Файл: Книга знаменитой исторической трилогиии Золотая Орда.doc

Все это было неспроста. Иначе зачем ему красться по следам? Если бы надо было убить Едиге, то лучше всего это можно сделать сейчас, когда он застрял посреди реки и не может ни ускакать, ни оказать сопротивления. Дулатбек хороший стрелок, и это не составило бы для него никакого труда — стрела не пролетела бы мимо цели. Значит, Садат‑бегим потребовалась голова батыра, значит убийцу надо ждать ночью.

Едиге не ошибся и потому сделал все, чтобы никто не помешал нежданному гостю проникнуть к нему в юрту. Именно поэтому не лаяли в ауле собаки и стража беспечно спала, вместо того, чтобы беречь жизнь своего господина. Остальное батыр умел делать сам: и подолгу не спать, и быть проворным, и не промахнуться, когда надо отыскать сердце врага.

Утром Едиге нашел хуржун, припасенный Дулатбеком, и, положив туда его голову, приказал одному из джигитов быстро скакать в Кафу, отыскать там Садат‑бегим и передать ей зловещий подарок.

Батыр понимал, что ярость женщины дошла до предела и больше нельзя было относиться к этому беззаботно, иначе неизвестно, чем все кончится. Потерпев неудачу, Садат‑бегим могла придумать еще более изощренную месть. Поэтому он послал отряд смелых джигитов на тропу, по которой жена Тохтамыша вскоре должна была возвращаться в Орду.

Все случилось так, как хотел Едиге. Его воины перебили охрану, разграбили караван, а Садат‑бегим раздели догола, отхлестали гибкой лозой и, привязав к спине коня, погнали его в степь.

Когда случайно путники через несколько дней после этих событий увидели в степи коня с привязанной к нему женщиной, Садат‑бегим уже потеряла разум.

Именно эту весть принес Тохтамышу гонец в тот момент, когда хан был полон решимости встретиться с Хромым Тимуром.

Тохтамыш впал в ярость. С пеной у рта он кричал о том, что скоро придет такое время, когда он жестоко отплатит Едиге за нанесенное ему оскорбление, сровняет аул с землей, а всех, кто последовал за ним, превратит в рабов.

Через несколько дней, успокоившись, хан велел своему войску двинуться в пределы Ирана. Усилием воли он заставил себя забыть о случившемся, потому, что злые мысли о Едиге могли помешать ему быть мудрым и расчетливым накануне битвы с Тимуром.

* * *

Весть о действиях Тохтамыша не удивила эмира. Он знал, что хан не смирится с поражением так же, как и не смирился бы и он сам. Поэтому уклоняться от встречи с Тохтамышам не имело никакого смысла. Она была неизбежна.

Устроив смотр своему войску, Тимур, по обычаю раздал военачальникам богатые подарки и велел готовиться к походу. Откладывать битву с войском Орды нельзя было по двум причинам. Во‑первых, земли Ширвана, которые грабил сейчас Тохтамыш, Тимур считал своими и потому, чтобы не уронить престижа, просто обязан был дать отпор всякому, кто осмелился на такую дерзость. Во‑вторых, до той поры, пока не будет покончено с ханом, Тимур не мог в полную силу вести войну в Армении и Иране. Недалеко от Фахрабада Тимур вдруг велел своим туменам остановиться. Близилась зима, и,

---

хотя в этих краях не знали больших холодов, погода стояла неустойчивая. Эмир решил переждать это время года, тем более что рядом были хорошие пастбища, а из Мавераннахра в скором времени должны были подойти новые полки.

Остановился со своим войском и Тохтамыш, ожидая, какие же действия первым предпримет Тимур.

Но едва в феврале месяце зазеленела степь, неожиданно снявшись с места, эмир направился к Дербенту.

* * *

Зеленым шелком переливались под ветром весенние травы, и ласковый ветер, теплый и мягкий, гладил лица людей. Но Тохтамыш в эти дни был угрюм. Стал похож на человека, которому приснился дурной сон, а он никак не может забыть его.

Хан то начинал казнить себя за то, что решился выступить против Хромого Тимура, то вдруг его охватывала уверенность, что по‑иному нельзя было поступить.

