Файл: москвапетушки постмодернистская поэма в прозе венедикта васильевича ерофеева история создания.docx
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 05.12.2023
Просмотров: 67
Скачиваний: 1
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
Он спускается по сорока ступеням, так как вчера заснул на ступеньке, "по счёту сороковой". Стоит ли говорить, что этот порядковый номер ассоциируется с христианской идеей Вознесения. У него постоянная "тяжесть в сердце". Число 40 можно рассмотреть и в таком контексте. 40 дней Христос постился и молился в пустыне: "Иисус возведён был Духом в пустыню... и напоследок взалкал". Веня находится в такой же пустыне. Для него пустыня — Москва, а "взалкал" он во вполне определённом смысле — пришло время похмеляться. Вообще, нельзя не заметить с самого начала, что многие моменты в поэме даются, на первый взгляд, в опошленном, приниженном смысле, который трудно сразу понять. Однако это проистекает отнюдь не из-за пошлости Венички (он сам потом замечает, что наделён от природы жуткой скромностью и деликатностью); а от того, что сама жизнь стада куда более пошлой. Он говорит то же, что говорил Христос, но просто переводит всё это в плоскость современных отношений и понятий, зачастую могущих показаться неуместными в контексте сплошных ссылок на Библию и Новый Завет.
Далее, ближайшим сопоставлением с Христом является вывод Венички тремя: "Все трое подхватили меня под руки и через весь зал... провели меня и вытолкнули на воздух". Эта сцена, по словам Власова, в каком-то отношении может рассматриваться как арест Христа в Гефсимаиском саду: "Тогда подошли, и возложили руки на Иисуса, и взяли его".
Ключевым моментом в начале произведения является разговор с Господом, главной фразой в котором является : "Господь молчал". Господь молчал после того, как разрешил Вене выпить. Все это не может не напомнить обращения Христа к Отцу Своему и сцену моления в Гефсиманском саду. Так и Веня обращается к нему.
Нетрудно заметить, что сопоставление идёт параллельно с противопоставлением. Так, например, Иисус 40 дней постился в пустыне, а Веня говорит: "...то не пью неделю подряд, то пью потом сорок дней...". Так буквально в каждом моменте, как-то связанном с Христом.
Краеугольный мотив всего произведения — пятница. Каждая пятница для Вени — маленькая смерть, своеобразный крестный путь, репетиция распятия, которое с ним непременно должно произойти в конце этого пути. Пятница — день казни Иисуса Христа в новозаветном плане и одновременно в чисто бытовом, приземлённом — конец рабочей недели. Веня, купив конфеты "Василёк", едет к своей возлюбленной и сыну, едет к своей "рыжей стервозе".
Но пятница фигурирует тут не только как день его смерти, но и как день, более всех других ненавидимый Венедиктом Ерофеевым (писателем, а не литературным героем). В его раннем произведении "Записки психопата" (по его словам, "самом огромном и нелепом из всего написанного") он говорит, что именно в этот "чёртов" день умерли все его любимые люди — мать, отец, брат. Так что, тут, в своей нелюбви к пятнице совпадают и Веничка, и Венедикт: Веня — потому, что чувствует, что ему ничего хорошего ждать от этого дня не стоит, что одна из пятниц станет рано или поздно днём его смерти, а Венедикт — за то, что этот день "увёл в могилу" всех любимых им людей. Недаром Веничка с тоской думает: "Если каждая пятница моя будет и впредь такой, — я удавлюсь в один из четвергов!.."
Веня едет к своей девушке. Город Петушки фигурирует в произведении в качестве города Иерусалима. В Апокалипсисе сказано: "...да увижу город, по которому столько томился". Это относится к стремлению Иисуса. Для Венечки его Иерусалим — в нескольких часах езды от Москвы, туда он стремится каждую пятницу, потому что там — его рай земной, его единственная радость в жизни, его любовь. Но об этом — позже.
Своим рассказом о том, как он "дерзал" в юности по части выпивки, он постепенно подводит нас к одному из "чудес" своих — рассказу о спиртных суррогатах, которые можно только при очень большом желании и вере в это гордо окрестить коктейлями. Сами названия бальзамов — "Ханаанский бальзам", "Иорданские струи" могут показаться каким-то издевательством, особенно если учесть, из чего они сделаны.
Взятые названия могут быть расценены, на первый взгляд, как квинтэссенция пошлого использования христианской символики и имени Господнего.
2.2. Сопоставление Христа и Вени
В том, что оба творят чудеса, делая спиртные напитки из того, что было под рукой, точнее сказать, претворяют в "вино" что-то, а противопоставление — в том, из чего они его делают.
Христос делает вино из воды, которая является критерием чистоты всего, вино, веселящее душу и плоть.
Веня делает "чернобурку" из омерзительных субстанций, которые две тысячи лет назад даже присниться не могли — денатурата, очищенной политуры, средства от потливости ног, зубного эликсира и даже (все виноделы отдыхают) из тормозной жидкости! Изобретательность истинного сына своего времени.
