Файл: Методология эмпиризма в науке и филисофии. Индуктивный метод.doc
Добавлен: 24.10.2023
Просмотров: 42
Скачиваний: 1
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
такая важнейшая черта новоевропейской философии, как аналитизм. Достаточно вспомнить «интуицию» Декарта, «простые идеи» Локка, «комбинаторику» Лейбница. Специфика позиции Бэкона заключается в том, что последний ищет элементарное (простое) не в области сознания, а в самих материальных объектах. Бэконовский вариант аналитизма восходит своими истоками к учению почитаемых им досократиков, движимых идеей возможности сведения универсума к базовым материальным началам, будь то стихии Эмпедокла, гомеомерии Анаксагора или атомы Демокрита.
Исходя из указанных предпосылок, в целях открытия «формы» той или иной исследуемой «природы» Бэкон предлагает составить три таблицы: присутствия, отсутствия и степеней. «Задача и цель этих трех таблиц» — «представление примеров разуму», исходя из которых, последний должен посредством индукции обнаружить искомую форму (причину) исследуемого явления (природы). Бэкон подчеркивает, что без предварительной систематизации посылок индуктивного вывода человеческий разум обречен порождать «призрачные, сомнительные и плохо определенные понятия и аксиомы», которые в лучшем случае будет необходимо «ежедневно» исправлять, а в худшем — и вовсе «сражаться за ложное» [14, с. 113].
В «таблице присутствия» регистрируются разнообразные случаи проявления исследуемого свойства, причину которого ищут. При этом следует помнить о том, что одно и то же явление, как правило, встречается среди объектов различных классов. Бэкон не перестает предупреждать о том, что исследование той или иной природы, ограниченное узкой предметной областью, бесперспективно, причем и в теоретическом, и в практическом плане. «Величайшее невежество представляет собой исследование природы какой-либо вещи в ней самой» [14, с. 52, 36]. Например, в ходе исследования «природы» теплоты в таблицу присутствия входят такие на первый взгляд несопоставимые явления, как лучи солнца, молнии, пламя, раскаленные твердые тела, живые организмы, горячие источники воды и т.д.
«Таблица отсутствия» содержит примеры, в которых исследуемое свойство не обнаруживается, хотя эти примеры по целому ряду параметров «родственны» случаям, вошедшим в «таблицу присутствия». Скажем, солнце сходно с луной, раскаленные тела — с телами охлажденными, живые организмы — с трупами, горячие источники — с холодными. Параметры, в которых схожие примеры тождественны, для искомой формы несущественны и должны быть отброшены.
Указанные таблицы позволяют вычленить условия, при которых интересующее нас свойство наличествует. Однако сосуществование выявленных нами условий и искомых свойств, образующих форму исследуемой природы, может оказаться случайным. В целях исключения этой ситуации составляется «таблица степеней». Если среди выявленных условий есть такие, изменение которых вызывает соответствующие изменения искомого свойства, вероятность того обстоятельства, что данные условия образуют причину искомого свойства, резко возрастает. Предпосылкой третьей таблицы является интуитивно очевидное представление о пропорциональной зависимости причины и следствия: когда «форма» убавляется или увеличивается, соответственно убавляется или увеличивается определяемая ею «природа».
Обращает на себя внимание то обстоятельство, что основным механизмом индуктивной обработки эмпирического материала выступает исключение. «Первое дело истинной индукции (в отношении форм) есть отбрасывание, или исключение, отдельных природ, которые не встречаются в каком-либо примере, где присутствует данная природа, или встречаются в каком-либо примере, где отсутствует данная природа, или встречаются растущими в какой-либо примере, где данная природа убывает, или убывают, когда данная природа растет. Тогда после отбрасывания и исключения, сделанного должным образом (когда легковесные мнения обратятся в дым), на втором месте (как бы на дне) останется положительная форма, твердая, истинная и хорошо определенная» [14, с. 113].
Бэкон прямо говорит о том, что «только Богу (подателю и творцу форм)
или, может быть, ангелам и высшим гениям свойственно немедленно познавать формы в положительных суждениях при первом же их созерцании» [14, с. 113]. «Простым смертным» это не под силу. В этом смысле Бэкон — прямой антипод Декарта, полагавшего, что начала научного знания могут постигаться непосредственно, благодаря присущей каждому разумному существу способности к интеллектуальной интуиции.
