ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 18.10.2020
Просмотров: 3272
Скачиваний: 3
И на это письмо ответа не было, хотя обе грамоты дошли по назначению: их отобрали у царских гонцов, которых посадили в земляные тюрьмы. Стало известно, что в Стамбул вызван крымский хан Девлет-Гирей, закоренелый ненавистник России, давно требовавший войны с нею. Понятовский и Нейгебауэр немедленно нашли с ним общий язык, и силы, стремившиеся к войне с Россией, получили в турецкой столице новый, весьма влиятельный голос. На совещании Великого дивана (тайного совета) у султана, где собрались все высшие сановники Османской империи, принимается решение о разрыве с Россией. 20 ноября 1710 года ей официально объявляется война. Но само по себе объявление войны было лишь формальным актом. Пока враждебные действия предпринимаются только лично против русского посла. Спустя неделю его дом подвергается разграблению, а самого П. А. Толстого сажают на старую клячу и через весь город везут в тюрьму Едикуле, знаменитый Семибашенный замок, расположенный на южной окраине Стамбула на берегу Мраморного моря.
Однако практически война начнется еще не скоро. За предстоящие три года Турция будет четыре раза объявлять войну России, хотя воевать по-настоящему придется один раз. А пока политическая борьба вокруг проблемы войны с Россией продолжается, и в ней тесно сплетаются в один запутанный клубок различные антирусские тенденции. Султанское правительство, Карл XII, крымский хан были явными, непосредственными ее участниками, действовавшими открыто на авансцене. Но за кулисами огромную роль играла дипломатия европейских держав. В самой Европе она не упускала ничего, чтобы вредить России и воспрепятствовать ей запять в международных отношениях естественно принадлежащее ей место, предопределенное ее географическим положением, ее историей и всем процессом прогрессивного исторического развития европейского континента. Турецкая столица на время становится тем местом, где оказалось возможным нанести русским интересам особенно ощутимый ущерб. Дипломатии Англии, Австрии, Голландии и враждебной им по испанской войне Франции здесь, несмотря на разделяющие их противоречия, как бы объединяются в стремлении во всем противодействовать России. Но кто же из послов европейских держав в Стамбуле особенно преуспел в этом деле?
Крайне сложно ответить однозначно на такой вопрос. Приходится учитывать, что порой картина, представляющаяся нашему взору спустя несколько веков, деформируется наличием или отсутствием целого ряда документов. Случается, что события и действия, имевшие огромное значение, не оставили после себя документальных следов. Напротив, дошедшая до нас обильная документация может выдвинуть на первый план то, что играло в действительности далеко не главную роль. Поэтому сохранившиеся сведения о маневрах дипломатических представителей европейских держав в Турции необходимо сопоставлять с политикой тех же стран в Европе. При этом возникают самые неожиданные стечения обстоятельств. Характерный пример — Австрия, являвшаяся центром Священной Римской империи германской нации. Исторически она была естественной союзницей России по борьбе с Турцией. Россия и Австрия являлись союзниками по последней войне против Османской империи, завершившейся Карловицким миром. Но уже тогда, как мы видели, между ними возникли острые противоречия. Они продолжают сказываться и теперь. К ним добавляются и действуют новые, из-за того что под властью империи, как и под властью Турции, находились славянские народы, связанные с Россией религиозно-этнической общностью. Возвышение Москвы не могло не порождать их надежд на национальное освобождение, а это в свою очередь вызывало тревогу в Пене и усиливало там антирусские тенденции.
