Файл: Тхостов А.Ш. - Психология телесности.pdf

Сложившаяся  ситуация  не  случайна  и  вытекает  из  самой  логики

естественно-научного  подхода, делающего  психологию  принципиально
избыточной. В  настоящее  время  мало  кто  может  решиться  на  подобное
открытое  заявление, напротив, считается  очень  современным  ссылаться
на  важность  и  нужность  психологии, но  стоит  перейти  от  деклараций  к
реальности, легко  обнаруживается, что  она  не  так  просто  вписывается  в
господствующую систему  научного знания. Можно даже сказать, что для
нее  там  не  предусмотрено  места. Апелляция  к  психологии  возникает
только  тогда, когда  очевидной  становится  недостаточность  естественно-
научного, объективного  объяснения  какого-либо  феномена. При  этом
рассуждение  переводится  как  бы  в  плоскость  иной  реальности,
обнаруживающей  себя  лишь  в  исключительных  случаях. Рожденная
простым соединением химера оказывается нежизнеспособной и логическая
последовательность побуждает исследователя максимально ограничиваться
рамками  объективных  закономерностей, а  психологию  ставит  в
маргинальное положение, заставляя каждый раз оправдывать свое право на
существование.

Совершенно 

естественно, что 

отсутствие 

разработанной

психологической  теории  интрацепции  и  даже  просто  серьезных
доказательств  нужности  такой  теории  привело  к  тому, что  медицина,
имеющая  дело  с  проявлением  через  телесность  и  интрацептивные
ощущения 

болезненных 

состояний, пользуется 

исключительно

анатомическими и физиологическими объяснениями.

Чтобы  правильно  понять  создавшуюся  ситуацию, следует  сначала

проанализировать  общеметодологический  подход, лежащий  в  основе
современной  науки, показав  затем  его  реализацию  в  конкретных
физиологических  и  медицинских  взглядах  на  сущность  телесных
ощущений, причины  их  возникновения, связь  с  болезнью  и  механизмы
формирования симптомов.

Основополагающим  методологическим  постулатом  науки  нового

времени 

служит 

первичное 

расчленение 

реальности  на 

две

принципиально различающихся области: объективную — все, что является
миром, и субъективную — содержание сознания и психики. Субъективное,
хотя и реально, но принципиально отличается от объективного тем, что не
материально  и  вторично  по  отношению  к  нему. Эта  вторичность
реализуется  в  виде  интерпретации  субъективности  как  отражения
субъектом  объективного  мира, понимаемой  как «метафора  печати»

{Ортега-и-Гассет,

1990).

Само  по  себе  качество  отражения  не  присуще  исключительно

субъективному. Отражение в неживой природе проявляется в виде

9

результата  взаимовлияния, механической  деформации, изменения

направления, формы, состава  и  пр. На  животном  уровне  отмечается
возникновение  нового  свойства — чувствительности, позволяющей

дифференцированно 

отражать 

свойства 

объекта. Человеческому

отражению  в  виде  специфической  формы — сознания — свойственна
активность, продуктивность  и  интенциональность. При  этом, именно
последнее  качество — наиболее  сложное, темное  и  спорное  место,
прояснению  которого  посвящено  огромное  количество  философских  и
психологических  работ

(Bruner, Postman,

1949;

Gibson,

1950;

Foucault,

1963;

Леонтьев  А.Н.,

1975, 1983;

Зинченко, Мамар-дашвили,

1977;

Лекторский,

1980;

Смирнов С.Д.,

1983 а, б, 1985;

Ор-тега-и-Гассет,

1990).

Однако в силу внутренней непоследовательности исходной позиции,

трудностей 

разрешения 

логического 

противоречия 

между

«страдательностью» субъекта, испытывающего  действия  объективного
мира, его  вторичностью  с  одной  стороны, и  активностью  и
интенциональностью — с  другой, эта  проблема  стала  предметом
исключительно  теоретических  спекуляций. В  рамках  же  конкретных,
естественных  наук  сформировалась  методология  объективного  подхода,
исключившая субъекта из онтологии бытия.

Наиболее  распространенными  стали  представления  о  том, что

реально  существует  лишь  вещественный  мир, построенный  с  помощью
физических линеек и часов и поэтому, в идеале, любое научное изучение
должно  быть  сведено  к  соответствующим  физическим  измерениям. Если
реально существуют лишь физические объекты, то конечной целью любой
науки должно стать сведение исследуемой реальности к наиболее простым
физическим  сущностям. При  этом  мерой  зрелости  науки  и  ее
«естественности» будет служить разработанность  правил  такого  сведения
и  их  реализуемость. «Понятным» явление  или  объект  становятся, лишь
если  через  конечную  последовательность  шагов  они  могут  быть
редуцированы  к  неразложимым  далее  элементам: полям, атомам  и  пр.,
подчиняющимся единым физическим законам.

