ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 18.10.2020
Просмотров: 3135
Скачиваний: 1
Только в середине января 1710 года Шафиров по указанию Петра сообщил Витворту, что царь готов заключить мир, который обеспечит «потребности его государства», но просить о посредничестве он сейчас не намерен. Россия рассмотрит предложение о посредничестве Англии, если оно будет сделано в приемлемой форме. Витворт уже не поднимает вопрос о том, чтобы Россия просила посредничества, как раньше. Теперь он, подобно Матвееву, еще год назад обивавшему пороги лондонских канцелярий, ищет встреч с Головкиным, Шафировым и уже сам предлагает от имени королевы английское посредничество. Более того, если раньше Англия пренебрежительно отвергала просьбу России о ее вступлении в Великий союз, то теперь она сама предлагает это русским. Витворт слышит в ответ, что Россия согласна, если ей предложат выгодные условия участия в Великом союзе. В ходе переговоров выясняется также, что английское участие в мирных переговорах приемлемо для России уже не в форме посредничества, но в виде добрых услуг. А это существенно меняет дело.
Посредничество служило тогда очень распространенной формой прекращения вооруженных конфликтов. Обычно оно являлось прерогативой наиболее влиятельных держав. Посредник в переговорах между враждующими странами играл огромную самостоятельную роль и мог успешно содействовать одной из них за счет другой. Иное дело добрые услуги, которые превращают посредника в простую передаточную инстанцию, не играющую самостоятельной роли.
Наконец, происходит нечто совершенно неслыханное. Петр в ответ па английское предложение о посредничестве, которое он не отвергает в принципе, но и не принимает, предлагает посредничество самой России в мирных переговорах между Францией и странами Великого союза, происходивших как раз в это время! К тому же выясняется, что эта идея, вызвавшая сначала возмущение Витворта. другим странам вовсе не кажется столь уж нелепой.
Теперь Россия приобрела такой международный вес в европейских делах, который делает вполне уместным выполнение ею миссии арбитра при решении самых крупных проблем. Даже такой опытный, умный дипломат, как Чарльз Витворт, озадачен. В начале 1710 года он едет в Лондон, чтобы со своим правительством заново изучить и выработать дипломатическую линию, отвечающую интересам Англии в новых условиях, когда Россия действует в качестве великой державы.
Таким образом, Россия уклоняется теперь от английского посредничества, хотя в переговорах эта тема сохраняется. Но не лишала ли она себя тем самым возможности использования важнейшего канала для движения к столь желанному Петром миру со шведами? Не вскружила ли голову русским Полтавская победа? Факты свидетельствуют об обратном. Явное охлаждение отношения к Англии было правильно и хорошо рассчитанным дипломатическим ходом, соответствующим новому соотношению сил. Русские отлично понимали, что Англия совершенно не стремится к миру между Россией и Швецией. Ей было выгодно продолжение войны между ними. С помощью посредничества Англия рассчитывала, используя поддержку Голландии, утвердить себя в качестве арбитра на Балтике. Если же события и побудили бы Швецию пойти на прекращение войны, то Англия намеревалась сделать все, чтобы Швеция слишком не ослабела, а Россия не приобрела бы слишком много. Предлагая в Москве свое мирное посредничество, в Стокгольме англичане делали все возможное, чтобы убедить шведов продолжать войну, несмотря на ее полнейшую для них бесперспективность. В. Л. Долгорукий в конце 1709 года сообщал из Копенганена: «Из Галандии посылается некая знатная особа в Швецию со обнадеживаньем, что все то, что король швецкий во время сея войны потеряет, Англия и Галандия без наименьшего труда и убытку Швеции возвратить по генеральному миру обещают». Донесения других послов — А. А. Матвеева, Б. И. Куракина — все время предупреждают Петра о новых враждебных происках английской дипломатии. Большую опасность для русских интересов имели попытки развалить и без того непрочный Северный союз, который удалось восстановить вопреки усилиям англо-голландской дипломатии. Особую ценность для России в этом союзе имела Дания, поскольку у нее был флот. В начале 1710 года разрабатывается план высадки совместного русско-датского десанта в районе Стокгольма. К сожалению, этот замысел провалился из-за того, что руководство войной в Дании осуществлялось в обстановке непрерывных разногласий между королевскими министрами, занимавшимися главным образом выпрашиванием взяток у иностранных послов, особенно у России. Богатая Англия в полной мере использовала такое положение. Ее представители в Копенгагене все время пытаются склонить Данию к сепаратному миру с Швецией. Обстановка способствовала им, поскольку в феврале 1710 года войска Дании потерпели поражение, потеряв шесть тысяч человек. 15 октябре Дания капитулировала и вступила в мирные переговоры. Только непримиримость Швеции мешала Англии полностью вывести Данию из Северного союза.
