Файл: Medknigi_Alexandrovskiy_Yu_A__Lobastov_O_S_i_dr_Psikhogenia_v_extremalnykh_usloviakh-1.doc
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 12.10.2020
Просмотров: 710
Скачиваний: 4
Фаза "медового месяца" наступает после катастрофы и длится от недели до 3-6 мес. Те, кто выжил, испытывают сильное чувство гордости за то, что преодолели все опасности и остались в живых. В этой фазе катастрофы пострадавшие надеются и верят, что вскоре все проблемы и трудности будут разрешены.
Фаза разочарования обычно длится от 2 мес. до 1-2 лет. Сильные чувства разочарования, гнева, негодования и горечи возникают вследствие крушения различных надежд.
Фаза восстановления начинается, когда выжившие осознают, что им необходимо налаживать быт и решать возникающие проблемы самим, и берут на себя ответственность за выполнение этих задач.
У многих людей, переживающих реальные тяжелые жизнеопасные ситуации, действительно наблюдаются указанные фазы психогенных реакций. Это подтверждается рядом исследователей. В частности, предлагается рассматривать психогенные нарушения при стихийных бедствиях с позиций "ключевых взаимосвязанных концепций стресса и кризиса, утрат и горя, социальных и эмоциональных ресурсов, кооперации и адаптации". Диагностические установки при идентификации расстройств могут быть нивелированы при рассмотрении ситуации в динамике. Выделяются три фазы: предвоздействие, включающее в себя ощущение угрозы и беспокойства. Эта фаза обычно существует в сейсмоопасных районах и зонах, где часты ураганы, наводнения; нередко угроза игнорируется, либо не осознается.
Фаза воздействия длится от начала стихийного бедствия до того момента, когда организуются спасательные работы. В этот период страх является доминирующей эмоцией. Повышение активности, проявление само- и взаимопомощи сразу же после завершения воздействия нередко обозначается как "героическая фаза". Авторы утверждают, что паническое поведение почти не встречается - оно возможно, если пути спасения блокированы.
Фаза послевоздействия, начинающаяся через несколько дней после стихийного бедствия, характеризуется продолжением спасательных работ и оценкой возникших проблем. Авторы довольно подробно описывают содержание этой фазы, проблемы, встающие перед пострадавшими, психические расстройства, которые преобладают. Новые проблемы, возникающие в связи с социальной дезорганизацией, эвакуацией, разделением семей и т.п., позволяют ряду авторов считать этот период "вторым стихийным бедствием".
Рассматривая психические нарушения с позиций эмоционального стресса, Ф. Хокинг подчеркивает, что тяжелый стресс может вызвать непредсказуемые реакции. По его мнению, трудно измерить "внешний стресс и его взаимодействие с субъектом".
Следует отметить, что многие авторы обращают внимание на коллективность психической травмы при стихийном бедствии, определяя ее как "массивный коллективный стресс". При этом стихийное бедствие, воздействуя на ткань социальной жизни, разрушает связи людей и уменьшает чувство общности. Такая постановка проблемы заставляет учитывать взаимодействие и взаимовлияние индивидуальных и коллективных форм реагирования, решать вопросы, относящиеся к области социальной психологии.
Наряду с анализом общих закономерностей развития реакций при стихийных бедствиях рассматриваются феноменологические и клинико-динамические детали реакций и состояний, характерных для отдельных вариантов экстремальных событий.
При описании и квалификации развивающихся в экстремальных условиях психических расстройств используются различные термины и определения: "эмоциональные проблемы", "психогенные расстройства", "психологические симптомы", "общая нервозность" и т.п. По мнению ряда исследователей, измерение психических нарушений при стихийных бедствиях примитивно, так как при этом используются различные нестандартизированные опросники, в которых не предусмотрены продленные исследования. Авторы подчеркивают необходимость учета мощности воздействия (стрессогенность) и результата (природы психопатологических проявлений) не изолированно, а комплексно, в их взаимосвязи.
В. Менингер в свое время предложил принцип, по которому можно было бы судить об уровне стресса при наводнении, разделив людей на тех, чья собственность страдала, и тех, которым наводнение непосредственно не угрожало. Реакции каждой из групп в значительной степени отличались друг от друга. Для тех, кто оказался на периферии наводнения, характерным было развитие напряжения, при котором возникало желание что-либо делать; удовлетворение этого желания (предоставление работы) вызывало облегчение. Во второй группе предвосхищение угрозы вызывало не только тревогу, но и неверие в то, что с ними может что-либо случиться; когда угроза становилась очевидной, развивалось состояние растерянности, подавленности. Утрата собственности усиливала негативное воздействие, способствуя утяжелению депрессивных расстройств. Дж. Глезер и соавт. обследовали лиц, пострадавших от наводнения, и нашли, что у 12% детей и 20% взрослых имелись легкие психические расстройства через несколько месяцев после бедствия. Осмотры пострадавших, проведенные через 2 года после наводнения, выявили симптомы тревоги, депрессии, напряженности, возбудимость, соматические расстройства, социальную изоляцию и изменение в моделях поведения. У 30% эти нарушения имели место и через 4-5 лет. Увеличение потребления алкоголя было отмечено в 30% семей, курения - в 44%, а потребление медикаментов увеличилось на 52%. Более чем у 3/4 пострадавших отмечены нарушения засыпания и кошмарные сновидения.