Проще  всего  такой  подход  реализуется  в  естественных  науках,

имеющих  дело  с  физически  измеримыми  объектами, сложнее — в
гуманитарных, объектом  которых, собственно, и  должно  быть
субъективное, и  уже  совсем  запутанная  ситуация  возникает, когда
объектом становится человек, одновременно выступающий как физическая
и  идеальная  сущность. Интенционально  содержащаяся  последовательная
жесткая онтологическая позиция — «не умножать числа сущностей сверх
необходимого» — толкает  исследователя  в  целях  объективности
реализовать 

наиболее «сущностное» объяснение, не 

замечая

осуществляющегося при этом перехода в «другое

10

пространство» и  утраты  предмета. Реальность  психического,

самоочевидная для каждого, знакомого с ней на собственном опыте, служит
излюбленным  объектом  такого  редукционизма. Постулирование  новой
реальности — реальности  психического, не  сводимой  к  какой-либо
существующей  до  нее, — не  выдерживает  автоматического  перенесения

единых  и 

общепризнанных  законов, подвергая 

сомнению 

их

универсальность  и  всеохватность. Обойтись  малыми  уступками  в  этом
случае невозможно. Это либо скачок за границу качественно «иного», либо,
если  это  не «иное», то  не  следует  и  создавать  никаких  границ,
необходимость  которых  возникает  лишь  при  признании  онтологической
несводимости. Сделать же такое признание в рамках объективного подхода
затруднительно, ибо  оно  противоречит  убеждению  в  том, что «природа
едина, и  существует  возможность  в  идеале  свести  мир  к  нескольким
сущностям»

(Барт,

1989, с. 58). В  предельном  виде  такое  мировоззрение

сформулировано  в  знаменитом  изречении  Лапласа  о  том, что «существо,
способное  охватить  всю  совокупность  данных  о  состоянии  Вселенной  в
любой момент времени, могло бы не только предсказать будущее, но и до
мельчайших  подробностей  восстановить  прошлое» (Цит. по:

Тоффлер,

1986, с. 14).

До  сих  пор  объективизмом  с  трудом  преодолевается  и  осознается

первая  из  качественных  границ, отделяющая  живое  от  неживого. Хотя, в
конечном  итоге, пришлось  пойти  на  введение  онтологического  понятия
«жизни», попытки  редукции  биологии  к  физике  или  химии  не
прекращаются. Та  же  самая  ситуация  наблюдается  в  психологии. Ее
особенность  лишь  в  том, что  физические  и  химические «объяснения»
довольно редки, тогда как биология или нейрофизиология (сами по логике
рассуждения  обязанные  доказывать  свое  право  на  существование) на
протяжении  всей  новой  истории, вплоть  до  настоящего  времени,
стремятся «объяснить», подменить или вообще отменить психологию.

Кроме «экономии  мышления», онтологическое  исключение

субъекта из научного исследования обусловлено еще и тем, что объективизм
принципиально  не  может  разрешить  субъекту  какой-либо  активности.
«...То, что  исследуется, не  может  рассматриваться  в  качестве  причины
самого себя (субъекта). Иными словами, любое событие, происходящее с
объектом, должно рассматриваться как обусловленное внешней причиной.
Без  действия  внешних  причин  объект  должен  находиться  в "покое" или
"равномерном  прямолинейном  движении". Этот  чисто  механический
принцип "инерции" универсально  действует  в  любом  научном
исследовании

— физическом, химическом, биологическом,

психологическом, социологическом и  т.д. В самом  деле, мы  только  в  том
случае можем установить

11

причинную  связь  между  действующим  фактором  и  изменением

объекта  исследования, если будем  уверены, что  реально  сущее (объект)
не  произвел  это  изменение  в  силу  собственной (внутренней)
необходимости»

(Тищенко,

1991а, с. 114). Интуитивная  очевидность

«принципа  инерции» базируется  на  свойственной  человеческому
мышлению  иллюзии «понятности»: явление  понятно, если  мы  можем
найти его внутреннюю логику, т.е. линейную последовательность событий.

Поэтому субъекту нет места в онтологии: ни в качестве сущности, ни

в качестве  объекта  научного исследования. Реальные «истинные» события
происходят  вне  него, нужда  в  нем  отпадает  и  он  может  без  ущерба  быть
заменен  на  настоящий  объект — организм  в  виде  трупа  или  сложного,
работающего  по  физическим  законам  механизма (в  них  эта  линейная
последовательность  кажется «очевидной»). Главная  задача — это
выяснение  устройства  этого  механизма, его  сенсорной, воспринимающей
части, проводниковых  путей, нервных  структур, их  пространственной
организации, биофизических  и  биохимических  основ  их  работы.
Нарушения  могут  происходить  лишь  в  физическом  пространстве  тела;
психика  успешно  заменяется  нервной  системой, а  психология —
физиологией и анатомией ЦНС.

