Файл: Методология эмпиризма в науке и филисофии. Индуктивный метод.doc
Добавлен: 24.10.2023
Просмотров: 30
Скачиваний: 1
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
Отлично проиллюстрирована действительность метода индукции на примере анализа тепла. Этот метод применим ко всем эмпирическим научным исследованиям. С того момента все конкретные науки широко используют эмпирические исследования, разработанные Фрэнсисом Бэконом.
Индуктивный метод Ф.Бэкона: ЗА и ПРОТИВ
Согласно Бэкону, научное знание должно отвечать двум основным критериям: объективности и нацеленности на выявление причины исследуемого явления. Объективный характер научного познания достигается
посредством реализации учения об идолах [9, с. 86–89]. За «каузальную» составляющую научного познания «отвечает» теория индукции.
В ходе своей познавательной деятельности человек опирается на два основных вида умозаключений — дедукцию и индукцию. В рамках дедуктивного умозаключения, исходя из истинности общих положений, делают вывод об истинности положений частных. При индукции, напротив, первичным является частное, на основе которого умозаключают к общему. Это фундаментальное различие было осознано уже греками [10, с. 362] и, несмотря на существенное расширение методологического аппарата, сохраняет свою значимость и сегодня. Демаркация двух видов умозаключений является опорной и для Бэкона [11, с. 70].
Первые опыты применения индуктивных доказательств встречаются еще у Сократа. Сократ применял индукцию в качество основного средства формулирования и уточнения понятий, что, в свою очередь, рассматривалось им в качестве необходимого условия раскрытия сущности познаваемого [10, с. 328; 12, с. 56]. У истоков теоретического осмысления данного вида умозаключений стоит Аристотель. Он и ввел в философский оборот термин « (наведение) для обозначения того вида рассуждений, которые мы называем индуктивными. «Наведение же есть восхождение от единичного к общему. Если кормчий, хорошо знающий свое дело, — лучший кормчий и точно так же правящий колесницей, хорошо знающий свое дело, — лучший, то и вообще хорошо знающий свое дело в каждой области — лучший» [10, с. 362]. Стагирит различает индукцию полную и неполную [10, с. 247–248]. Если индуктивный вывод о классе предметов базируется на информации о каждом из элементов данного класса,
имеем индукцию полную, если же заключение основывается на знании об от-
дельных элементах этого класса — индукцию неполную. Являясь тавтологией, полная индукция познавательного значения не имеет, поэтому, говоря о данном виде умозаключений, обычно подразумевают индукцию неполную. Как указывает сам Аристотель, последняя, будучи наглядна и популярна среди неспециалистов, доказательной силой не обладает [10, с. 248, 362; 12, с. 142]. Отказывая индукции в достоверности, Аристотель вместе с тем признает: «Доказательство исходит из общего… однако созерцать общее нельзя без посредства наведения» [10, с. 289]. Но, утверждая данное положение, Аристотель считал, что основным средством научного, т. е. достоверного, знания индукция быть не может и отдавал пальму первенства дедукции.
Вопрос о познавательном статусе индукции занимает важное место в полемике мыслителей эпохи эллинизма. В отличие от эпикурейцев, настаивающих на приоритете индукции, стоики и скептики считают данную позицию необоснованной. Секст Эмпирик ставил перед сторонниками индукции следующую дилемму: «Так как они хотят путем ее вывести из частного достоверность общего, то они это сделают, взяв либо все частное, либо некоторое; но если некоторое, то индукция не будет установлена, ибо возможно, что нечто из оставленного в стороне частного будет противоречить общему в индукции, если же все, то они будут трудиться над невозможным, так как частные вещи бесконечны и неограниченны» [13, с. 303].
Характеризующая Новое время переориентация на опытное освоение материального мира выдвигала на повестку дня необходимость кардинального пересмотра методологического инструментария познавательной деятельности, в том числе и пересмотра значения и возможностей индуктивных и дедуктивных доказательств. Осуществление этой насущной задачи стало программной целью «Нового Органона» Бэкона.
