ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 05.12.2023
Просмотров: 25
Скачиваний: 1
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
Бунт против мира, в котором уязвлённая страданием душа проявляет себя, осуществим и через духовное саморазрушение в разгуле тёмных страстей и инстинктов. Грех воспринимается как акт свободной воли, как вызов уродливой действительности…
Но Свидригайлов, в отличие от Раскольникова, губит себя окончательно, без надежды на искупление и возрождение, — своей привычкой идти на поводу у страстей. Мнимое освобождение от нравственных критериев в самооценке неизбежно приводит к распаду личности: Свидригайлов обречён — его душа истлела в живом теле, и спасения ему нет, потому что возрождаться нечему. Соверши он в тысячу раз больше добрых дел, это не зачтётся — онтворитдоброне потому, что осознаёт его ценность, а по измышлению: “…Не привилегию же я взял, на самом деле, творить одно только злое!”
Поэтому у Раскольникова, творящего зло вопреки своей природе, перед Свидригайловым огромное преимущество.
3
Свидригайлов — зеркальное отражение Раскольникова в сюжете романа, идущее ему навстречу. Пример, обнаруживающий главному герою поражение перед лицом зла, восторжествовать над которым он пытался.
После исповеди Мармеладова письмо матери для Родиона — последний аргумент в пользу убийства старухи. В его понимании (вопреки чувству!) Мармеладов и Катерина Ивановна — подлецы, потому что пользуются жертвоприношением кроткой Сонечки, обречённой жить по жёлтому билету. Но наибольшим мерзавцем и подлецом для Раскольникова становится Свидригайлов, олицетворяющий состояние мира, из-за которого самопожертвование Сони оказывается напрасным: не будь спроса, не было бы предложения. Душевная мука и неимоверное страдание, которые Родион испытывает, читая об участи сестры, не могут в нём не взорваться отказом принять жертву Дуни так, как принял жертву Сони её отец: “…Да что же вы, в самом деле, обо мне подумали? Не хочу я вашей жертвы, Дунечка, не хочу, мамаша! Не бывать тому, пока я жив, не бывать! Не принимаю!” (ч. 1, гл. 4).
Он готов разрушить свадьбу сестры ценой убийства, чтобы, сделав пробу на никчёмной старушонке, взять на себя право решать, жить ли таким, как Лужин и Свидригайлов. Потому что именно
свидригайловы торжествуют над действительностьюизощрённым умением заключать сделки с совестью, приобретая силу в разгуле, когда совестью можно пренебречь согласно «Физиологии» Льюиса или другим модным позитивистским теориям.
(Нет различий между вульгарным материализмом и материализмом научным, если речь идёт о сфере человеческих отношений.Здесь материализм вульгарен по определению, ибо рационален сугубо анатомическимобъяснением человеческой природы и уподоблением социальных законов законам зоологическим. Признавая зло основой мироздания, он отменяет критерий его оценки, возможный только в системе нравственных координат, с точки зрения рационализма, якобы не существующих. Тогда и низменность человеческой природы объясняется естественностью и целесообразностью — то естьбазисными понятиями в позитивистском методе, когда восприятие всего осуществляется через аналогию, исторический или эволюционный опыт, итог которого выражается конкретной формулой, цифрами — статистикой, против которой так страстно негодует Раскольников. Но именно статистика человеческие отношения отождествляет с внутривидовой борьбой, где право на жизнь и потомство закрепляется за сильнейшим. Иначе говоря, каждый представитель вида вынужденвыбирать место под солнцем — быть особью или тварью дрожащей.)
Все теории стоят одна другой. Свидригайлов, чей “…разум страсти служит...”, оказывается в высшем смысле реалистом, сумевшим поставить себя над нравственностью, возвыситься над дрожащими тварями в полном соответствии теории Раскольникова!