Одной из первых работ, где такой подход не только осуществлялся,

но  и  отчетливо  рефлексировался, была  работа  Ч. Белла, в  которой  он
пытался, проследив  пути  нервных  волокон, познать  структуру  мозга  и
расчленить  душевную  жизнь  на  первичные  элементы

(Bell,

1842). По

замечанию  М.Я. Ярошевского, это  был  случай, когда  в  качестве
инструмента  анализа  выступал  не  классический  психологический  метод
интроспекции, а хирургический нож

(Ярошевский,

1976).

Сам 3. Фрейд в начале своей научной карьеры предлагал объяснить

внутренние  психические  явления  объективными  количественными
понятиями. «Цель  психологии, — писал  он  в  незаконченном «Проекте
научной  психологии», — представить  психические  процессы  в
количественно  определяемых  состояниях  специфических  материальных
частиц»

1

 (Цит. по:

Ярошевский,

1976). Даже само название «психоанализ»,

заимствованное  из  идеальной, по  мнению 3. Фрейда, науки — химии,
должно было подтверждать объективистские ориентации нового научного
направления

(Chertok, Stengers,

1987, 1988).

1

 Подобных убеждений, свойственных науке конца XIX в., 3. Фрейд

придерживался до  конца своей  жизни; во  всяком случае, он  их  подтвердил
как минимум  еще  дважды: в английском  издании «По ту сторону  принципа
удовольствия» и в «Новых лекциях».

12

Конец XIX в. ознаменовался  полным  торжеством  объективного

подхода, когда  все  явления  стали  объясняться  сугубо  механико-
материалистически. В  медицине, например, после  работ  Вирхова
господствовало  убеждение, что  если  под  микроскопом  невозможно
обнаружить  никаких  изменений  в  клетке, то  и  нет  оснований  говорить  о
болезни. Однако  успешная  реализация  онтологического  исключения
субъекта  могла  произойти  при  выполнении  еще  одного  обязательного
условия: его гносеологического исключения.

В  субъект-объектном  расчленении  мира  субъект  трансцендентен  по

отношению к наблюдаемому. Научное описание «... объективно в той мере,
в  какой  из  него  исключен  наблюдатель, а  само  описание  произведено  с
точки, лежащей de jure вне  мира, т.е. с  божественной  точки  зрения, с

самого  начала  доступной  человеческой  душе»

(Пpu-гожин, Стенгерс,

1986, с. 67). Реальность  описывается  как  бы  абсолютно «прозрачным»
субъектом, ничего  не  меняющим самим  фактом  своего  отражения, и  мир
предстает  в  своей  данности  таким, каким  он  существует  в  реальности.
События  происходят  только  в  объективном  мире. Связь  с  субъектом
протекает  только  в  одном  направлении: от  стимула, непосредственно
воспринимающегося  субъектом  и «проскакивающего» через  порог
субъективного, как если бы его не было вообще.

Удивительно, что  идея «прозрачности», противоречащая  самим

основополагающим аксиомам субъект-объектного противопоставления, не
вызывает  особенных  возражений. Установив  с  самого  начала
принципиальную  нетождественность  субъекта  объекту, «прозрачность»
разрешает 

стимулу 

беспрепятственно 

перетекать 

в 

идеальный

субъективный  образ (правда, не  очень  ясно, в  каком  виде: в  качествах
стимула, разрядов нервных клеток или химических медиаторов). Это весьма
трудно  понять, так  как  со  времени  Аристотеля  было  сформулировано
понятие отражения как воспроизведения особенностей отражаемого объекта
без  переноса  его  вещества. Если  же «вещество» стимула  запускает
«вещество» субъекта, они должны иметь место встречи в виде  некоторой
области, природа которой была бы для них едина.

Схема 

рефлекторного 

автомата, лежащая 

в 

основе

объективистского  понимания  человека, без  особых  изменений
унаследованная  от  Декарта, была  дополнена  им  сложными  формами
психики. Они  не  имели  к  чувственности  никакого  отношения  и
основывались  на «созерцании  врожденных  идей  при  естественном  свете
разума». Значительно  труднее  решить  эту  проблему, отказываясь  от
дуализма. В этом случае необходимо на том или ином этапе рассуждения,
исключив 

субъекта, допустить 

идентичность 

объективного 

и

субъективного.

13

Сформулированная 

И. Мюллером 

и 

Ч. Беллом 

теория

«специфических  энергий  органов  чувств» трактовала  ощущения,
запускаемые  материальным  воздействием  стимула, как  состояния,
воспроизводящие  свойства  самой  нервной  системы

(Muller,

1826, 1840;

Bell,

1842). Скрытая  в  органе «специфическая  энергия» разряжается  под

воздействием  внешних  стимулов. Эта  идея  решала  проблему  перехода
качества  объекта  в  качество  нервной  системы, объясняла  различия  в
модальностях  ощущений  свойственной  каждому  органу «специфической
энергией», но  предполагала, что  это  и  есть  качества  субъективного
сознания. Во  всяком  случае, никакой  дальнейшей  трансформации  не
предусматривалось. Более  того, для  непротиворечивого  объяснения
общих  форм  чувственного  познания, например, пространственных