При всем этом русско-английские отношения сохраняют респектабельную видимость нормальных, даже дружественных дипломатических контактов. В феврале 1710 года Петр дал аудиенцию вернувшемуся из Лондона послу Витворту, который вручил личное письмо королевы Анны. В самой изысканной и любезной форме королева просила принять ее извинение за оскорбление, нанесенное в Лондоне послу А. А. Матвееву, сообщала о наказании виновных и издании закона, исключающего подобные инциденты. Казус с Матвеевым вошел в историю международного права и послужил прецедентом для выработки гарантий прав и привилегий дипломатических представителей. Королева именовала Петра «императором», и Витворт но просьбе Головкина согласился впредь использовать этот титул в обращениях к царю.
В октябре 1710 года в Лондон в качестве посла и полномочного министра отправился князь II. И. Куракин с наказом «стараться отвлечь аглинский двор от шведов». Очень скоро Куракин убедился в невозможности достижения этой цели, несмотря на приход к власти в 1710 году партии тори, которую он считал более расположенной к России, чем виги. Куракин доносил из Лондона, что Англия является самой враждебной русским интересам страной Европы. Тем не менее Куракин сохранял с Англией внешне дружественные отношения, вел безрезультатные переговоры о нейтралитете германских государств, о посредничестве и т. п. Под покровом этой дипломатической благопристойности Англия вредила России везде, где только могла. Князь Б. И. Куракин занимал свой пост недолго, летом 1711 года он был отозван, чтобы получить вскоре назначение в Париж. Видимо, в Москве поняли, что пребывание в Лондоне столь крупного дипломата не имеет смысла в связи с бесперспективностью реального улучшения отношений с Англией. Вместо него в Лондон послали фон дер Лита, который был до этого посланником в Пруссии. Делать рутинную работу по поддержанию видимости нормальных дипломатических отношений способен был и этот, наемный дипломат. Куракину предстояло решать более серьезную и сложную задачу.
Меняющаяся обстановка требовала постоянного маневрирования людьми подобно тому, как на поле боя непрерывно передвигают отряды кавалерии или пехоты. Искоренить враждебность европейских держав к России было невозможно, но следовало настойчиво ослаблять ее с помощью терпеливой дипломатии. Петр понимал, что любые мирные средства достижения целей предпочтительнее, выгоднее, дешевле войны. Не надо пренебрегать никакими, даже частичными, эфемерными, улучшениями в отношениях с многочисленными европейскими партнерами. Здесь нельзя было добиться одной решающей победы; каждый успех создавал новые сложные проблемы, и не оставалось ничего окончательно достигнутого. Примером нового, более высокого уровня дипломатического искусства, которого требовала послеполтавская ситуация, служила миссия Б. И. Куракина в Ганновере. До этого он выполнял лишь эпизодические задания в дипломатии. Теперь он после Полтавского боя, где успешно командовал гвардейским Семеновским полком, целиком переходит на дипломатическую службу. Классический русский аристократ новой формации, он отличался самостоятельностью, высокой культурой, незаурядным умом и смелостью. Он не входил в «компанию» Петра, то есть не был близким к нему человеком. Тем более характерно, что царь поставил интересы дела выше своих личных склонностей. В этом, как и во многом другом, проявляется зрелость самого Петра как дипломата. Именно теперь, после Полтавы, Петр постигал всю сложность отношений с Европой, которую приходилось дорогой ценой удерживать от антирусского сплочения, от открытой и слепой враждебности к России. Главная опасность таилась в маневрах стран Великого союза. Требовалось терпеливо сдерживать их, чтобы предотвратить самое опасное — открытую военную поддержку Швеции, которая могла бы спасти Карла XII даже после Полтавы. Не сокрушать врага в открытом бою силой, но кропотливо, настойчиво приспосабливаться к нему так, чтобы побеждать без боя,— вот занятие русских дипломатов. По указанию Петра они «ласкали» правительства морских держав, чтобы хоть частично ослабить их неприязнь, нейтрализовать, усыпить, успокоить эту усилившуюся после Полтавы неприязнь. В концентрированном виде сущность послеполтавской дипломатии Петр выразил тем тяжелым по форме, «ломавшимся» тогдашним русским языком, тоже подвергавшимся, подобно всей России, преобразованиям, следующим образом: «Разсудить надлежит, что вся опасность Северной войны была от морских потенций, которых мы все ласкали, что ежели б хотя нейтралство (не точию помоч) нам обещали, тогда б чего оные требовали с радостью учинили в их довольство».