Достоверность неполной индукции прямо пропорциональна числу привлекаемых примеров проявления рассматриваемой «природы». Но учесть все примеры невозможно. Чтобы преодолеть эту трудность, следует обратиться к особым случаям, в которых исследуемая природа выступает в наиболее четкой и рельефной форме. Эти исключительные случаи, значительно облегчающие разграничение случайных и необходимых признаков исследуемой «природы», именуются «прерогативными инстанциями». По мнению ряда исследователей, идея прерогативных инстанций — «важнейшее открытие» Бэкона [12, с. 341; 20, с. 286].
Во второй части «Нового Органона» разбирается двадцать семь прерогативных инстанций. Наиболее важные из них следующие: «обособленные», «указующие», «переходные», «примеры креста». «Обособленные» инстанции делятся на инстанции в отношении сходства и инстанции в отношении различия. Например, рассматривается природа цвета. Обособленными случаями в отношении различия будут разноцветные жилы мрамора, которые тождественны во всем, кроме самого цвета. Обособленным примером в отношении сходства может служить роса, не имеющая ничего общего с подавляющим большинством прочих цветных предметов, кроме самого цвета.
В «указающих» примерах изучаемое свойство предстает в своих высших проявлениях [14, с. 126]. Скажем, при исследовании тяжести особый интерес представляет ртуть — химический элемент, красноречиво свидетельствующий о том, что форма тяжелого «зависит от количества материи, а не от плотности соединения» [14, с. 127].
В «переходных» инстанциях изучаемая природа переходит к зарождению либо к разрушению. При исследовании белизны таковой инстанцией будет целое стекло и толченое стекло. Форму белизны продуцирует раздробление стекла, вследствие которого его мельчайшие частицы преломляют лучи света под разными углами [14, с. 125].
Особого внимания заслуживают «примеры креста». Если одно и то же явление сопровождается сразу двумя конкурирующими факторами, пример креста должен показать, наличие какого из них при исследуемой природе постоянно и неотделимо, а какого — непостоянно и отделимо. Фактор первого типа и будет причиной. Например, исследуется природа веса. Тяготение тел к центру Земли можно объяснять как их собственной природой, так и массой Земли. Берем часы, стрелки которых движутся гирями, и проверяем, влияет ли на скорость движения стрелок расстояние часов (гирь) от центра Земли. «Если обнаружится, что сила тяготения уменьшается на высоте и увеличивается под землей, то за причину тяготения нужно будет принять притяжение телесной массой Земли» [14, с. 155].
Учение об «прерогативных инстанциях» является прямым следствием установки Бэкона на необходимость включения в арсенал научных методов экспериментальной компоненты. В пределе научное постижение действительности есть движение «от экспериментов к аксиомам, которые в свою очередь сами указывают путь к новым экспериментам» [11, с. 284]. В данном контексте еще раз уместно вспомнить о том, что, согласно Бэкону, взятое само по себе, в своей непосредственности, чувственное восприятие «мерой вещей» быть не может. Чувства могут и должны выполнять функцию критерия источника и критерия истины только в том случае, если их свидетельства будут уточнены и исправлены содействием разума. «Всего вернее истолкование природы достигается посредством наблюдений в соответствующих, целесообразно поставленных опытах. Здесь чувство судит только об опыте, опыт же — о природе и самой вещи» [14, с. 23; 11, с. 73, 284]. Но дело не только в реабилитации свидетельств чувств, с опоры на которые, собственно, и начинается процесс индуктивного вывода. Не менее важен и другой аспект. Генерирование, направление и контроль над природными процессами является более эффективным средством познания, нежели пассивное наблюдение над ними. «Скрытый смысл души и страстей лучше обнаруживается тогда, когда человек подвержен невзгодам… таким же образом и скрытое в природе более открывается, когда оно подвергается воздействию механических искусств» [14, с. 61]. Согласно Канту, благодаря экспериментам разум получает возможность черпать из природы знания «не как школьник, которому учитель подсказывает все, что он хочет, а как судья, заставляющий свидетеля отвечать на предлагаемые им вопросы». При этом Кант утверждал, что у истоков экспериментального естествознания стоял ни кто иной, как «проницательный Бэкон Веруламский».
Наиболее плодотворные элементы индуктивной теории Бэкона — таблица степеней, методы единственного сходства и различия — были включены в учение Д. Ст. Милля [13, с. 310–323], а затем стали неотъемлемыми слагаемыми курсов по логике (в том числе преподаваемых и в наши дни). Чрезвычайно перспективным оказалось проведенное Бэконом разграничение индукции «через простое перечисление» и индукции «истинной», или, говоря современным языком, «популярной» и «научной». Отдельного упоминания заслуживает введенная и обоснованная английским мыслителем идея необходимости включения в индуктивное обобщение процедуры целенаправленного поиска «отрицательных инстанций». В настоящий момент данная идея ассоциируется с эпистемологией Поппера, однако обоснование ключевого положения указанной идеи в научном познании давно уже в учении Бэкона.
