ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 18.10.2020
Просмотров: 3268
Скачиваний: 3
Вот тогда-то, видимо, 10 июля Петр и написал печально знаменитое письмо к учрежденному им перед походом Сенату: «Господа Сенат! Извещаю вам, что я со всем своим войском без вины или погрешности нашей, но единственно только по ложным известиям в семь крат сильнейшею турецкою силою так окружен, что все пути к получению провианта пресечены, и что я без особливые божий помощи, ничего иного предвидеть не могу, кроме совершенного поражения, или что я впаду в турецкий плен. Если случится сие последнее, то вы не должны меня почитать своим царем и государем, и ничего не исполнять, что мною, хотя бы то по собственному повелению от нас, было требуемо, покаместь я сам не явлюся между вами в лице моем; но если я погибну и вы верные известия получите о моей смерти, то выберите между собой достойнейшего мне в наследники».
Это письмо, как, впрочем, многие другие письма Петра, в подлиннике не сохранилось; впервые оно было опубликовано на немецком языке в 1785 году. С тех пор идет спор о его достоверности. Бесспорных доказательств, что это не фальшивка, не было представлено. Стиль, смысл, соответствие исторической обстановке сомнений не вызывают. Некоторые советские специалисты считают его подлинным. Например, Е. П. Подъяпольская или С. Ф. Орешкова в книге «Русско-турецкие отношения в начале XVIII века». К этому же мнению склоняется и русский историк С. М. Соловьев.
10 июля 1711 года собрался военный совет и решил предложить туркам перемирие. Если его отвергнут, то обоз сжечь и атаковать неприятеля. Направили парламентера с письмом фельдмаршала
Шереметева в турецкий лагерь. Никакого ответа. Послали второго — и снова молчание. Тогда был дан приказ полкам идти в бой. Войска двинулись, и в это время появился турок с просьбой прекратить атаку и с сообщением, что предложение о мире принимается. В тот же день подканцлер П. П. Шафиров отправился на переговоры.
Прутские мирные переговоры — в определенном смысле столь же странный эпизод в истории петровской дипломатии, как и сам прутский поход в истории всего петровского царствования. Действия Петра по подготовке и проведению этого похода отличались явной переоценкой своих возможностей и недооценкой врага. Переговоры на Пруте, наоборот, имели исходным пунктом явную недооценку своих шансов и переоценку прочности позиций партнера. Об этом говорят первоначальные инструкции, которые Петр дал Шафирову, направляя его к великому везиру Балтаджи Мехмед-паше. Вообще, турки не ожидали, что русские запросят мира. Они даже сначала заподозрили здесь какую-то военную хитрость. До начала переговоров они совсем не считали себя победителями. Им было хорошо известно, что против них действует только часть русской армии. Притом сразу же почувствовалась разница между регулярной, дисциплинированной, обученной армией и турецким ополчением, которое шло в бой, как простая толпа. Даже янычары — отборные турецкие войска — выдохлись после первого же серьезного боя. К тому же старый везир был неопытным полководцем и опасался войны. Балтаджи понимал, что главная надежда русских — турецкие христиане еще могут сыграть свою роль спустя некоторое время. Везир чувствовал шаткое внутреннее положение Османской империи. Он знал также кое-что, чего еще не знали русские. Например, действовавшая отдельно русская армия генерала Ренне захватила город Браилов с большими запасами продовольствия. Турецкий командующий получил сведения, что Австрия хочет воспользоваться войной, чтобы урвать кое-что у Турции, и уже собирает для этого силы. Русским было неизвестно о вражде между везиром и крымским ханом, представляющим непримиримо воинственную тенденцию. Не знали они также, что султан разрешил везиру заключить мир, не считаясь с интересами шведского короля, которому эта война нужна была больше всех. Петр и его войска, окруженные сплошным вражеским кольцом, в выжженной солнцем пустыне, измученные голодом, жаждой, а главное — ощущением неизвестности, естественно, видели все в слишком мрачном свете. Царь указал Шафирову идти на максимальные уступки ради заключения мира. Он мог согласиться вернуть Турции все завоеванное на юге, включая Азов, отдать шведам на севере тоже все, кроме Петербурга и Ингрии. Если этого покажется мало, то отдать Псков и другие русские владения. Можно было также согласиться с возвращением Станиславу Лещинскому польской короны. В дополнительной инструкции вообще предписывалось соглашаться на все, что потребуют, кроме рабства, лишь бы выбраться из окружения. Фактически это была установка па мир любой ценой.