Но для Раскольникова, по мнению которого “…страдание и боль всегда обязательны для широкого сознания и глубокого сердца” и, только будучи таковыми, оправдывают преступление, Свидригайлов, превративший отказ от страдания ради комфорта в принцип существования, — преступник-самозванец из числа тех же тварей дрожащих, обязанных повиноваться и не претендовать, потому что в основе их злодеяний лежат лишь утробно-генитальные интересы. Но в качестве мотива интересы — неважно, какие: утробно-генитальные или жажда власти “над всем этим муравейником” — стоят одни других!
Слова Свидригайлова, что между ними “…есть точка общая”, и его убеждённость, что оба они равновеликие преступники, не могут не раздражать Родиона Романовича и заставляют его всячески изыскивать опять-таки разумные
доказательства их полярности, окончательно развенчанные только известием о самоубийстве Свидригайлова. Преступивший из состраданияк людямради обретения права по своему произволураспоряжатьсяжизнью всякой живущей в мире твари ей же во благо, Раскольников в Свидригайлове видит ту силу, благодаря которой в мироздании торжествует зло,и стремится занять его место, чтобы избавить мир от этого зла.
Отсюда все сюжетные сближения событий жизни Раскольникова с событиями жизни Свидригайлова. Но не только Раскольникова.
Исповедь Мармеладова тоже воспроизводит обстоятельства жизни Свидригайлова с точностью до наоборот. Трагедия Семёна Захаровича во многом объясняется отсутствием если не любви, то хотя бы внимания, признательности и искреннего сострадания к нему со стороны Катерины Ивановны — он-то её взял за себя, когда ей пойти было некуда… Его пьяный срыв — своего рода бунт против того, что признательность и уважение к нему жены должны иметь материальное подтверждение.
В аналогичной ситуации Мармеладов и Свидригайлов меняются местами: Марфа Петровна снизошла к Аркадию Ивановичу из жалости, но и по меркантильному расчёту тоже, недаром она хранит заёмные векселя.
Но если в представлении Раскольникова при искреннем сострадании к Мармеладову последний всё равно подлец и тварь дрожащая (“…Ко всему-то подлец человек привыкает!”), то,по его же логике, не выдержавший и взбунтовавшийся Свидригайлов выходит и не подлецом вовсе!
“Не тот подлец, кто ко всему привыкает, а тот, кто за это его подлецом называет…” (ч. 1, гл. 2).
Раскольников и Свидригайлов — в равной степени причина Дунечкиных бед: оба они предмет приложения её неутолённого желания спасти погибающего человека. И если Раскольников, не принимая её жертвы, обрекает на роль жертвы себя, то и Свидригайлов готов на всё, чтобы расстроить свадьбу Дуни и Лужина.
Встреча с девочкой на бульваре сводят Раскольникова и “Свидригайлова” (пока ещё в виде символа) воедино: оба понимают, что с девочкой произошло и чем ей это грозит; оба по-своему пытаются принять в судьбе девочки участие. (Не стоит делать акцент на намерения, якобы благородные и честные со стороны Раскольникова и низменные со стороны человека, похожего на Свидригайлова: если Раскольников хотел спасти и не спас — вернее, отказался от спасения, когда в нём рассудок взял верх над чувством
, то и “Свидригайлов” не смог её погубить по той же причине.)
Неизвестные обстоятельства гибели Марфы Петровны делают вину Свидригайлова недоказуемой (как недоказуема вина Раскольникова отсутствием прямых улик). Это ровным счётом ничего не значит: он хотел её смерти и наверняка не раз убивал в мыслях, как сотни раз убивал старуху Раскольников, обдумывая преступление.
Обоим их жертвы являются — смеющаяся старушонка и строго-внимательная Марфа Петровна, выговаривающая Свидригайлову о незаведённых часах…
Оба имели намерение жениться на несчастных девушках: Раскольников — на убогой инвалидке, дочери квартирной хозяйки, Свидригайлов — на своей шестнадцатилетней невесте (мотивы и здесь схожи — за ними нечто ненормальное, дляРаскольникова — “весенний бред”, а для Свидригайлова?Вряд ли только извращённое сладострастие, учитывая, что девочке он чем-то нравится и что он пытается спасти её от матери, толкающей дочку на разврат, подобно Катерине Ивановне, обрекающей на разврат падчерицу).