Но, как это часто встречается в дипломатической истории, опасения, вызванные ростом мощи другой державы, толкают на союз с ней, чтобы связать се возможные, но нежелательные действия узами «дружбы». Именно так решили действовать в Бене после Полтавы. Летом 1710 года германский император направляет в Москву чрезвычайного посла — генерала Велчка для переговоров по поводу предложенного Веной договора о союзе и дружбе. Близились к успешному завершению переговоры о женитьбе сына Петра — царевича Алексея на принцессе Шарлотте Вольфенбюттельской, сестре жены австрийского императора Карла VI. Такого рода «семейные» узы свидетельствовали тоже о сближении Вены с Москвой. Этот курс был также связан с опасениями Австрии за ее восточные и южные территории, граничившие с Турцией, особенно за Венгрию, где продолжалось антиавстрийское восстание, поддерживаемое Францией. Французские дипломаты давно уже пытались подтолкнуть Турцию на выступление против Австрии в Венгрии, что облегчило бы положение французских войск, сражавшихся против империи в Италии и на Рейне в войне за испанское наследство. Поэтому императорское правительство и вступило в переговоры с Россией для заключения союза. Шведско-турецкое сближение после Полтавы вызывало тревогу Вены. Австрийский посланник в Стамбуле Тальман писал в своем донесении правительству, что «трудно предвидеть, во что может вылиться подобный союз». А он, весьма вероятно, мог быть направлен на Венгрию и Трансильванию. Тем более что французский посол в Турции очень активно способствовал образованию шведско-турецкого союза.
Особую тревогу австрийского посланника вызвало намерение Карла ХМ способствовать реорганизации турецкой армии и ее обучению «европейским правилам ведения воины». Тальман писал, что в этом случае «оттоманская держава вновь окажется страшной опасностью для христианства».
Все эти соображения и диктовали курс на сближение с Россией. Но они же вызывали стремление изменить направление шведско-турецкой экспансии, обратив ее против России. Поэтому Тальман пытался способствовать усилению антирусских тенденций в политике Османской империи. Когда сразу после Полтавы мирные отношения Турции и России получили подтверждение, это побудило Тальмана обратить внимание своего правительства, что для Австрии такое подтверждение опасно «больше, чем когда бы то ни было». Австрийская дипломатия активно поддерживает переориентацию Стамбула с мира на войну с Россией, чтобы обезопасить себя в Венгрии. Объявление войны России вызвало радость Тальмана, и он писал императору в Вену: «Благодаря принятой Портой резолюции — хвала божескому провидению! — удалось, несмотря на существующую уже семь лет опасную конъюнктуру (то есть восстание в Венгрии.— Авт.), добиться того, что ничего подобного не может угрожать Вашему римско-католическому Величеству». А в то самое время, когда Тальман торжествовал по поводу начала войны Турции против России, другие австрийские дипломаты вели переговоры о дружбе с Россией! Но подобного рода «двойственность» была обычным явлением в европейской дипломатической жизни.
Трудно было ожидать иной политики и от другой ведущей державы Великого союза — Англии. Английская дипломатия в Европе в это время усердно пытается затруднить для России успешное окончание войны против Швеции. Она подрывает действия возрожденного Северного союза, препятствует продолжению войны на территории Германии, воздействует на Стокгольм, чтобы там не шли на заключение мира, и т. п. Но еще более эффективным средством предотвращения роста влияния России в Европе была бы война Турции против нее, которая отвлекла бы русские силы. Руководитель английской внешней политики статс-секретарь Сен-Джон писал: «До тех пор, пока мы не закончили наше великое дело с Францией, в наших интересах, без сомнения, поддерживать пожар в этих краях». Английский посол в Стамбуле Роберт Саттон вел себя, однако, довольно сдержанно. Тем не менее враждебная России политика Англии в Турции, ее заинтересованность в войне между этими странами не вызывала никаких сомнений.