И, чтобы хоть как‑то отвлечься от тяжелых дум, сделать короче бессоные ночи, Тохтамыш стал приглашать к себе любимого младшего сына Кадырберди и заставлять его рассказывать старинные легенды и сказания.

В юрте у хана собирались его военачальники, знатные люди кипчакской степи. Зачарованно слушали они бархатистый, глубокий голос Кадырберди, а тот рассказывал им великую поэму о любви «Хосров и Ширин», написанную Низами на языке фарси и переложенную на тюркский степным акыном Кутба.

Вместе со всеми слушал легенду и Тохтамыш. Чудесные слова завораживали, но мысли хана были о другом. Он вдруг начинал задумываться о смысле жизни, о ее превратностях.

Почему свой перевод поэмы Кутба посвятил Таныбек‑хану, правившему совсем недолго и убитому двоюродным братом Джанибеком? За что, за какие подвиги и деяния удостоился он этой чести?!

Прервав сына, Тохтамыш обратился к сидящему рядом с ним старому уйгуру — советнику Ниязу.

— Ты наверное, знаешь жизнь Кутба? Скажи нам, кто был он и как умер?..

Нияз разгладил морщины на своем большом выпуклом лбу сухой, маленькой рукой.

— Не много известно об этом достойном человеке, — сказал битекши.‑Кутба был родом из Хорезма, когда достиг зрелых лет, долго жил в Сарай‑Берке. Таныбек, еще не став ханом покровительствовал ему. Когда же Джанибек убил брата, он велел обезглавить всех, кто был близок к Таныбеку. Так всегда бывает в степи…

Последние слова уйгура не понравились Тохтамышу. Он нахмурился и кивнул сыну:

— Продолжай.

И снова зазвучал в тишине напевный голос Кадырберди. А хан все думал свою думу и не находил ответа на вопросы, что, подобно потревоженному пчелиному рою, кружились в его голове. Несправедливо была устроена жизнь. Проходят годы, исчезают с лица земли города, на месте песков поднялись леса, и сыпучие пески появились там, где еще недавно в человеческий рост стояли высокие травы, а Таныбека помнят, хотя он не совершил ничего такого, чтобы его помнили. Зато многих славных ханов, совершавших подвиги во имя Орды, народ или забыл совсем, или припоминает с большим трудом. Тохтамышу на миг захотелось заглянуть в будущее. Нет! Кого‑кого, но его непременно должны будут запомнить потомки, потому что именно он совершил то, чего бы не смог сделать никто другой. Именно он, Тохтамыш, после того как Орда потерпела при Мамае сокрушительный разгром от русских и, казалось, никогда уже не сможет возродиться, вновь поднял и укрепил ее остов. Потомки обязаны приравнять его деяние к деянию самого Бату‑хана, создавшего в свое время Золотую Орду. Теперь надо только победить Хромого Тимура, и все вернется на круги своя — он заставит снова русских вновь трепетать только от одного своего имени.

---

Чья‑то рука откинула полог, закрывающий вход в юрту, и через порог переступил начальник ханской стражи:

— Мой повелитель, от Тимура прибыл посол.

Тохтамыш вскинул голову, в глазах его мелькнуло удивление:


— Кто он такой и чего хочет?

— Посла зовут Шемсаддин. Сам он родом из Алмалыка. Посол привез вам письмо от эмира.

На щеках хана появился румянец.

— Хорошо, — сказал он. — Примите его со всеми полагающимися в таких случаях почестями. Утром мы примем от него письмо и станем говорить… А сейчас…— Тохтамыш обвел сидящих в юрте взглядом, — все свободны. Пусть останется со мной только битекши Нияз…

Низко кланяясь, все покинули юрту хана.

Тохтамыш поднялся на ноги и стал расхаживать по юрте. Шаги его глушила разостланная на полу мягкая кошма. Наконец он остановился напротив своего советника.

— С чем приехал посол? — спросил он.

— Я не знаю, мой повелитель, но думаю, что Тимур станет предлагать мир.