Оба признаются в своих преступлениях тем единственным, в ком жаждут найти надежду на спасение, причём это происходит в смежныхкомнатах…
Неважно, из идейных ли соображений или полного инфантилизма по отношению к любым идеям, Раскольников и Свидригайлов одинаково предают себя, и противоположность их устремлений становится в романе символом сил, разрывающих и обрекающих Россию на трагедию в XX веке: полного паралича воли во имя утробной сытости, когда из всех демократических принципов выбирается лишь оправдание права быть скотом (путь Свидригайлова), и разрушительного нигилизма в восстановлении прав уязвлённой личности через насилие всему, что эту утробность порождает (путь Раскольникова).
При этом свидригайловщина более опасна. Это путь в никуда, к полной аннигиляции. Потому что не просветлённая нравственным духом плоть обречена тлению, а созидающее и просветляющее нравственное начало, благодаря которому развивается любая нация, в свидригайловых вытравлено глумлением, цинизмом и сомнением до такой степени, что возрождению не подлежит.
4
Свидригайлов становится безразличен к добру, ошибочно предполагая в его ограниченности и относительности бессилие и бесперспективность в решении каких-либо вопросов. По-своему он Дон Кихот наоборот: тот действует бездумно и тем зачастую умножает зло по неведению
; Свидригайлов же отказывается от добра по убеждению.
Он циник, в чьём понимании добро от зла ничем не отличается: “Благими намерениями вымощена дорога в ад”. Цинизм же, собственно, — это пессимизм, основанный на знании реалий жизни, доведённый до предела.
Свидригайлов, в отличие от Раскольникова, в доказательствах и оправданиях не нуждается, потому что сумел подавить чувственные порывы, толкающие людей на бесполезные и наивные с позиции логики поступки, в которых человечность как неистребимая тяга к добру и проявляется.
5
Любовь к ближнему — в высшем, нравственном, то есть христианском смысле — слишком идеальна.
Гордыня — грех, но без гордости нет человека. Трудно возлюбить ближнего, как самого себя, приглядевшись к этому ближнему. И как решить, кто нам ближний, а кто дальний? Как понять, что значит возлюби, когда слово “любовь” в обиходе становится эвфемизмом, обозначающим акт половой близости? Что значит как самого себя, если честность и порядочность определяются прежде всего критическим отношением к себе?
С точки зрения циника сомнительна даже жертва Христа, позволившего себя распять за людей, не достойных спасения, потому что их попустительством и при их участии Он и был распят. (В логике Раскольникова: “Какой колодезь, однако ж, сумели выкопать! И пользуются! Ведь пользуются же! И привыкли. Поплакали и привыкли. Ко всему-то подлец человек привыкает!” (ч. 1, гл. 2).) Для циника Распятие — всего лишь подтверждение права Христа выступить в качестве Судьи карающего во Втором Пришествии, потому что экзамена любовьюлюди не выдержали. А коли так, то прав Великий инквизитор: бунт Ивана Карамазова неизбежен, а цинизм Свидригайлова становится мудрым прозрением истины, хоть и вывернутой наизнанку…
Сомнение порождает неверие и требует замены Христа кем-то другим… тем вернее, чем сомнение это осознанней и отчаянней, потому что, доведённое до предела, оно становится вызовом Христу.
Но именно сомнение в Высшем Идеалележит в основевсех материалистических (в том числе и социальных) теорий, которые уравнивают человека с животным, а идеальный социум уподобляют муравейнику, предполагая неизбежную конечностьчеловечества как любого биологического вида (динозавров, например), потому что главной силой прогресса объявляется видовая и внутривидовая конкуренция, когда вырождение материи подменяется представлением о её