Французский посол маркиз Дезальер, в отличие от Саттона, действовал против России совершенно откровенно. Именно он был душой сговора Карла XII с турками. Многочисленные документы свидетельствуют, что он активно интриговал на всех этапах переговоров между ними. Дезальер особенно много сделал для того, чтобы Турция решилась, наконец, объявить войну России. Толстой и другие русские дипломаты были твердо уверены, что все затруднения России в Стамбуле являются плодом деятельности прежде всего французской дипломатии. Так считал и сам Петр: «Тогда же посол французский при Порте по указу своего короля сильные вспомогательства чинил королю шведскому и Порту побуждал к разрыву мира с Россиею, и немалую сумму денег тот посол французский, будучи у короля шведского в Бендере, оному привез... французский посол короля своего грамоту солтану (которая состояла в рекомендации за короля шведского, дабы ему Порта спомогла) подал, которая грамота столько побудила и помогла, что турки о выезде короля шведского из их земли и говорить перестали».
Эта авторитетная и исчерпывающая оценка роли французской дипломатии в Стамбуле представляется вполне достаточной. И все же для полноты картины ее придется дополнить колоритными данными. Дело в том, что одновременно с циничной игрой французской дипломатии в турецкой столице, призванной спровоцировать турецко-русскую войну, «король-солнце» пытается втянуть Россию в дипломатическую аферу, в которой ей уготована жалкая роль французского орудия в борьбе против Великого союза. В то время как Дезальер действовал против России в Стамбуле, Людовик XIV и его министр де Торси решили заручиться русской дружбой, не утруждая себя даже тем, чтобы для приличия скрывать свою двойную игру. До сих пор трудно понять, чем это объяснялось: расчетами на русскую неопытность или просто несогласованностью действий отдельных звеньев и лиц французской дипломатической службы? Причина, видимо, заключалась в осознании неудачи французской политики па востоке Европы, когда в ней появляются новые, еще не утвердившиеся тенденции. Версаль колебался, сомневался и ставил сразу на все карты...
Существо этих колебаний сводилось к тому, что после Полтавы во Франции начинают догадываться, что система так называемого «восточного барьера» Ришелье рушится. Эта система в свое время должна была обеспечить Франции победу в борьбе против империи австрийских Габсбургов. Она состояла в окружении империи сплошным кольцом союзников Франции. Швеция, Польша и Турция составляли восточную часть этого кольца, тогда как с запада империю осаждала сама Франция. Уже в конце ХVII века «восточный барьер» стал ослабевать из-за упадка и разложения Польши и Турции. Уничтожение шведской армии под Полтавой разрушило самую, казалось бы, надежную часть барьера. Однако заменить старую ориентацию на Швецию, Турцию и Польшу новым союзом с Россией не осмеливались, ибо не испытывали пока уверенности в том, что возвышение России имеет необратимый характер. Собственно, первый зондаж французы предприняли еще в 1703 году в виде миссии Балюза, пытавшегося выяснить возможность вывода Швеции из войны с Россией для ее использования в войне против Великого союза за испанское наследство. С той же целью дипломатическая разведка осуществлялась на переговорах с А. А. Матвеевым в 1706 году. Но эти шаги делались несерьезно, с недостаточным пониманием и учетом интересов России и успеха не имели.
Полтава заставила основательнее задуматься о могуществе России и о закате Швеции. В конце 1709 года французские дипломаты заводят речь о желании Людовика XIV установить дружбу с Россией. Разговоры об этом ведут с послом в Копенгагене — Долгоруким, в Польше — с самим Меншиковым, в Париже — с русским агентом П. В. Постниковым. С русской стороны в ответ советуют направить специального посла в Москву. Летом 1710 года эта миссия поручается тому же Балюзу, и Людовик XIV 24 июля подписывает инструкцию для него. В этом и других сохранившихся французских документах развивается заманчивая для Франции мысль о диверсии России против Великого союза путем нападения на империю в Венгрии, где русская армия должна поддержать восстание во главе с Ракоци. Это сразу бы облегчило военное положение Франции в испанской войне. Кроме того, Франция хотела, чтобы Россия резко ограничила торговлю с Англией и Голландией. Взамен России следовало обещать посредничество в переговорах с Швецией, а также предложить ей самой выступить посредником в мирных переговорах между Францией и Великим союзом. Рассчитывали, видимо, сыграть на честолюбии царя.