Заслуга Шафирова в заключении мира, несколько преувеличенная в отечественной и особенно зарубежной литературе, состоит только в том, что у него хватило терпения и выдержки не раскрывать своих карт и дождаться, пока турецкая сторона изложит условия мира. А они превзошли самые оптимистические надежды русских! Главное состояло в том, что турки оказались достаточно предусмотрительными, чтобы не работать на шведского короля. О возвращении каких-либо завоеваний на севере речь даже не заходила. Требования крымского хана, домогавшегося возобновления выплаты Москвой дани и настаивавшего на полном отказе от заключения мира, не были приняты во внимание. Шафирову уда лось кое-что выторговать: турки сняли свое требование о выдаче господаря Молдавии Дмитрия Кантемира и серба Саввы Рагузинского. Благодаря этому, кстати, русская дипломатическая служба приобретает двух видных дипломатов. Кроме того, вместо выдачи артиллерии, находившейся с армией на Пруте, договорились отдать туркам пушки в крепости Каменный Затон, отходившей к Турции.
12 июля 1711 года мирный трактат на Пруте был подписан Шафировым и Михаилом Шереметевым (генералом, сыном фельдмаршала В. П. Шереметева), а с турецкой стороны — великим везиром Балтаджи Мехмед-пашой. В семи статьях содержались обязательства России вернуть Турции Азов, разорить Таганрог и Каменный Затон, не вмешиваться в польские дела и не держать в Польше войска, отказаться от содержания в Стамбуле постоянного дипломатического представительства. В договоре имелся туманно сформулированный пункт, обязывающий Россию «отнять руку» от казаков и запорожцев. Речь шла, как это понимали русские, о том, чтобы не преследовать остатки предателей, запорожцев и мазепинцев, укрывшихся частично в Турции. Эта довольно туманная статья приобретет затем неожиданное значение. Что касается Карла ХII, то договор предусматривал обязательство России не препятствовать его возвращению в Швецию, а также заключить с ним соглашение о мире, если это соглашение окажется возможным. По данному пункту, собственно, договор лишь подтверждал прежнюю позицию России. П. П. Шафирову и М. Б. Шереметеву предстояло, по условиям договора, отправиться в Турцию в качестве его гарантов, а вернее, заложников. Таким образом, самого страшного удалось избежать. Прутский договор казался наилучшим среди всех возможных выходов из тяжелого положения, в которое попали Петр и его армия в результате опрометчивых действий и из-за несчастного стечения обстоятельств. И все же на фоне Полтавской победы это был бесславный договор, досадная внешнеполитическая неудача.
Но настоящим несчастьем прутский договор стал не для Петра, а для Карла XII. Когда Турция под одновременным воздействием собственных реваншистских стремлений, агрессивности крымского хана, антирусской дипломатии Франции, Австрии, Англии, под влиянием шведов и поляков Станислава Лещинского объявила войну, для России открылась опасная перспектива шведско-турецкого союза. Такой союз при поддержке всей Европы грозил свести на нет успех русских в Северной войне, в самом преобразовании России. Однако за время от объявления войны в ноябре 1710 года до сражения на Пруте в июле 1711 года в Османской империи поняли, что затеянное предприятие против России не только ей не по силам, но и вообще не отвечает ее интересам. Поэтому склонность султана к шведскому королю ослабевает. Правда, когда турецкая армия собиралась на Дунае, великий везир послал Понятовского к Карлу, чтобы пригласить его участвовать в кампании в качестве гостя везира. Сначала Карл намеревался принять приглашение, но затем отказался. Как монарх, да еще такой прославленный и гордый, он не мог присоединиться к армии, которой командовал кто-то другой, в особенности если командующий ниже его по рангу. Эта ошибка дорого обойдется Карлу.
Но интересы шведского короля при великом везире бдительно охранял Понятовский. Согласие везира на мирные переговоры возмутило его, и он делал все возможное, чтобы сорвать их. Как только Шафиров появился в шатре везира, Понятовский немедленно послал курьера в Бендеры. Это было 11 июля, гонец прискакал туда вечером 12-го. Карл моментально вскочил в седло и в 3 часа дня 13 июля после непрерывной 17-часовой скачки уже был в турецком лагере. Он еще успел увидеть, как последние русские колонны с развернутыми знаменами под барабанный бой покидали злосчастное для них место, увозя с собой свои пушки. Они вовсе не выглядели разгромленными.