Выявляя причины неэффективности дедукции в ходе эмпирического познания, Бэкон указывает на следующее. Особенностью дедуктивного вывода является 100-процентная достоверность: из истинных посылок получаем истинный вывод. Однако дедуктивный вывод формален. Соблюдение правил силлогизма гарантирует истинность логическую, но не фактическую. Иными словами, если взять фактически ложные посылки и сделать из них корректный вывод, то последний будет истинен логически, но не фактически. «Ведь силлогизмы состоят из предложений, предложения — из слов, слова же — это знаки понятий; поэтому если сами понятия (которые составляют душу слов) будут плохо и произвольно абстрагированы от реальных явлений, то разрушится и все здание»[11, с. 284].
Далее, силлогизм есть движение от общего к частному. Источником общих положений могут быть религиозные истины, истины разума или, наконец, результаты индукции [11, с. 283]. Однако, в соответствии разделяемой Бэконом теорией двух истин, в ходе философствования опираться на религиозные положения не следует. И хотя «основоположник английского эмпиризма» признавал существование универсальных общезначимых положений [11, с. 200], однако ни о какой дедукции из них, как это было характерно для мыслителей рационалистического толка типа Декарта или Локка, в данном случае не могло быть и речи. Таким образом, единственным источником посылок научных силлогизмов является та же индукция.
Наряду с анализом дедуктивных умозаключений критическая часть методологии Бэкона включает в себя разбор недостатков традиционной индукции (последняя характеризуется Бэконом как «порочная и бессильная» [11, с. 282, 304]). Прежде всего, индукция через простое перечисление не учитывает возможности существования отрицательных примеров, поэтому на всех индуктивных выводах лежит печать «вероятности». Таким образом, в данном пункте Бэкон присоединяется к критике индуктивных умозаключений, высказанной его предшественниками. «Из голого перечисления отдельных фактов без противоречащего случая… вытекает порочное заключение, и такого рода индукция не может привести ни к чему другому, кроме более или менее вероятного предположения» [11, с. 282]. Отрицательные примеры следует не просто учитывать. Их следует искать целенаправленно, предохраняя себя от не соответствующих фактическим данным умозрительных конструкций. Бэкон даже говорит о том, что игнорирование отрицательных примеров коренится в самой природе человеческого ума, который «более поддается положительным доводам, чем отрицательным, тогда как по справедливости он должен был бы одинаково относиться к тем и
другим». И далее, подчеркивая важность последних, он заключает: «даже более того, в построении всех истинных аксиом бо́льшая сила у отрицательного довода». Иллюстрируя данное положение, Бэкон вспоминает эпизод из жизни Диогена Синопского. Когда тому показывали выставленные в храме изображения спасшихся принесением обета и добивались ответа, признает ли он теперь «могущество богов», Диоген спросил в свою очередь: «А где изображения тех, кто погиб, после того как принес обет?» [14, с. 21].
Второй изъян традиционной индукции состоит в поспешности обобщений [14, с. 15]. Из двух-трех случаев воспаряют к общим выводам, не уделяя должного внимания требующим отдельного обоснования промежуточным звеньям (так называемым «средним аксиомам»). Бэкон различает три вида аксиом: самые общие, называемые им принципами (axiomata generalissima); средние и низшие (axiomata media и axiomata minora); и наконец, незначительно отличающиеся от «голого опыта» самые низшие (axiomata infima) [12, с. 338]. По учению Бэкона, важность средних аксиом обусловлена двумя обстоятельствами. С одной стороны, указанные аксиомы имеют наибольшее практическое значение, а с другой — служат главной предпосылкой выведения фундаментальных научных принципов [12, с. 338]. «Для наук же следует ожидать добра только тогда, когда мы будем восходить по истинной лестнице, по непрерывным, а не прерывающимся ступеням — от частностей к меньшим аксиомам и затем к средним, одна выше другой, и наконец, к самым общим. Ибо самые низшие аксиомы немногим отличаются от голого опыта. Высшие же и самые общие аксиомы
умозрительны и абстрактны, и у них нет ничего твердого. Средние же аксиомы истинны, тверды и жизненны, от них зависят человеческие дела и судьбы. А над ними, наконец, расположены наиболее общие аксиомы — не абстрактные, но правильно ограниченные этими средними аксиомами» [14, с. 63]. «Легковесно и невежественно философствует тот, кто ищет причины всеобщего, равно как и тот, кто не ищет причин низших и подчиненных» [14, с. 22]. Бэкон считает бесперспективной сложившуюся в науках ситуацию, «когда сначала строят самые общие основания, а потом к ним приспосабливаются и посредством их проверяют средние аксиомы» [14, с. 35].