Авторы отмечают, что те, кто "не потерял собственности и не был в воде", обнаруживали значительно меньше психических расстройств. Дж. Беннет через год после наводнения выявил симптомы соматических и психических нарушений у 32% из тех, чьи дома и имущество были затоплены, и у 19% из числа людей, чьи дома оказались вне зоны затопления. Другие исследователи отмечают, что через 1 год после наводнения у 24% из 250 обследованных отмечались фобии, начальные признаки депрессии и другие симптомы. М. Мелик, проведя через 3 года после наводнения обследование 43 человек, чьи дома были затоплены, и 48 человек из незатопленной зоны, обнаружил у 41,9% из затопленной зоны психосоматические расстройства и такого же рода расстройства у 6,1% из зоны, не подвергнутой затоплению. При этом 45% пострадавших обнаруживали "симптомы легкой депрессии".
Несмотря на некоторые различия в интенсивных показателях, четко проявляется тенденция к увеличению психических нарушений у лиц, которые оказались непосредственно в зоне затопления. Наряду с этим приводимые данные позволили сделать некоторые выводы, судя по которым, люди воспринимают и оценивают опасность, а также избирают пути приспособления для защиты в зависимости от личного опыта, возраста, продолжительности проживания в районе бедствий и личных столкновений с опасностью. При этом необходимо различать опыт, полученный в центре стихийного бедствия, от периферийного. Первый делает человека более осмотрительным, второй позволяет недооценивать опасность.
По-видимому, значение опыта в переживании опасности может быть отмечено и при других стихийных бедствиях. Например, обнаружено что нередко у многих лиц перед началом урагана отмечаются "неверие и отрицание" опасности. Лишь немногие испытывали страх, а некоторые описывали свое состояние как "сноподобную нереальность".
Автор не получил достаточно подробных описаний поведения в тот период, когда ураган достиг апогея, но ему удалось выяснить, что подавляющее большинство пострадавших испытывали страх либо с обездвиженностью, либо с двигательным беспокойством.
Сразу же после урагана многие описывали свое состояние как "радостное карнавальное возбуждение", которое через 3-5 дней сменилось вялостью, апатией; через 10 дней выявились случаи неглубоких транзиторных депрессий.
Х. Мор выявил "страх погоды" у лиц, живущих в районах, подверженных воздействию ураганов. Психические последствия, вызванные этим бедствием, наблюдались и через год у 50% обследованных. Наряду с истерическими расстройствами (перемежающаяся хромота и истерический амавроз) он отметил большое количество жалоб астенического круга и нарушений сна.
А. Тейлор, обследовав население, пережившее торнадо, у 50% наблюдал "нервность и возбуждение", эпизоды депрессии.
Дж. Милн через 7 мес. после прохождения циклона выявил у 26% пострадавших страх "ветра и дождя". Дж. Паркер, изучив психические реакции населения во время циклона и более чем 14 мес. спустя, отметил психические нарушения у 22% людей.
Из приведенных литературных данных не следует, что психические реакции при наводнении, урагане и других экстремальных ситуациях носят какой-то специфический характер, свойственный лишь конкретному стихийному бедствию. Это скорее универсальные реакции на опасность, а их частота и глубина определяются внезапностью и интенсивностью стихийного бедствия. Так, выявляемый у ряда лиц "страх погоды" является скорее символическим: подобный же страх мог возникнуть в результате наводнения, землетрясения, урагана ("страх наводнения", "страх землетрясения" и т.п.).
Из стихийных бедствий наибольшим психотравмирующим действием обладают землетрясения большой (иногда средней) силы. Внезапность возникновения (трудность непосредственного предсказания), фактическое отсутствие эффективных методов защиты населения, огромные разрушения и ощущения качающейся земли определяют комплекс физических и психических травмирующих факторов.
Научная литература, посвященная различным аспектам землетрясений и их последствий, весьма обширна. К. сожалению, значительная часть работ не затрагивает вопросов нервно-психических реакций населения и ограничивается сугубо специальными проблемами сейсмографии, масштабов и профилактики разрушений и т.д.
Особого внимания заслуживает ставшая библиографической редкостью монография Л.Я. Брусиловского, Н.П. Бруханского и Т.Е. Сегалова "Землетрясение в Крыму и невропсихический травматизм", вышедшая небольшим тиражом в 1928 г.