Вместе с тем, не оспаривая важности вклада автора «Нового Органона» в развитие теории индуктивных доказательств, отметим, что бэконовская трактовка данной теории как основного средства расширения и углубления научных знаний признается большинством современных исследователей неоправданно оптимистичной.
Столетие спустя после выхода «Нового Органона» теория индукции была подвергнута критике в учении Юма. Согласно Юму, в ходе индуктивного вывода происходит переход от фиксации связи двух событий в прошлом к фиксации этой связи в будущем. Этот переход, в свою очередь, зиждется на допущении, согласно которому «случаи, которых мы не встречали в опыте, должны походить на те, с которыми мы уже познакомились из опыта, и течение природы всегда остается единообразно тождественным» [15, с. 159]. Однако это допущение не доказуемо ни дедуктивным, ни индуктивным путем. Дедуктивное доказательство невозможно, поскольку данное положение является не необходимым, а условным, ибо «изменение в течении природы» по меньшей мере «представимо». Если же пытаться обосновать данное допущение индуктивно, то мы возвращаемся к исходной точке. Будущее подобно прошлому в силу единообразия природы. А природа единообразна, потому что так было в прошлом. Перед нами классический пример petitio principii (предвосхищения основания) — логической ошибки, в рамках которой в качестве аргумента (основания), обосновывающего тезис, приводится положение, которое хотя и не является заведомо ложным, однако нуждается в доказательстве. Первоначально оставленные без внимания, аргументы Юма становятся объектом пристального внимания во второй половине XX столетия [16, с. 24]. Несмотря на
колоссальные усилия логиков и философов, проблема оправдания индукции остается открытой и сегодня. По меткому выражению современного английского мыслителя Ч. Брода, индукция — триумф для науки и скандал для философии.
Признавая «верной» мысль Парменида и Платона о единстве сущего, Бэкон утверждает, что «науки образуют своеобразную пирамиду», и та из наук, которая менее других «отягчает человеческий ум множественностью», является наиболее «превосходной» [11, с. 228]. Вместе с тем, согласно Бэкону, по лестнице знаний безопаснее и плодотворнее двигаться в одном единственном направлении — снизу вверх: от частных положений к общим [12, с. 338]. Вопреки индуктивистской модели Бэкона, практика научных исследований свидетельствует о том, что в ходе построения фундаментальных научных теорий решающее значение принадлежит движению обратному: от гипотез к наблюдениям, от понятий к экспериментам (Рассел [17, с. 61], Поппер [16, с. 258], Кун [11, с. 51]). «Никто из тех, кто действительно углублялся в предмет, не станет отрицать, что теоретическая система практически однозначно определяется миром наблюдений, хотя никакой логический путь не ведет от наблюдений к основным принципам теории», — свидетельствовал Эйнштейн [19, с. 584].
В пылу полемики с Аристотелем Бэкон оставил без внимания то обстоятельство, что ряд узловых пунктов его собственного индуктивного метода базируется на порицаемой им за бесплодность дедукции. Движущим нервом обработки данных трех таблиц служат форма условно-разделительного умозаключения (modus tollendo ponens) и схема косвенного доказательства по случаям.
Претендуя на создание универсального научного метода, Бэкон исходил из двух взаимосвязанных рационалистических допущений — возможности алгоритмизации познавательной деятельности, с одной стороны, и нейтрализации субъективных влияния познающего — с другой. Бэкон полагал, что, руководствуясь правильным методом, можно осуществлять научные исследования «как бы механически», делая тем самым излишними пустые надежды на «остроту мысли» и «самопроизвольное движение ума» [14, с. 7–8]. В данный момент оба допущения выглядят лишенной фактических оснований бесплодной идеализацией. Заслуживает особого интереса то обстоятельство, что о важности роли субъективного фактора (как бы он ни назывался: «вдохновение», «интуиция», «личностное знание») говорят не только теоретики и историки науки [18, с. 249], но и сами ученые [19, с. 588].
За исключением аргумента Юма, носящего сугубо теоретический характер, остальные из указанных изъянов бэконовской методологии обнаруживаются и подтверждаются той самой практикой, которую автор «Нового Органона» предлагал рассматривать в качестве главного критерия истинности.