И наконец, традиционная индукция опирается на непосредственный чувственный опыт 1[4, с. 72]. Но взятый сам по себе последний критерием истины быть не может. Недостаточность чувств двояка. Любой чувственный опыт ограничен очевидным. Внутренние механизмы видимых явлений остаются скрытыми. «То, что возбуждает чувства, предпочитается тому, что сразу чувств не возбуждает, хотя бы это последнее и было лучше. Поэтому созерцание прекращается, когда прекращается взгляд, так что наблюдение невидимых вещей оказывается недостаточным или отсутствует вовсе» [14, с. 23]. Кроме того, английский мыслитель обращает внимание на субъективную компоненту чувственно- го опыта. В показаниях чувств отражаются не только сторона объективная, но и субъективная. Глаз фиксирует движения Солнца, но если бы наблюдающий двигался синхронно со светилом, оно казалось бы неподвижным. Рука ощущает тепло воды, но при условии, что температура руки ниже температуры жидкости. Таким образом, состояния воспринимающего и воспринимаемого когерентны. В пространстве чувственного опыта «черты вещей строятся по аналогии с человеком, а не по аналогии со Вселенной» [14, с. 19; 11, с. 172].
Переходя к изложению положительной части учения Бэкона, посвященной раскрытию содержания «истинной и совершенной» индукции, обратим внимание на два важных онтологических допущения, которые это учение предполагает.
Первое из этих допущений — принцип причинности. Раскрывая указанный принцип, Бэкон руководствуется общепринятой в его время аристотелевской концепцией четырех видов каузальности, согласно которой раскрытие сущности всякой вещи предполагает ряд ответов на следующие вопросы: из чего данная вещь (материальная причина); что она есть (причина формальная); благодаря чему данная вещь появилась (причина движущая); и наконец, ради чего она существует (причина целевая).
Полностью соглашаясь с точкой зрения Аристотеля о том, что знание всегда есть знание причины [10, с. 259], Бэкон в то же время считает, что из указанных Стагиритом четырех причин наука должна быть сосредоточена на одной — формальной. Материальная и движущая причины имеют значение второстепенное. Рассмотренные вне связи с формальной причиной, они «бессодержательны и поверхностны» [14, с. 83]. Что же касается целевой составляющей, то в ходе научного познания природы апеллировать к ней не следует.
Раскрывая смысл формальной причины, Бэкон использует такие выражения, как «истинное отличие», «производящая природа», «закон чистого действия» [14, с. 23, 40, 84, 114]. Согласно Бэкону, именно форма образует сущность вещи. «Форма вещи есть сама вещь, и вещь не отличается от формы иначе, чем явление отличается от сущего, или внешнее от внутреннего, или вещь по отношению к человеку от вещи по отношению к Вселенной» [14, с. 104].
Согласно Бэкону, представление о форме как главном объекте научного знания впервые было выдвинуто Платоном, однако, по мнению автора «Нового Органона», основоположник идеализма ошибался, рассматривая формы «как нечто совершенно отвлеченное от материи и не детерминированное ею» [11, с. 226]. Формы, о которых учит Бэкон, — не трансцендентные чувственному миру метафизические образцы, а имманентные вещам естественные законы. Поэтому открытие той или иной формы невозможно без исследования материальной и движущей причин, эту форму порождающих. «Пусть не отнесут наши слова (даже относительно простых природ) к абстрактным формам и идеям или вовсе не определенным в материи или плохо определенным. Ибо когда мы говорим о формах, то мы понимаем под этим не что иное, как законы и определения чистого действия, которые создают простую природу, например, теплоту, свет, вес во всевозможных материях и воспринимающих их предметах. Итак, одно и то же есть форма тепла или форма цвета и закон тепла или закон света. Мы никогда не отвлекаемся и не отходим от самих вещей или практики» [14, с. 114].
На ряду с принципом причинности второй важнейшей предпосылкой учения Бэкона об «истинной» индукции служит воззрение, согласно которому исследуемая вещь может рассматриваться как сумма присущих ей свойств, или, говоря языком Бэкона, «природ». Знать какую-либо вещь — значит знать «природы», из которых эта вещь складывается. Конкретные физические тела и составляющие их свойства соотносятся, как слова и буквы. Слов бесконечно много, а число букв — определенное. В данном пункте наглядно проявляется