— Что следует предпринять…

Битекши Нияз и на этот раз уклонился от прямого совета:

— Тебе виднее, мой повелитель… А потом, у тебя есть эмиры… В делах войны они понимают больше меня… Но если приехал Шемсаддин Алмалыки, то все это неспроста… Человек этот известен своим красноречием и умением плести словесные сети… Будь внимательным…

— Хорошо. Ты можешь идти…

Пятясь, низко кланяясь, битекши Нияз вышел из юрты.

Утром в просторную ханскую юрту собрались его эмиры, бии, огланы. Тохтамыш сидел на торе — почетном месте — в окружении Тастемира, Бекболата, Сулеймена Софы, Хасанбека, Алибека и брата Едиге — Исабека.

Посла приняли по всем правилам, полагающимся по этикету. Когда же с этим было покончено и Шемсаддин наконец передал хану письмо Тимура, тот, не задержав его в руках, передал битекши Ниязу.

— Читай, — приказал он.

Письмо было написано буквами уйгурского алфавита, но на джагатайском языке, на котором говорили в это время большинство тюрков, и потому всем сидящим в юрте смысл его был понятен. Тимур предлагал Тохтамышу решить спор миром и высказывал свое уважение хану. В письме не было ни одного непочтительного слова. Как равный равному писал эмир хану.

Битекши Нияз замолчал, и в юрте воцарилась тишина. Тохтамыш посмотрел на посла, и Шемсаддин понял: пора дать полагающиеся в таких случаях пояснения, передать то, что велено было передать на словах.

— Великий хан, огланы, эмиры и бии, вы собственными глазами видели письмо моего повелителя, вы собственными ушами слышали его слова. Эмир Тимур, по праву старшинства, призывает вас к согласию, потому что если кто‑то стучится слишком громко и без почтения в чужую дверь, то может ли он быть уверен, что хозяин дома, которому нанесена обида, не станет бить в его дверь ногами. Об этом просит вас помнить мой повелитель, от необдуманного шага оберегает. Прежде чем вы дадите свой ответ, подумайте о том, что даст каждому битва…— Посол обвел всех глазами. Все молчали, выжидая, что скажет еще он. И Шемсаддин заговорил снова, теперь уже глядя только на Тохтамыша: — Мой повелитель, эмир Тимур был уже могучим орлом, когда ты, хан, еще был птенцом. И, когда буря разрушила твое гнездо, ты нашел защиту у него. Ребенок растет, бедняк становится богатым, при поддержке орла ты стал соколом. Ты, хан, можешь обидеться и возразить, что за эти годы у тебя окрепли крылья и выросли когти. Никто не станет с этим спорить. Твои крылья сильны, но крылья моего повелителя за это время стали железными, и их не перерубить даже булатным мечом. У тебя отросли крепкие когти, но когти эмира Тимура подобны острым кинжалам. И если сегодня он

---

посылает тебе письмо с предложением мира, то делает это совсем не от страха, а потому что не хочет потерять себя совсем. Если ты пожелаешь, великий хан, то я расскажу тебе, как больно переживает эмир то, что сегодня ты не с ним. Это все я видел сам, а сказанные им слова слышали мои уши.

Не меняя выражения лица, бесстрастно глядя перед собой, Тохтамыш сказал:

— Говори, мы послушаем тебя…

— Вы, наверное, слышали, что совсем недавно этот мир оставил святой хазрет Мавераннахра, золотой купол исламской веры во всем Туркестане Береке Саид? Так вот, стоя у его могилы, великий воитель вселенной эмир Тимур сказал с глубокой печально: «На всем белом свете было у меня три самых близких человека. Первый из них — Хусаин‑эмир — рано оставил этот бренный мир. Второй — имам Береке — только что навеки закрыл глаза. Третий, самый близкий человек, — хан Тохтамыш. Но он поссорился и ушел от меня».

Исабек, как и остальные, внимательно слушавший посла, шевельнулся и, не скрывая усмешки, негромко сказал:

— Если из трех близких к Хромому Тимуру людей двое уже оставили этот мир, то, быть может, хан Тохтамыш как раз и проявил большую мудрость, во‑время расставшись с ним…

На губах собравшихся мелькнули улыбки. Всем было понятно, на что намекнул Исабек, и всем было интересно, что ответит на это ловкий Шемсаддин, какой найдет выход.

