Файл: Molchanov_Diplomatia_Petra_Pervogo-1.doc

ВУЗ: Не указан

Категория: Не указан

Дисциплина: Не указана

Добавлен: 18.10.2020

Просмотров: 3274

Скачиваний: 1

ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.

И все же Меншиков решил вопрос о Штеттине не в пользу Дании, которая была союзником, а в пользу Пруссии и Голштинии. Слишком велико было его возмущение систематическим не­выполнением союзнических обязательств датским королем, чтобы учитывать его интересы. Решение Меншикова вызвало скандал. Фредерик IV направил Петру резкий протест, и царь обещал ко­ролю изменить некоторые статьи заключенного соглашения о Штеттине. Царь был очень недоволен действиями фельдмарша­ла, и ему удалось оправдаться с немалым трудом. Однако, забегая вперед, нельзя не отметить, что дальнейший ход событий оправдал Меншикова еще больше, чем его собственные объяснения. Дания осталась союзником столь же ненадежным, что и раньше. Но в зна­чительной мере благодаря передаче Штеттина Пруссии стало возможным установить и с ней союзнические отношения. История короткой дипломатической деятельности Меншнкова показала, на­сколько в дипломатии порой все является условным, относитель­ным, зыбким, где никакие знания и опыт не заменят интуиции и удачи.

Что же касается Пруссии, то русская дипломатия давно уже тщетно добивалась, чтобы эта страна, превращавшаяся в самое крупное и важное из германских государств, сменила свою крайне двусмысленную политику в отношении России и Швеции на союз с Россией. Н 1713 году умер король Пруссии Фридрих I. с кото­рым Петр еще во время Великого посольства заключил дружест­венный договор. На престол вступил его сын Фридрих-Вильгельм. Новый монарх достойно продолжит хищнические и милитарист­ские традиции Гогенцоллернов. Правда, он словно в пику своему расточительному отцу войдет в историю как страшный скряга: в отличие от отца, рабски копировавшего Версаль, он возненави­дит все французское. Фридрих-Вильгельм презирал культуру и науку, даже запретил въезд в Пруссию иностранным ученым. Он считал философа Лейбница «никуда не годным человеком, кото­рый неспособен даже стоять на часах». Зато он патологически обожал армию, и при нем сама Пруссия сделалась придатком ар­мии, численность которой он резко увеличил. Крайняя грубость, жестокость, невежество дополняли его портрет.

В начале 1713 года Петр направился в Берлин для встречи с новым королем. Царь пытался выяснить, каковы шансы на при­влечение Пруссии к борьбе против Швеции в составе Северного союза. «Нового короля,— писал Петр Меншикову,— я нашел зело приятна к себе, но ни в какое действо склонить не мог». Узнав, что новый король распродает картинную галерею и увольняет ар­хитекторов, художников и других мастеров, Петр немедленно при­казал направить в Берлин Брюса для приглашения их в Россию. Посол России в Берлине Александр Головкин (сын канцлера Г. И. Головкина) провел более обстоятельные и длительные пе­реговоры и выяснил лишь, что сделать нового короля союзником будет стоить недешево.


Русская дипломатия продолжает действовать. Петр направляет в Копенгаген генерал-адъютанта Ягужинского (своего бывшего денщика), чтобы уладить неприятности из-за Штеттина и скло­нить Данию к участию в десантной операции на территории Шве­ции. Сначала Ягужинского встретили холодно, но затем в январе 1714 года король Дании вдруг предложил привлечь в Северный союз Пруссию, если она порвет дружбу с враждебной ему Голштинией. За это Дания соглашалась дать свой флот для высадки на шведской территории. Затем отпадает препятствие, которое сдер­живало Пруссию,— ее нежелание воевать против Швеции: сами шведы напали на прусские войска в Померании.

