боль стыда служит охране личности. Личность - обнаженные нервы, и всякое прикосновение к личному вызывает стыд, иногда довольно поверхностный. Так царапина на пальце болит сильнее, чем пораженный опухолью внутренний орган на первых стадиях болезни. Боль - сигнал опасности для тела: остановись! отдерни руку! Стыд - сигнал опасности для личности. Действие, которое вызывает стыд, продолжать невозможно. Его стараются не держать в памяти, скорей забыть. Но в истории каждого человека есть история стыда - были минуты, которые при воспоминании о них заставляют съежиться и через много лет. От гнева и страха человек может развить бешеную активность. От стыда он замирает, сжимается, умирает. А глубинный стыд, боль совести, боль сердца, духовная боль настолько невыносимы, что даже Иуда, чье имя стало символом предательства, пошел и удавился. Увы, кто из нас не встречал людей, совершающих на глазах у всех такое, что надо бы им после этого выйти в другую комнату и удавиться, - ан нет, живут и смотрят людям в глаза как ни в чем не бывало. Про таких говорят: прожженные.
Я знаю учреждение, где заведующая лабораторией сильно не ладила с дурным начальником, выступала с критикой, добивалась справедливости. И ей было плохо, да и сотрудникам ее доставалось. Ей говорили: "Ну что же вы не можете поладить с начальством, найти общий язык с ним?" Она лишь вздыхала: "Не могу. Я начинаю себя ненавидеть".
Мы иногда со страстью воспитываем у детей ненависть к другим, но человек начинается с ненависти к себе - ненависти, которая возникает при каждой попытке поступить против совести.
Боль личности - страх и стыд за себя, за свое место среди людей, страх перед тем, что о тебе плохо подумают. Боль совести - это боль человечества во мне. Я его клеточка, и с этой клеточкой что-то неладно, она болит. Иногда стыд может охватить целый народ: "И если бы целая нация, - писал Маркс, - действительно испытала чувство стыда, она была бы подобна льву, который весь сжимается, готовясь к прыжку".
Как противоречив человек, как противоречива наука о его воспитании! Воспитывая совестливого ребенка, мы обрекаем его на мучение. Чем ниже болевой порог совести - тем больше будут наш мальчик, наша девочка страдать. Но что поделать?
22
Иногда я отчаиваюсь, чуть не криком кричу - проклятое занятие, проклятая наука! Чуть только приблизишься к существенному, к тому, что и в самом деле влияет на воспитание, - как все ускользает из-под рук и о самом важном ничего нельзя сказать. Не мистика - но и неуловимое. В самом деле: все от стыда и совести; нет совестливости у ребенка - ничего нет; не стыдится он дурного - ничего с ним не сделаешь. Но как воспитывать эту ценнейшую способность стыдиться, испытывать угрызения и мучения совести?
Не знаю, что я бы отдал за дельную брошюру или хотя бы статью под названием "Как воспитать чуткую совесть", но ни книги, ни брошюры, ни даже статьи, не говоря уж о диссертации, в названии которых было бы слово "совесть", я не встречал.
Что ж, ограничимся минимумом фактов, которые можно считать неопровержимыми.
Во-первых, мы установили, что стыд - это боль. Когда человека стыдят, ему хотят причинить боль. Он, естественно, сопротивляется, и происходит процесс, обратный тому, которого желал воспитатель: стыд не возникает, не увеличивается, а уменьшается. Пристыжение - наказание душевной болью, как битье - наказание болью физической, а может быть, еще более сильное наказание. Но постепенно у ребенка возникает привычка к стыду, как к физической боли, - и он становится бесчувственным, бесстыдным. Достаточно один раз "переступить через стыд", как дорога к бесстыдному открыта навсегда. Если отец сильно побил сына, то маленький может бояться следующей порки. Если отец сильно пристыдил сына, то маленький больше не боится стыда и не чувствует угрызений совести. Стыдя ребенка, мы подрываем его веру в правду, заглушаем совесть, забиваем совестливость.
И во-вторых, мы установили, что коль скоро стыд - это боль совести, то он и зависит от совести. Когда мы стыдим детей, мы думаем, что обостряем их совесть. Нет. Не совесть обостряется стыдом, а стыд - совестью. Чтобы человек испытал стыд, мало позорить его; нужно еще, чтобы у него была совесть, честь, которую он боится потерять, иначе и позор ничего не даст. Стыд и позор испытывает лишь тот, у кого есть совесть, поэтому и говорится: "ни стыда ни совести", а не наоборот. То есть нет у человека ни стыда за свою совесть, ни даже самой совести. Дальше некуда.
У Макаренко в "Педагогической поэме" есть замечательно глубокое место, довольно трудное для понимания, потому что эта мысль педагога противоречит общепринятым представлениям. Считается, что если ребенок совершил дурной поступок, а его не разоблачили, то он, оставшись безнаказанным, совершит проступок и второй раз, и третий, привыкнет поступать дурно - и вырастает дурной человек. Так?
Нет. На самом деле все наоборот! А.С.Макаренко пишет: "Я начал ловить себя на желании, чтобы все проступки колонистов оставались для меня тайной. В проступке для меня стало важным не столько его содержание, сколько игнорирование требований коллектива. Проступок, даже самый худший, если он никому не известен, в дальнейшем все равно не будет иметь влияния, все равно умрет, задушенный новыми общественными навыками. Но проступок выявленный должен был вызвать мое сопротивление, он должен приучать коллектив к сопротивлению, это также был и мой педагогический хлеб".
Так бывает в пионерском лагере: курить нельзя; но кто-то курит тайно, в лесу. Это плохо, однако что поделаешь. Попался - надо наказывать, исключать из лагеря. Но совершенно недопустимо, чтобы кто-то нарушил запрет в открытую, курил при всех, нагло, или чтобы открывшееся нарушение запрета осталось безнаказанным или неосужденным. Вот и выходит, что проступок, оставшийся в тайне, - это еще не беда, еще есть надежда на лучший исход, на то, что он "умрет" сам собой. Тогда как разоблаченный, открывшийся проступок может сыграть в судьбе воспитанника самую страшную роль. Пока проступок не раскрылся - подросток не переступил через стыд, он еще держится на нравственной поверхности. Отношения правды и справедливости не нарушены, справедливость уважается. Когда проступок раскрылся - никто не предскажет, что может случиться. Вот почему воспитателю иногда приходится закрывать глаза на дурное поведение детей: не знаю! не видел! Но если узнаю, увижу - берегись!
Так что же все-таки делать? Верить в правду, поступать по правде и внушать тем самым веру в правду - развивать совестливость. Совестливость сама все сделает.
23
Нечто похожее на чувство стыда и вины зарождается очень рано, на первом году жизни. Во всяком случае, мальчик, едва научившийся ходить и разбросавший из шкафа вещи, оглядывается - не видят ли его? Если мама оказывается рядом, то он произносит сердитое "У-у-у" - сам себя ругает и даже может шлепнуть себя. Он разбрасывает вещи, взрослые сердятся - пожалуйста, он тоже сердится на себя. Правила игры он уже знает, хотя не говорит еще ни слова. Но это еще не совесть, это страх. Близнецы совесть и страх рождаются и начинают расти вместе. Задача воспитания совести первоначально сводится к тому, чтобы нечаянно не заглушить ценное чувство стыда и не подменить его малоценным чувством страха.