Хотя в России ясно видели смысл французских заигрываний, переговоры все же решили продолжать. Назначили даже резидентом в Париж французского полковника де Крока. От этого неудавшегося назначения (Крок умер в апреле 1711 года) сохранился любопытный документ: его прошение Людовику XIV, в котором он заверял, что когда он окажется на службе у русского царя, то главной его целью останется служба королю Франции. В разговорах с русскими и тем более в бумагах к ним Крок об этом обязательстве, естественно, умалчивал. А оно было типичным фактически для всех иностранцев, находившихся на русской службе, в том числе и дипломатической. Россия для них всегда оставалась только источником приобретения денег или других выгод, а искренне они служили своим странам и королям, торгуя русскими интересами направо и налево, предавая Россию при каждом удобном случае. Чрезмерное доверие Петра к иностранцам, как правило, оказывалось обманутым. Впрочем, в данном случае до этого не дошло, ибо Петр решил потом направить послом в Париж князя Б. И. Куракина.
В апреле 1711 года французский посол де Балюз прибыл в Москву и вел здесь совершенно бесплодные переговоры. Он так и не смог убедить русских в том, что Франция непричастна к организации турецко-шведского союза и к решению Турции о войне против России. Сохранились письма Людовика XIV, в которых он опровергает подобные обвинения. «Враги Франции ложно приписывают ей причины войны, которую турки объявляют русским», писал король и сваливал вину за это на австрийского императора. Однако до сих пор все, в том числе и современные французские историки, не верят самому знаменитому из королей Франции. Так, в «Дипломатической истории» профессора Жака Дроза французская политика в отношении России характеризуется следующим образом: «Потеряв свои традиционные союзы на европейском востоке, не могла ли Франция найти компенсацию в развитии русского могущества? Не мечтал ли Людовик XIV сделать своим союзником Петра Великого? Ведь в плане международных отношений царь действительно добился огромных успехов... Что касается Людовика XIV, то он послал своего представителя Балюза в 1702 году к царю, чтобы помирить его с Швецией и побудить ее напасть на Австрию; в 1706 году он обсуждал с русским поверенным в делах в Гааге возможность двойного посредничества в двух войнах — на Западе и на Востоке; в 1711 году он послал Балюза второй раз в Москву, но параллельные усилия французской дипломатии в Константинополе в пользу Карла XII заставят русских сомневаться в искренности короля. Действительно, разве возможно было добиваться союза с Россией и союза с ее врагами?» Таким образом, французская дипломатия обнаружила отсутствие реализма. Вообще, интересно сопоставить эффективность и целенаправленность прославленной дипломатии Франции и еще очень молодой и неопытной по сравнению с ней дипломатии Петра. Не теряла ли она напрасно время, силы, внимание на переговоры с партнером, в отношении серьезности (не говоря уж об искренности) которого существовали столь обоснованные сомнения? Ведь наши дипломаты ясно видели невозможность и нецелесообразность союза с Францией Людовика XIV. Чего же они тогда добивались? Речь шла о менее претенциозных, но совершенно реальных вещах: во-первых, способствовать тому, чтобы Франция подольше продолжала войну за испанское наследство, во-вторых, оставлять двери к соглашению с ней открытыми на всякий, а вернее, на такой случай, когда страны Великого союза начали бы открыто бороться с Россией. А эта возможность не исключалась, особенно со стороны Англии.
Князь В. Л. Долгорукий, не советуя Петру брать на себя какие-либо обязательства перед Францией, в то же время писал, что но отношению к ней, «однако, надобно показать некоторую склонность... Польза от того может быть та, что Франция, увидев к себе склонность со стороны России, станет продолжать войну; йотом союзники так сильно идут наперекор интересам царского величества, и если они действительно станут против пас действовать, то Франция будет нам нужна».