Петр сразу понял, что в конечном счете главная опасность в новый период Северной войны исходит уже не от Швеции, а от морских держав — Англии и Голландии. Русские должны сделать все, чтобы получить от них даже не помощь, на что надеяться было бы нереально, но хотя бы их нейтралитет, невмешательство в борьбу между Россией и Швецией. Русская дипломатия кое-чего все же достигла в этом деле. Но гарантировать Россию от всех случайностей она не могла. Опасностей было слишком много, и они таились повсюду. Совершенно неожиданно летом 1711 года Петр едва не оказался жертвой прутской катастрофы.
УРОК НА ПРУТЕ
Сколько бы забот ни доставляли усложнившиеся после Полтавы международные дела, в целом они уже не вызывали таких опасений, как раньше. В самом деле, достаточно вспомнить 1700 год, когда разбитые русские войска бежали из-под Нарвы. В смертельной тревоге спрашивали: а что если Карл XII сразу же пойдет на Москву? Или 1708 год, когда спешно укрепляли старую столицу, вывозили ценности из Кремля и собирались ради удобства его обороны разрушить храм Василия Блаженного... Теперь ничего подобного вообразить было невозможно.
Прославленный и непобедимый Карл XII привел с собой в Россию 60-тысячное войско, а бежал из ее пределов в сопровождении всего двух сотен дрожавших от страха спутников. Турция, которая вплоть до Полтавы нависала дамокловым мечом над южными границами России, упустила благоприятный момент, когда основные силы русских были заняты войной против шведов. Европу связывали по рукам и ногам военные и дипломатические передряги дележа испанского наследства. Да и вообще, кто осмелился бы замахнуться на победоносную полтавскую армию Петра? Как же могло случиться, что летом 1711 года эта самая армия, окруженная превосходящими силами врага, будет па краю гибели? В прутской истории, оказавшейся какой-то нелепой трагикомической интермедией петровской внешней политики, причудливо смешались парадоксальные ошибки и случайности. Сказались незавершенность, лихорадочная поспешность многого в преобразовательной деятельности Петра, где гениальность великих замыслов сочеталась иногда с опрометчивостью конкретных решений. Началом всего и здесь стала Полтава, известие о которой произвело ошеломляющее впечатление на правителей Османской империи. До этого они выжидали, когда Россия попадет в трудное положение, чтобы напасть па нее, вернуть Азов, захватить юг Украины и Польши, снова дать крымскому хану «право» ежегодно грабить и разорять русские земли. Разгром шведов под Полтавой вызвал в Стамбуле взрыв слепой ярости. Беглого шведского короля, явившегося вместе с Мазепой, встретили с почетом, как героя, и сразу развернули военные приготовления, двинув войска к русским границам. Посол II. А. Толстой писал Г. И. Головкину из Стамбула: «Не изволь удивляться, что я прежде, когда король шведский был в великой силе, доносил о миролюбии Порты, а теперь, когда шведы разбиты, сомневаюсь! Причина моему сомнению та: турки видят, что царское величество теперь победитель сильного народа шведского и желает вскоре устроить все по своему желанию в Польше, а потом, не имея уже никакого препятствия, может начать войну и с ними, турками. Так они думают, и отнюдь не верят, чтоб его величество не начал с ними войны, когда будет от других войн свободен».