В июне 1714 года Россия и Пруссия заключили договор о сою­зе и гарантии. Россия гарантировала Пруссии владение Штетти­ном, а Пруссия обязалась поддерживать все балтийские завоева­ния Петра. Таким образом, решилась проблема, над которой рус­ская дипломатия трудилась с самого начала Северной войны. В зарубежной литературе можно встретить утверждения, что этого удалось достичь благодаря необычному подарку, сделанному Петром Фридриху-Вильгельму: еще в апреле он прислал на служ­бу в прусскую армию 80 русских солдат огромного роста. Дело в том, что прусский король имел страстное увлечение — коллек­ционировать солдат-великанов. Он собрал из них два батальона по 600 человек. В дальнейшем Петр, если хотел воздействовать на пруссака, иногда отзывал своих двухметровых молодцов и заменял их солдатами поменьше ростом, что повергало короля в отчаяние. Однажды после такой акции Фридрих-Вильгельм даже отказался беседовать с русским послом, заявив при этом: «Рана, нанесенная моему сердцу, еще слишком свежа...»

Разумеется, истинная причина заключения союза была по­серьезнее. Великаном, сказавшим решающее слово, оказалась рус­ская армия. Осенью 1712 года, когда Петр лично убедился, что в войне против Швеции на союзников положиться нельзя, что вся померанская кампания явно будет не столько военным, сколько дипломатическим мероприятием, он принимает решение овладеть Финляндией. В письме к адмиралу Апраксину, который должен возглавить операцию, Петр так определил ее задачи: «Идти не для разорения, но чтобы овладеть, хотя оная (Финляндия) нам не нужна вовсе, удерживать, но двух ради причин главнейших: пер­вое, было бы что при мире уступить, о котором шведы уже явно говорить начинают; другое, что сия провинция есть матка Шве­ции, как сам ведаешь: не только что мясо и прочее, но и дрова от­толь, и ежели бог допустит летом до Абова, то шведская шея мяг­че гнуться станет».

Блестящая операция по овладению Финляндией была удиви­тельно однообразна но своему содержанию: русские войска ведут сражения, занимают один город за другим и ни одного боевого столкновения с сомнительным исходом; все они кончаются полной победой русских. Великолепным завершением победоносной кам­пании явилось знаменитое морское сражение около мыса Гангут. Впервые молодой русский флот в серьезных масштабах имел дело с одним из сильнейших флотов мира. Умело используя географи­ческие особенности театра, штиль на море и взаимодействие ли­нейной и шхерной эскадр, русский флот выиграл первое в истории крупное морское сражение под руководством контр-адмирала Пет­ра Михайлова, то есть самого Петра. За эту победу царь получил чин вице-адмирала. Вскоре, в августе, русские занимают Аланд­ские острова, расположенные вблизи шведского побережья. В сен­тябре осуществляется первый рейд непосредственно на территорию Швеции. Завоевание Финляндии, победа при Гангуте имели в принципе ту же цель, что и кампания в Померании; они были призваны поддержать усилия русской дипломатии по достижению мирного урегулирования с Швецией.


Военные успехи русских оказывали самое непосредственное влияние на ход дипломатической борьбы. Решение Пруссии всту­пить, наконец, в союз с Россией предопределялось в конечном сче­те тем, что судьба Швеции уже была предрешена. Удается достичь и некоторых других внешнеполитических успехов. Многое изменя­ется в отношениях между Россией, Англией и Ганновером, который в начале XVIII века становится вторым по влиянию после Прус­сии германским государством. Курфюрст Ганновера Георг стал одновременно английским королем после смерти в августе 1714 года королевы Анны. Запутанные обычаи феодального престолонаследия в европейских монархиях часто приводили к странным пе­ремещениям на тронах. Так, ганноверский немец, которому было уже за 50, ни слова не понимавший по-английски, хотя с 1701 года ясно определилось, что ему предстоит стать королем Англии, с трудом объяснялся со своими министрами на латинском языке.

Англия занимала по отношению к России неизменно враждеб­ную позицию, сдерживаемую лишь ее ограниченными военными возможностями. Заключение Утрехтского мира в апреле 1713 го­да позволяло Англии активнее мешать возрастанию влияния Рос­сии и Европе. Она была крайне недовольна появлением русских поиск в Померании. В начале 1713 года английская эскадра из 15 кораблей уже приготовилась отплыть к померанским берегам, но отказ Голландии присоединиться к этой авантюре и решитель­ное предупреждение России, что она окажет вооруженный отпор и прекратит торговлю, сорвали эту операцию.