Вино Христа было сотворено на свадьбе, заставляло всех смеяться и радоваться, "коктейль" хитроумного Венички — плакать и тосковать (опять этот основной мотив): "...сижу и плачу".
То, что в этом эпизоде фигурирует мама писателя, тоже не случайно. Ведь именно Мария попросила Христа сделать из воды вино, то есть её появление так или иначе предшествовало его творению. Тут — наоборот: поэт сперва творит выпивку (назвать это "вином" язык не поворачивается), потом вспоминает маму, а потом и вообще забывает "как её по имени-отчеству".
То есть тут, как и везде в ключевых эпизодах, проходит сопоставление и одновременное противопоставление Христа и Вени как диаметрально противоположных персонажей при всей их внешней похожести и кажущейся тождественности в рамках этого произведения.
Этот эпизод — травестийное чудо претворения Христом воды в вино. За ним следует поездка Вени в обществе, мягко говоря, несимпатичных людей, а говоря точнее, уродов и калек. Это уже перенесённая в современное Венечке окружение тайная вечеря, на которой Иисус делил с учениками плоть свою и кровь. Вся сцена "пира" в электричке с участием пассажиров, имеющих ущербную внешность, соотносится со словами Христа, обращенными к гостям одного из фарисейских начальников: "Но когда делаешь пир, зови нищих, увечных, хромых, слепых. И блажен будешь, что они не могут воздать тебе...". Этот завет Веня выполнил неукоснительно, сам того не желая. Среди его сотрапезников по пиру, а точнее говоря, собутыльников, нет физически нормальных людей.
Посмотрим ближе на эту компанию.
Во-первых, это дедушка "с разбухшими глазами, ...из обоих этих глаз, как из двух утопленников, влага течет ему прямо на сапоги."; "...рот его вечно сощурен и начинался откуда-то сзади"; "говорил он левой ноздрёй".
Внучек способен испугать кого угодно: от рождения слабоумен, "совершенный кретин", "нижняя губа у него свесилась до пупа, как волосы у пианиста", а моргает он вообще "подмышками".
В этой паре без труда можно усмотреть учеников Христа, которые были братьями, то есть тоже состояли в некоторых родственных отношениях, подобно внуку и деду. Это были братья Симон и Андрей. То, что у деда постоянно слезились глаза, можно соотнести с тем, что братья были рыбаками, то есть постоянно имели дело с морем, таким же синим, как и очи деда: "Проходя же близ моря Галилейского, увидел (Христос) Симона и Андрея, брата его, закидывающих сети в море, ибо они были рыболовы".
Далее присоединяется "женщина сложной судьбы со шрамом и без зубов", "при усах и в коричневом берете", — травестийная Мария Магдалина, которая тоже была, мягко говоря, не овечка, а повидавшая виды женщина.
Третий — до сих пор неразгаданный критиками "декабрист в коверкотовом пальто", "в коричневом берете и при усах". Вся эта компания произвела несанкционированный отъём Веничкиной бутылки во время его отсутствия и теперь странно облизывалась.
Итак, то же самое противосопоставление. Сопоставление в том, что Веня всё-таки устраивает им пир, а противопоставление таково: никто из присутствующих здесь не является Веничкиным учеником или даже, на худой конец, просто знакомым; ничего из общения с Веней они не выносят, то есть не возрождаются, не начинают новую жизнь, как это произошло с Магдалиной или Симоном и Андреем; если Христос сам призвал всех своих учеников на пир, сам поделился с ними своей плотью и кровью, сам отдал им всё, что имел, то Веня серчает по поводу украденной бутылки, то есть псевдоученики сами взяли то, что хотели, и сами подсаживались по очереди к импровизированному столу, рассказывая о своей жизни.
Именно во время пира Веня произносит свою речь, которую можно соотнести с Нагорной проповедью Христа не благодаря каким-то конкретным образам или аллюзиям, а с точки зрения общего духа, пафоса, в конце концов, по той роли, какую играет эта речь к общем контексте. Но и здесь противопоставление: Веня выкладывает всю душу не огромному количеству людей, а одному-единственному Семёнычу. Образы, использованные им в этой речи, имеют непосредственное отношение к рождению Спасителя. Так, истомившийся Симеон — новозаветный старец, которому "было предсказано Духом Святым, что не умрет, доколе не увидит Христа...".
Далее следует непосредственная цитата, никак не переосмысленная на уровне семантическом или лексическом.
Потом следует образ Архангела Гавриила — предвестника скорого рождения Христа. Итак, это речь Вени, его "мини-учение", которое в определённом смысле можно назвать его Нагорной проповедью, апофеозом, после которого начинается самое страшное — начинается его Казнь.