Авторы этой монографии приводят многочисленные примеры "невропсихического травматизма" населения во время землетрясений, в частности в г. Верном (ныне Алма-Ата) 28 мая (9 июня) 1887 г.; в Мессине в декабре 1908 г., где "...большинство переживших сошло с ума; оставшиеся здоровыми в лучшем случае так потрясены разразившимся бедствием, что не способны ни к какой деятельности". Изучение реакций населения при крымском землетрясении (1927 г.), наблюдения, которые проводились на месте во время самого землетрясения, позволили сделать авторам (они же являлись членами специальной комиссии Наркомздрава РСФСР) ряд интересных выводов, в том числе о том, что в формировании реактивных состояний имеет значение не только "невропсихическая травма" (толчки, образование трещин в зданиях, их разрушение, человеческие жертвы и т.п.), но и "постоянное напряжение, тоскливое, боязливое ожидание". К числу других заключений авторов относятся следующие положения: 1) невропсихические реакции в связи с землетрясениями у предрасположенных могут протекать довольно длительно и неблагоприятно; 2) заболевания могут возникнуть не только "остро", но и спустя несколько месяцев после пережитого. Работу завершает следующее утверждение: "Вспоминая Н.И. Пирогова, определившего войну медицинским термином "травматическая эпидемия", мы имеем право сказать: землетрясение - это эпидемия невропсихического травматизма".
Подробно излагая "общую симптоматологию невропсихического травматизма", авторы не дают сведений о частоте реактивных состояний у населения и ограничиваются изложением следующих данных: "Описанные реакции, строго говоря, в части случаев не могут быть расцениваемы иначе, как острые реактивные психотические состояния. Но мы условимся здесь, что под этим названием мы будем объединять лишь те случаи, продолжительность которых колебалась от нескольких часов до нескольких дней. О собственно же реактивных психозах, потребовавших изоляции в психиатрическую больницу, мы скажем позже. Каково количество их? На это трудно ответить. Нами зарегистрировано всего 11 случаев, но, по-видимому, их довольно много. Какого типа эти вспышки? Схематизировать их нельзя. Здесь встречаются случаи и с двигательно-речевым возбуждением, и ступорозные состояния с резким аутизмом, недоступностью, иногда стереотипией, расцвеченные лабильными бредовыми идеями, и депрессивные состояния с идеями греховности, и псевдодементные картины с причудливым подчас пуэрилизмом".
Несколько иные данные о крымском землетрясении сообщает Т.П. Симпсон, обследовавшая 30 взрослых и 20 детей через 7-10 дней после землетрясения в Крыму и установившая у них 2 вида реакций: физиологические и патологические. Физиологические реакции имели фазность протекания. Первая фаза характеризовалась физическими ощущениями, связанными с катастрофой, в частности с ощущением шаткости почвы; в следующей фазе (фазе сознательной переработки сенсорных раздражений) одни лица в соответствии с их преморбидными свойствами действовали активно и целенаправленно, другие были пассивными, субступорозными; в третьей фазе происходила "двигательная разрядка", сопровождающаяся вазовегетативными расстройствами. Такого рода реакции проходили без невротических последствий. К патологическим реакциям относятся случаи с затяжными невротическими и депрессивными нарушениями, конституционально окрашенными. У детей все наблюдавшиеся реакции протекали рудиментарно и, как правило, сводились к моторной разрядке, следовавшей за вызванными землетрясением ощущениями. Во всяком случае грубых психотических форм реакций она не выявила.
В литературе имеется яркое описание нервно-психического состояния пострадавшего населения при землетрясении в Ашхабаде. У людей, перенесших тяжелейший моральный удар, наступила психическая реакция, которую можно охарактеризовать как состояние своеобразного ступора, выражавшегося глубокой внутренней замкнутостью, абсолютным безразличием к окружающему. Люди двигались, как механизмы, не обращая никакого внимания на сигналы автомобилей, на крики и стоны раненых, на трупы убитых людей, лежавших на улицах и во дворах. Значительные по силе подземные толчки, повторявшиеся в течение длительного времени после первого землетрясения, поддерживали это психическое состояние, вновь и вновь вызывая у значительной части людей состояние ужаса.
Впечатляющие описания поведения людей во время землетрясения приводятся в двух номерах газеты "Верба" (от 28 и 29 октября 1969 г.) в связи с несчастьем, постигшим старинный югославский город Банялуку 26 и 27 октября 1969 г. Девятибалльное землетрясение разрушило город с 60-тысячным населением на 80% (первый толчок силой 8 баллов потряс Банялуку в 16.30 26 октября). В корреспонденциях сообщалось о "довольно многочисленных случаях острых реактивных состояний среди жителей пострадавшего города". Фотокорреспондент газеты Жика Живанович, сделавший ряд уникальных снимков в момент землетрясения, так описывает свое состояние и поведение людей:
"Я не мог двинуться. Никогда в жизни не чувствовал себя таким беспомощным... Люди окаменели и не двигались. Я тоже. Затем люди бежали без цели. Находившиеся в парке бежали в направлении зданий, хотя это было абсолютно нецелесообразно. Они бежали, чтобы спасти себе жизнь, и кричали, как сумасшедшие. Те, кто был в домах, бежали в парки. Все были в панике. Некоторые теряли сознание или стояли как окаменелые" (статья "Свидетель мгновения"). В другой корреспонденции рассказывается о поведении жителей города спустя определенное время после землетрясения: "Люди бродят по улицам города с отсутствующим видом и задают бессмысленные вопросы. Например, "почему идет дождь?", хотя в это время была хорошая погода" (статья "Потерянные на улицах").