Предпочтение отдается дипломатическим средствам борьбы с Россией, и ей снова предлагают «посредничество» для мирных переговоров с Швецией, пытаясь всемерно ограничить русское про­никновение на Балтику. Она должна ограничиться одним Петер­бургом, а остальное вернуть разгромленной Швеции. Посредники, и прежде всего Англия, хотели получить право навязать свои ус­ловия мирного договора под угрозой применения силы. Россия да­ет достойный отпор наглым домогательствам, но, отвергая насилие под видом посредничества, соглашается на «добрые услуги», то есть лишь на использование третьих стран в урегулировании с Швецией в роли простой передаточной инстанции. К тому же Англии мешают в ее антирусских маневрах противоречия с Гол­ландией, непримиримость Карла XII, вернувшегося в конце 1714 года в Швецию, а главное — твердая воля русской диплома­тии и военная мощь России. Многочисленные попытки шантажа и вымогательства терпят провал.

Более того, объективные обстоятельства заставляют Лондон убеждаться, что открытая враждебность противоречит интересам самой Англии. Она была жизненно заинтересована в торговле с Россией, получая от нее важные кораблестроительные материа­лы: лес, пеньку, парусную ткань и т. н. Но шведы начинают откры­тую торговую войну, захватывая в Балтийском море все суда, иду­щие в Россию. Только в 1714 году они конфисковали 24 английских корабля. Англия вступает в конфликт с Швецией, требует компен­сации огромных убытков. Но Карл XII хочет ликвидировать всю балтийскую торговлю и издает «Каперский устав», то есть откры­то узаконивает пиратство — морской разбой на Балтике. Весной


1715 года шведы захватили свыше 30 английских судов. Англича­не вынуждены посылать военные корабли для защиты торговли. На почве этих событий происходит естественное сближение рус­ских и английских интересов.

Что касается Ганновера, то его все более соблазняет пример соседних государств, которые спешат растащить на куски отвоеванные города и земли шведской Померании. Курфюрст Ганнове­ра мечтал округлить свои владения и получить выход к морю путем приобретения Бремена и Вердена, расположенных на реке Везер, впадающей в Северное море. Россия давно проявляла интерес к тому, чтобы привлечь и Ганновер к Северному союзу. Правда, в 1710 году удалось добиться лишь заключения договора с Ганно­вером о его фактическом нейтралитете. Это уже был сдвиг от Шве­ции в сторону России, хотя союза тогда и не заключили. Но реаль­ность и близость вожделенной добычи побуждает и это государ­ство активизироваться. В апреле 1714 года ганноверский министр Вернсдорф объявил В. И. Куракину о желании курфюрста при­нять участие в дележе шведского наследства. За Бремен и Верден Ганновер изъявил готовность установить союзнические отно­шения с Россией, где это предложение, естественно, приветствова­ли. План Ганновера приобрел особую ценность, когда его кур­фюрст стал английским королем Георгом I. Правда, возникли пре­пятствия со стороны Данин, также претендовавшей на Времен и Верден, которая только в феврале 1715 года сняла свои возраже­ния в результате настойчивых хлопот русского посла П. Л. Долго­рукого. Для переговоров с новым английским королем в Лондон в ноябре 1714 года отправился чрезвычайным и полномочным по­слом князь Б. И. Куракин. Прежде всего он потребовал от канц­лера Г. И. Головкина отстранения от переговоров русского рези­дента в Лондоне барона Шака и посланника в Ганновере Шлейница. Куракин писал из Лондона, что «каждый из них присылает доношения в самом обнадеживающем тоне, пишут то, чего я ни от кого не слышу; если их доношения окажутся верными, то прошу, чтоб они те дела и оканчивали: а если мне делать, то чтоб другие не вмешивались».