Поскольку, несмотря на Полтавскую победу, конца войны с Швецией не предвиделось, Петр в грамотах султану выразил твердое желание по-прежнему соблюдать мирные отношения с Турцией. В качестве условия Россия требовала задержать Карла XII и выдать предателя Мазепу. Однако султанское правительство, ссылаясь на Коран, который предписывает предоставлять гонимым убежище, отказалось выдать России ее врагов. Что касается Мазепы, то вопрос отпал сам собой, ибо в сентябре 1709 года старый предатель умер. После долгих колебаний, споров, обсуждений в Стамбуле все же склонились к миру, и в январе 1710 года султан Ахмед III принял Толстого и торжественно вручил ему ратификационную грамоту, подтверждающую Константинопольский договор 1700 года. Кроме того, подписали соглашение о шведском короле. Он должен был вернуться в Швецию через Польшу, по территории которой его будет сопровождать русский отряд. Если это его не устроит, то ему придется самому найти себе дорогу на родину.
Миролюбивая акция султана вовсе не означала, что в политике разлагавшейся Османской империи возобладали реальные государственные интересы. Как справедливо отмечал А. С. Пушкин в «Истории Петра», «2000 мешков шведских денег (захваченных под Полтавой. Авт.) были Толстым выданы визирю, что весьма подкрепило его дипломатические рассуждения. Толстой получил аудиенцию: султан объявил, что он готов подтвердить мир...» П. А. Толстой по случаю подтверждения мира был произведен Петром в тайные советники.
Подтверждение мирного договора в России пышно отпраздновали. Но оказалось, что радовались преждевременно. Турецкая сторона сразу же стала колебаться. Метод возвращения короля объявили «невыгодным», а Карлу XII неожиданно удалось приобрести в Стамбуле огромное влияние.
Приближенные Карла развернули в Турции бешеную активность. Главным средством воздействия на султанское правительство оказались, как всегда, деньги. Король получил золото, которое вывез и оставил после себя Мазепа, затем сделал крупный заем в Голштинии, а также у английских банкиров — братьев Кук из Левантийской компании. В конце концов сами турки предоставили ему огромную сумму, которую он использовал в основном на подкуп султанских чиновников. Сначала Карл думал о возвращении в Швецию. Но, перебрав несколько возможных маршрутов (через Польшу, Австрию, Венгрию, морем и через Францию и т. д.), он надолго остался в стране правоверных. Его требования и приказы Стокгольму срочно создать новую армию и направить к нему, чтобы разгромить Петра и покарать Москву, а он все еще твердил об этом, натолкнулись на верноподданный отказ по причине полного истощения Швеции. Приходилось думать о защите своей территории. Но, потерпев поражение в собственном королевстве, он одержал победу в столице султана. Сам король, презирая дипломатию, редко вступал в контакты с турецкими хозяевами. Все делали два его энергичных помощника. Первым был Мартин Нейгебауэр, перебежчик, немец, ранее находившийся на русской службе. Его наняли в качестве воспитателя сына Петра — царевича Алексея. Педагог из него не вышел, а его наглые домогательства высоких придворных чинов вызвали скандал. Нейгебауэра выслали из России, но он отомстил царю, напечатав в Европе яростный антирусский памфлет. Этим, видимо, он завоевал расположение Карла, сделавшего его своим секретарем. Теперь Нейгебауэр получил от Карла XII ранг чрезвычайного посла Швеции при султанском правительстве. Столь же активным представителем Карла был Станислав Понятовский, генерал и резидент короля Лещинского при шведском короле.