Карл бросился в шатер к великому везиру, и здесь под священным зеленым знаменем Магомета состоялось бурное объяснение. Карл гневно спрашивал, почему выпустили русских, зачем заключили мир? Балтаджи Мехмед-паша спокойно отвечал, что он все делал во имя интересов повелителя правоверных. Карл попросил одолжить ему лучшую часть турецкой армии. Поскольку король не связан мирным договором, он нападет на русских и возьмет в плен Петра. Балтаджи отказал Карлу, заявив, что христианин не может командовать правоверными.
Отныне везир и король Швеции станут смертельными врагами. Балтаджи потом рассказал Шафирову о беседе со взбешенным королем, который «говорил с великим сердцем и угрозами, чтоб везир не делал с царским величеством миру без того, чтоб и с ним — королем, обще помириться и все от него взятые города отдал». Но везир отвечал королю, что сему до него дела нет и мирился он от своего государя, а его должен как гостя проводить безопасно и тот проезд свободный ему уговорить. Король де ему с великою досадою и грубостью говорил, что на него султану будет жаловаться».
Карл XII выполнит свое обещание и доставит везиру немало неприятностей. Он еще несколько лет будет висеть на шее у султана, добьется от него с помощью союзников, особенно Франции, новых действий против России. Но благоприятная возможность на Пруте уже потеряна безвозвратно. Создать прочный антирусский союз Швеции и Турции не удалось. Прутский договор помешал замыслам Карла XII, Понятовского, маркиза Дезальера и крымского хана Девлет-Гирея. И в этом смысле он в последнем счете оказался выгодным для России.
От Карла XII и Понятовского пошла выдумка, что этот договор Балтаджи подписал только из-за огромной взятки, заплаченной ему русскими. Взятку везиру Шафиров действительно обещал, и немалую. Везир и его помощники должны били получать до 300 тысяч рублей. Ведь в те времена, в дипломатии без взяток обойтись было невозможно. Деньги в серебряной монете, уложенные в бочонки, русские даже доставили в турецкий лагерь уже после выхода армии из окружения. Но везир отослал их обратно, ибо знал, что либо крымский хан, либо Понятовский обязательно донесут об этом султану. Заключая прутский договор, Балтаджи действовал, исходя исключительно из интересов Турции. А они состояли в том, чтобы получить обратно Азов и другие русские завоевания, отрезать Россию от Черного моря, закрыв ей устья Дона и Днепра. Такая цель и была достигнута, причем очень легко, путем войны, продолжавшейся всего четыре дня. Не случайно в Стамбуле рассматривали прутский договор как нежданное счастье. Праздник по этому случаю продолжался там шесть дней. Султан Ахмед III ко всем своим титулам прибавил звание «Гази» — победитель. Так что прутский договор вполне удовлетворял турок, чего нельзя было сказать о крымском хане или Людовике XIV, а особенно о Карле XII. Если бы русско-турецкая война продолжилась, то Россия вряд ли смогла бы закрепить свои завоевания на Балтике.
Поэтому Петр был совершенно прав, когда, сообщая адмиралу Апраксину горестную весть, что придется отдать Азов и Таганрог, утешал его (и себя!) таким доводом: «Сие дело есть хотя и не без печали, что лишиться тех мест, где столько труда и убытков положено, однако ж чаю сим лишением другой стороне великое укрепление, которая несравнительною прибылью нам есть».
Петр довольно сурово оценивал прутскую историю, а следовательно, и собственную деятельность. Решение о походе на Прут он считал «отчаянным», итоги похода — «бедственными» и «печальными». Сразу после Прута в Польше его поздравили со счастливым возвращением, на что Петр ответил: «Мое счастье в том, что я должен был получить сто палочных ударов, а получил только пятьдесят».
*
Период с 1705 по 1711 год во внешней политике России наполнен исключительно важными событиями. Среди них главное место занимает Полтавская битва. Она явилась кульминационным пунктом напряженных усилий русского народа, которых потребовала преобразовательная деятельность Петра. Свою долю в эти усилия внесла русская дипломатия.
Удалось обеспечить два важнейших внешних условия Полтавской победы. Россия успешно избежала опасности войны на два фронта. Турция вопреки враждебности ее правителей к России и подстрекательству дипломатии европейских держав, главным образом Франции, осталась в стороне от войны России и Швеции и была, таким образом, нейтрализована в решающий момент.
Другим важнейшим внешним условием победы русских над шведами была относительная изолированность Швеции, которая не имела официальных, формальных союзников, начиная вторжение в Россию. Однако Западная Европа была отнюдь не нейтральна. Фактически обе стороны, противостоявшие друг другу в войне за испанское наследство, оказывали содействие Карлу XII в его войне против России, которую считали уже обреченной.