Как и Христос перед смертью, Веня тоскует и скорбит. Он — в полном одиночестве, "тревоге, переходящей в горечь" (опять его неизлечимая и неизбывная горечь). Как и Христа, его искушает Сатана. Он спрашивает: "Тяжело тебе, Ерофеев?", прекрасно зная, что тяжело. Он предлагает ему прекратить муки, выпрыгнув из поезда, но Веня не соглашается. (Христос мог спастись, но тоже не захотел.) Он отверг его предложение, и "Сатана ушел посрамлённый".
Вообще, именно тут надо сказать о главном отличии Христа и Венечки. Спаситель страдал, молился и скорбел, тосковал и боялся. Всё это происходит и Веней. Но они находятся в диаметрально противоположных положениях.
Христос знает, во имя чего его страдания, знает, что они окупятся, что делает это он ради людей, пусть и не понявших его. Он тоже безумно одинок, но у него есть ученики, которые, правда, не помогают ему и не разделяют его скорби (так, они засыпают, пока он молится). Отчаянное одиночество среди людей и единомышленников — главное, что роднит Христа и Веню.
Но Веня не знает, во имя чего мается и страдает. Муки его бесплодны, ему не дано ничем разродиться. Он — пустой. Он не создал своей веры, не сплотил вокруг себя людей, но главное — он страдает вслепую, глупо и нелепо. Его муки никогда не окупятся, его имени не произнесут с благоговением чьи-то уста. Христос идёт на смерть ради людей, со скорбью в сердце, он познал мир, людей, он прощает их, он умирает ради них. Веня мало того, что умирает бессмысленно и бесславно, он умирает в глобальном конфликте и разладе со всем человечеством и миром. Он говорит: "...я очень скоро умру... так и не приняв этого мира, постигнув его вблизи и издали, снаружи и изнутри постигнув, но не приняв, — умру...". Дальше он говорит: "Я не знаю вас, люди...".
Христос умирает, совершив великую жертву, приняв этот мир и простив людей, поняв их; Веня — умирает, не зная, ради чего. Это не просто констатация, это жалость к Вене.
По существу, перед нами разыгралась величайшая трагедия: умный, духовно развитый, "неисследимый", глубокий человек не может или не даёт себе труда разродиться чем-то стоящим, достойным его глубин, он остаётся "пустоцветом", его "духовная мощь" и муки не выливаются во что-либо стоящее. Поэтому Христос идет на смерть скорбя, но зная, во имя чего, Веня — на ощупь. Поэтому он истинно несчастен.
Наконец, происходит то, что должно было произойти рано или поздно. Его казнят.
Веничка повторяет судьбу Иисуса, в то же время опровергая ее смысл. Нового Христа предает не Иуда, но ангелы. Добрые ангелы уподобляются здесь злым детям, глумливо, дьявольски смеющимся над страшной смертью человека: «И ангелы рассмеялись. <...> Это позорные твари, теперь я знаю — вам сказать, как они рассмеялись? <...> Они смеялись, а Бог молчал»
Голгофой оказалась Москва, от которой он хотел бежать в свой "рай земной, в свой Иерусалим — Петушки. Четверо, которых он встретил, и стали его палачами. Правда, перед этим Митридат (вообще, перед смертью в поезде проносится целая вереница бреда, куда входили и Сфинкс, загадывавший пошлые загадки, и фурии, и Петр-камердинер, и Митридат) прокалывает его ножиком: "и тут меня пронзило". Тут явное соотнесение с Христом: ведь и ему тоже римский солдат пронзил левый бок (то есть прямо под сердцем) копьём, чтобы удостовериться, что тот умер, "и тотчас истекла кровь и вода". Только тут прокалывание было после распятия, а вот в случае с Веничкой — перед.
Именно в этом месте нельзя не сказать об особой последовательности расположения элементов соотнесения Христа и Вени.
Хронологический порядок событий, ассоциирующихся у нас с событиями жизни Христа, не просто нарушен. Его нет вообще.
В самом начале мы встречаем Веню уже тоскующим. Этот эпизод напоминает сцену в Гефсиманском саду. Затем следует претворение в вино воды; далее — тайная вечеря, а проще говоря, пир в поезде; Нагорная проповедь; тоска в поезде, несущим его навстречу смерти, то есть снова повторяющаяся молитва в саду, обрамляющая, таким образом, начало и конец одинаково скорбного пути; и распятие. То есть, мягко говоря, порядок событий не выдержан, что придаёт и дополнительно подчёркивает сумбур всей Веничкиной жизни, её бессмысленность и отсутствие в ней цели
Как и Христос, Веня возопил, ради чего Отец его оставил. Его палачи его душат (это заставляет вспомнить, что смерть от распятия — это смерть от удушья: груз тела давит на легкие), а затем пригвождают к полу — действие, которое отсылает нас к распятию Христа: "И когда пришли на место, называемое Лобное, там распяли Его" . По существу, пригвождение к полу есть унизительное травестийное распятие, такое же бессмысленное, какой, к сожалению, была вся жизнь Венички Ерофеева.