Политическая основа сделки Карла XII с Османской империей была изложена в письме короля султану: «Обращаем внимание вашего императорского высочества на то, что если дать царю время воспользоваться выгодами, полученными от нашего несчастья, то он вдруг бросится на одну из ваших провинций, как бросился на Швецию вместе с своим коварным союзником, бросился среди мира, без малейшего объявления войны. Крепости, построенные им на Дону и на Азовском море, его флот обличают ясно вредные замыслы против вашей империи. При таком состоянии дел, чтобы отвратить опасность, грозящую Порте, самое спасительное средство — это союз между Турцией и Швецией; в сопровождении вашей храброй конницы я возвращусь в Польшу, подкреплю оставшееся там мое войско и снова внесу оружие в сердце Московии, чтобы положить предел честолюбию и властолюбию царя».
«Спасительное средство», предлагавшееся Карлом, не имело для Турции никакого смысла. Что мог дать султану союз с королем Швеции, у которого уже не было практически войск в Турции, а «оставшееся» в Польше войско генерала Крассау ушло в Померанию? Тем не менее Нейгебауэру и Понятовскому удалось постепенно привлечь турок на свою сторону. Эмиссары Карла действовали по всем каналам. Так, им удалось заручиться содействием матери султана Ахмеда III. В исторической литературе нередко рассказывают о том, что дипломатия Нейгсбауэра и Понятовского победила дипломатию Толстого. Но дело объяснялось гораздо проще. У шведских агентов оказалось больше денег, чем у Толстого, и они смогли предложить более крупные взятки. Поэтому им удалось в июне 1710 года добиться отстранения от должности великого везира Али-пашу, проводившего по отношению к России довольно сдержанную политику. Понятовский и Нейгебауэр сумели убедить султана, что Али-паша подкуплен русскими и изменяет правителю правоверных в пользу России. Новый великий везир Нуман-паша 24 июля вызвал Толстого и потребовал, чтобы Россия отвела свои войска от турецкой границы и пропустила Карла в Польшу в сопровождении 50 тысяч турецких войск.
Хотя это заявление было сделано в грубо ультимативной форме, Петр реагировал сдержанно. Он направил Ахмеду III письмо, в котором подтвердил мирные намерения России, и шел на компромисс, соглашаясь на переход Карла XII через Польшу в сопровождении трехтысячного турецкого отряда. Поскольку Россия держала тогда в Польше 30 тысяч войск, это не представляло опасности. Но, зная неустойчивость турецкой политики, в которой неизменной сущностью всегда оставалась неискоренимая враждебность к России, Петр принимает и другие меры. Прежде всего дипломатические. Он приказал обратиться к империи и Венеции как союзникам России по старым договорам, например от 1696 года, чтобы просить их помощи против Турции. Петр призвал также Августа II, вновь сделавшегося «союзником» России, подготовиться к совместному отпору турецко-шведскому наступлению. Однако в свете печального опыта все эти союзники были союзниками только на словах, а не на деле. Поэтому Петр приказал увеличить численность русских войск в Польше и назначил командовать ими князя М. М. Голицына, опытного и способного военачальника. Между тем обстановка в Стамбуле становилась все более тревожной. Занявший место Али-паши новый великий везир Нуман-паша продержался всего два месяца и был заменен Балтаджи Мехмед-пашой, который по своей ненависти к России и по преданности ее врагу — Карлу XII превосходил всех своих предшественников. По случаю вступления на свой пост он, согласно обычаю, принял всех иностранных послов, за исключением одного — посла России П. А. Толстого. Вскоре Карл получил от Порты полмиллиона талеров в виде беспроцентного займа. От России потребовали полностью очистить Польшу от своих войск и не препятствовать возвращению шведского короля через эту страну в сопровождении большой турецкой армии. На письмо Петра султану, посланное еще в июле, никакого ответа из Стамбула не последовало. Тогда в октябре Петр направляет новое послание, в котором требует решительного ответа: либо Порта будет сохранять мир и тогда шведский король, подрывающий мирные отношения между двумя странами, должен быть выслан из Турции; либо в Стамбуле не хотят мира и тогда Россия двинет свои войска к границе и будет готова к войне в союзе с Польшей.