Между тем обреченными на поражение оказались сам шведский король и его армия. Это становилось все яснее по мере того, как шведы двигались на восток. Сражение при Лесной побудило Карла предпринять запоздалые усилия по привлечению к войне таких союзников, как Турция, Крымское ханство, Станислав Лещинский и Мазепа. Но все действия шведов оказались тщетными. Дипломатия Петра активно и успешно противодействовала им.
Разгром шведов придал небывалый прежде авторитет, влияние дипломатической деятельности России. Возникла совершенно новая обстановка. Это было немедленно использовано для восстановления, а затем и для расширения Северного союза, для других дипломатических конкретных мероприятий в Европе. В самый момент этих важных событий историческое значение Полтавы не могло быть осознано из-за инерции веками сложившихся представлений о России. Первое, что проявилось в результате замечательной победы, был страх перед ростом русского могущества. Поэтому деятельность русской дипломатии практически не стала более легкой и простой. Напротив, ее задачи даже усложнились, а объем практической работы резко возрос. В то же время появилась опасная почва для самоуверенности, утраты осторожности. Именно в этих обстоятельствах и возникла драматическая ситуация на Пруте, которая преподала Петру и его сподвижникам суровый урок, показавший, что во внешней политике ничто не может гарантировать от неожиданных опасностей. Дипломатическая ситуация в целом после Полтавы показала Петру, что результаты даже самой блестящей военной победы должны быть закреплены упорными, тщательными, терпеливыми усилиями дипломатии.
Итак, Полтава явилась рубежом, разделившим историю петровской дипломатии на две части. До Полтавы дипломатия как бы работала на войну, после — война работает на дипломатию. Главная внешнеполитическая задача России до Полтавы — разгром врага, после — заключение мира с побежденным противником. До Полтавы Россия лишь добивалась права голоса при решении важнейших европейских проблем, теперь она осуществляет это право. Если до Полтавы Россией пренебрегали, то ныне ее боятся; если раньше многочисленные противники России часто действовали вразброд, то теперь они пытаются выступать совместно.
Новое международное положение России показало, что дипломатия не есть простое следствие или выражение материальной силы государства. Полтавская победа дала бесконечно много, по первым делом она принесла петровским дипломатам множество новых сложнейших забот, повысила их роль и ответственность.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
БРЕМЯ ВЕЛИЧИЯ
ДЕЛА ТУРЕЦКИЕ И ПОЛЬСКИЕ
Из всех видов политической деятельности дипломатия в наименьшей степени поддается предвидению и тем более планированию. Здесь, как нигде, постоянно возникают неожиданности и случайности. Эта закономерность подтвердилась самым наглядным образом в годы, последовавшие после заключения прутского договора. Главная цель внешней политики России — окончание Северной войны путем заключения мирного договора с Швецией — остается недостижимой. К ней приходится продвигаться долгими окольными путями. Непрерывных, тяжелых, часто бесплодных усилий требовали крайне сложные и напряженные отношения с соседями — Турцией и Польшей.
Утешением по поводу несчастного прутского договора служила мысль, что теперь-то Россия, наконец, получит свободу рук, чтобы решать главные проблемы на Балтике. Увы, этим надеждам не суждено было осуществиться: руки оставались связанными турецкими делами. Казалось бы, Турция, нуждавшаяся в мире из-за своих внутренних трудностей, получила все, о чем только могла мечтать. Вначале в Стамбуле действительно ликовали по поводу мирного договора с Россией. Однако очень скоро обстановка начинает осложняться. Карл XII, действуя через своего посланника в Стамбуле Г. Функа и Понятовского, развивает исключительную активность. В антирусских интригах с ними мог соперничать только маркиз Дезальер, посол Франции. Шведский король даже направил султану детальный план расположения русских и турецких войск на Пруте, чтобы доказать легко достижимую якобы возможность пленения всей армии Петра, упущенную великим везиром Балтаджи Мехмед-пашой. Первое время султан не придавал значения домогательствам Карла и даже отправлял самому везиру все королевские кляузы. Ему же он поручил быстрее решить проблему выезда Карла XII из пределов Османской империи. Балтаджи тем более охотно брался за это дело, что он уже успел возненавидеть своего высокого гостя. В ответ на представления Шафирова о необходимости скорейшего выдворения Карла XII великий везир отвечал: «Я бы желал, чтоб его чорт взял, потому что вижу теперь, что он только именем король, а ума в нем ничего нет и как самый скот; буду стараться, чтобы его куда-нибудь отпустить».