Но посла трудно было сбить с выбранного им пути. Искусный в интригах и словесных сражениях, он умел выходить победителем из любого спора.

Не меняя голоса, продолжая говорить все так же мягко, примиряюще, Шемсаддин повернулся к Исабеку:

— Уа, Исабек. Зачем великому хану терять дружбу с моим повелителем? В дружбе не отнимают друг у друга жизней. Только вражда приносит несчастья. У эмира Тимура острый, никогда не тупящийся меч…

За мягкими словами посла каждый почувствовал тень скрытой угрозы. А Шемсаддин продолжал:

— Разве тебе не известна легенда о лебедях, достопочтенный Исабек? Если нет, то я расскажу. — И, не дожидаясь согласия, начал: — В очень далекие от нас времена жили два неразлучных лебедя. Но однажды острая стрела злого человека поразила одну из птиц. Долго и безутешно плакал над умирающим другом второй лебедь. И тогда умирающая птица спросила:

«Отчего ты так безутешен? Зачем льешь горькие слезы?»

«Как мне не горевать? Ведь тебя скоро не станет…»

---

«Не плачь, даже умирая, я чувствую себя счастливой…»

Лебедь удивился:

«Разве смерть может принести радость? Что есть на свете страшнее ее?»

«Ты не прав, — возразила умирающая птица. — Смерть не страшна, если рядом с тобой есть друг, который искренне печалится и чувствует твою боль».

Так рассказывает легенда. И я поверил в нее, когда смотрел на печальное лицо моего повелителя, стоящего над могилой близкого ему человека — имама Береке. Это прекрасно, когда у могилы твоей стоит не враг, а друг.

— Ты рассказал поучительную историю, — сказал Тохтамыш. — Сильный друг — это счастье, сильный враг — беда… Как нам поступить, пусть скажут эмиры Орды, — и хан внимательно посмотрел на лица сидящих в юрте.

Первым заговорил Исабек:

— Ты умный человек, Шемсаддин. Звучным словом и мягким языком ты заставил нас с интересом слушать тебя. Слова — твоя истина, и никто не смеет оспаривать этого. Но сколько ни бросай под ноги цветных шелков, ложь, как и грязь, нельзя скрыть. Если Хромой Тимур действительно так заботится, чтобы между нами был мир, то почему он не прислал тебя раньше? Для чего он всю зиму готовил свое войско к битве? Мы знаем, что тумены эмира готовы выступить в любой час и Тимур лишь ждет, когда к нему подойдут новые полки из Мавераннахра под водительством Омар‑шейха. Я знаю твоего повелителя давно и могу сказать только одно — что он никогда не станет нашим другом, и еще знаю, что Хромой Тимур никогда не говорил правды. Пусть ему верит кто угодно, но я не смогу этого сделать. Пусть спорят сила наших рук и острия наших копий. Я сказал свое слово.

Глядя прямо перед собой, хмуря густые, тронутые сединой брови, заговорил старый Казы‑бий, известный в свое время во всей кипчакской степи как непревзойденный мастер боя на соилах — палицах:

— Немало достойных людей Орды искали помощи и защиты у Хромого Тимура. Искали дружбы… Наш великий хан Тохтамыш, батыр Едиге, Темир‑Кутлук и Кунчек‑оглан… Я мог бы назвать и другие имена… Но ни один из них не нашел у Хромого Тимура того, что ему надо было. Вы спросите: почему? Да потому, что эмиру никогда нельзя верить, ибо для него свято только то, чего хочет он. Ты, Шемсаддин, говоришь о мире и дружбе. Мне тоже сейчас вспомнилась старая легенда. Очень давно лев тоже предложил всем зверям свою дружбу. И ему поверили… Последней пришла лиса. Но, прежде чем войти в пещеру льва, она посмотрела внимательно на следы, оставленные зверями у входа. Все они вошли в жилище льва, но ни один не вышел… Мне кажется, что именно так может произойти и сейчас. Как и Исабек, я не верю Хромому Тимуру. Не стоит обманывать самих себя. Лучше возьмем в руки оружие и испытаем судьбу…

---