Вскоре Куракин узнал о том, что предприимчивый барон Шак начал проводить личную дипломатию, вступив в переписку с министрами Дании, Ганновера, то есть устанавливал связи с го­сударствами, где он вообще не был аккредитован. Куракин уведо­мил иностранных представителей, что «барон Шак вступает в дело как частное лицо, а не как министр царского величества, и в том его воля». Словом, произошла история, весьма типичная для на­ходившихся на русской службе иностранных дипломатов, которые постоянно путали, кого же они представляют в своей дипломати­ческой деятельности. Куракин потребовал отстранения барона от представительства России в Лондоне: «Я по своей должности до­ношу, что здесь лучше быть министру из русских, и потому что теперь к интересам царского величества присоединились дела им­перские, причем иностранцы имеют собственные свои интересы; и потому что здесь англичанам министр из русских приятнее, чем из немцев».


Куракин, один из самых опытных и умных дипломатов Петра, не зря проявлял такую требовательность к людям, которым пред­стояло вести переговоры в Лондоне. Заключение договора с Ганно­вером само по себе было крайне ответственным и сложным делом. Однако в принципе оно уже решилось: подписание задерживала только позиция Дании. Переговоры в Лондоне одновременно от­крывали такую возможность, о которой боялись и мечтать. Су­ществовал реальный шанс заключить союзный договор с самой Англией. Такой договор мог хотя бы на время кардинально улуч­шить дипломатическую конъюнктуру для России. И он был воз­можен в связи с явным сближением англо русских интересов. Об этом Куракин обстоятельно писал Петру по поводу вступления на престол в Англии нового короля. Но использовать заинтересован­ность Георга 1 в приобретении Бремена и Вердена до конца сразу не удалось, поскольку его специфическое положение английского короля с урезанными правами предоставляло ему довольно ограни­ченные возможности воздействовать на собственно английскую по­литику. Договор заключили именно с Ганновером и с Георгом как его курфюрстом. Подписали договор не в Лондоне, а в Германии, в Грейфсвальде 17 октября 1715 года.

Но этому договору Петр взял на себя обязательство содейство­вать Ганноверу в присоединении Бремена и Вердена. Георг в свою очередь объявил войну Швеции и послал в Померанию шесть ты­сяч своих солдат. Он обещал также содействовать закреплению за Россией отвоеванных у Швеции прибалтийских территорий. Таким образом, теперь в Северный союз входит уже пять стран. Но при­соединение Ганновера к союзу имело минимальное значение для борьбы против Швеции, ибо оно произошло незадолго до факти­ческого распада союза. Зато Грейфсвальдский договор приобрел иной смысл в связи с надеждами, которые он вызвал у русских, с перспективой заключения союза с Англией. Основания для та­ких надежд казались тем более солидными, что их подавали дей­ствия самого Георга I, заинтересованного в закреплении Времена и Вердена за Ганновером путем заключения мирного договора с Швецией, к чему больше всего стремилась и Россия.

В марте 1710 года В. И. Куракин снова прибыл в Лондон по приглашению ганноверского министра Георга I Бернсдорфа. Он заявил Куракину, что вступит с ним в переговоры не как пред­ставитель Ганновера, а как доверенное лицо короли Англии. С английской стороны России предложили заключить договор о совме­стных военных действиях против Швеции. Англия предоставит для этого свой флот, а Россия — сухопутные силы. Предлагался также обмен гарантиями: Англия гарантирует России закрепление за ней отвоеванных в Восточной Прибалтике земель, а Россия гарантирует Георгу I и его протестантским наследникам сохранение ан­глийской короны. Одновременно должен быть заключен русско-английский торговый договор. Затем по предложению Бернсдорфа к союзу следовало привлечь королей Дании и Пруссии. В Европе возник бы, таким образом, на основе взаимных гарантий союз России. Англии. Голландии, Дании, Пруссии и Ганновера. Нетруд­но заметить, что такая перспектива совершенно изменила бы меж­дународное положение в Европе, где проектируемый союз стал бы господствующей силон. Он привел бы также к упрочению между­народных позиций России и послужил бы, как писал Куракин, к ее «великому авантажу и интересам». В ответ на просьбу Кура­кина представить ему английские предложения в письменном виде Бернсдорф заверил, что это в ближайшие дни сделает английский министр Тоунсенд.