Файл: 1. Понятие литературного языка. Устная и письменная формы литературного языка. Литературный язык и диалект. Литературный язык и язык художественной литературы.docx

Скачать файл
Заказать решение

ВУЗ: Не указан

Категория: Не указан

Дисциплина: Не указана

Добавлен: 11.12.2023

Просмотров: 250

Скачиваний: 2

ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.


╦ - юс большой

┬ - юс малый

Ъ – ять

8 - оук

ω – отъ

млтва – такое подчеркивание обозн. титло

Текст (список 15-16 в.) был найден в к. 18 в. в Ярославле у архимандрита. Екатерина II приказала сделать копию (ее создавали Мусин-Пушкин, Малиновский). Оригинал сгорел. Этот памятник оказал сильное влияние на РЛЯ. Исследователи отмечают частое цитирование текста в других произведениях. В памятнике много темных мест, много тюркизмов половецкого происхождения. Язык памятника полностью не изучен из-за темных мест. Обнорский в фонетике находит результаты падения редуцированных.В тексте - славянизмы, грецизмы и т.д., фольклорные элементы, кальки из евангельских текстов. Богатство языковых средств свидетельствует, что автор был незаурядной личностью, высоко образованным человеком. Якубинский: старославянизмы м. разделить на 2 группы: смысловые и стилистические.1)термины, связанные с богословием, часто - кальки с греч.: благоверие, благословение, слова собственно греч.происхождения, принесенные на Русь в составе старославянских церковных тек-стов:ангел,апостол,евангелие.2) всегда имеют парные соответствия, определяемые известными фонетическими и морфологическими приметами: неполногласие—полногласие; начальные ра-, ла- — начальные ро-, ло-; сочетание жд (из дj) — ж; шт или щ (из tj) — ч; и т. п. Подобные парные соответствия засвидетельствованы уже для древнейшего периода развития русского литературного языка. Очень много темных мест, что объясняется тем, что современным людям непонятны многие обороты, привычки. Другие темные места вызваны неграмотным прочтением рукописи (писалось сплошным текстом). Восточнославянские элементы речи не были случайными в древнерусских текстах церковного назначения, и в собственно литературных, художественных произведениях Киевской Руси старославянские элементы речи выполняли традиционно закрепившиеся за ними смысловые и стилистические функции, объединяя слова в поэтические контексты и тем самым способствуя значительному обогащению древнерусского литературно-письменного языка.

Лексический анализ:

Лексика носит предметный и действенный характер, т.е. отображает гл. обр. конкр. предметы, явл. природы и конкр. действия.

1)военная лексика: стрЪлы, сабли, шеломы, копiа, плъкы, стязи, мечи, бишася

2) этнич. лексика: нЪмци, венедици, греци, морава

3) лексика, отображ. явл. природы: хлъми, яругы, рЪки, озеры, пооки, ботота, земля, море.

4) заимст. лексика: поганiи – лат, злата – ст.-сл., градомъ – ст.-сл., тюркизмы: харалужными, яругы, Кощiево, греч. – копiа.


5) Худ. ср-ва изобр-ти:

- эпитеты: стрЪлы каленыя, копiа харалужныя, чръна земля, кроваваго вина

- метафора: кровiю польяна, кстьми посЪяна

- сравнение: яко вихрь

6) Синонимия и антонимия:

- синонимы: озарение/свет, туча/тоска, шуметь/звенеть/стучать

- антонимы: свет/вечер, холмы/кручи.

7) фразеол. ед-цы: съ заранiа до вечера, съ верера до свЪта; въ сЪдло Кощiево

8) Антропонимы: Игорь, Всеволодъ, Святъславъ

9) Гидронимы: Каяла

10)Топонимы: земля Русская, Киевъ, земли Половецкыя

Морфологический анализ:

1) Временные формы глагола:

- Б/Н П: летятъ, гримлютъ

- аорист: взыдоша, падоша, тече

- плюсквамперфект: бяше успилъ

- имперфект: емляху, коваху.

2) совпад. Т.п. и И.п.: своими сильными плъкы и харалужными мечи

3) Дв. число: разлучиста, недоста

4) Энклитич. формы мест: ту, ся

Фонетич. анализ:

1) метатеза: чръна, плъкы

2) смягчение задненебных(палатализированные формы): стязи(II пал), греци (II пал)

3) неполногласие: злата, градомъ

Синтаксический анализ:

1) Ритор. вопросы: Что ми шумить, что ми звенить давечя рано предъ зорями?

  1. СПП с прид. причины: Игорь плъкы заворочаеть; жаль бо ему мила брата Всеволода.

44. Понятие языковой нормы. Норма как исторически изменчивая категория. Специфика языковой нормы.

ЛЯ – язык нормированный, регламентированный.

Норма обеспечивает одинаковое отношений участников коммуникационного процесса к языку как к средству выражения информации (Успенский).

Норма – понятие развивающееся, относительное, меняющееся исторически (+общедоступность, понятность). Например, раньше не было слов научный, вдохновлять, творчество, говорили румяны, белилы, мебели, творОг.

ЛЯ менятся тяжелее всего.

ИЛЯ – история нормы; ИЯХЛ – история отклонений от нормы.

Основные концепции курса:

  • ИЛЯ – история литературных текстов.

Выявление типичных особенностей. Языковые единицы изучаются не сами по себе, а как компоненты текста.

  • ИЛЯ – история нормы.

Книжная норма (Виноградов, Щерба, Винокур, Ушаков).

Винокур рассматривал ИЯ как последовательную смену языковых систем, подчиненных определённым законам.
С. И. Ожегов дал такое определение языковой нормы: Норма — это совокупность наиболее пригодных для обслуживания общества средств языка, складывающихся как результат отбора языковых элементов из числа сосуществующих, наличествующих, образуемых вновь или извлекаемых из пассивного запаса прошлого в процессе социальной, в широком смысле, оценки этих элементов 


Языкова́я но́рма — исторически обусловленная совокупность общеупотребительных языковых средств, а также правила их отбора и использования, признаваемые обществом наиболее пригодными в конкретный исторический период. Норма является одним из существенных свойств языка, обеспечивающих его функционирование и историческую преемственность за счёт свойственной ей устойчивости, хотя и не исключающей вариантности языковых средств и заметной исторической изменчивости, поскольку норма призвана, с одной стороны, сохранять речевые традиции, а с другой — удовлетворять актуальным и меняющимся потребностям общества]. Частным случаем языковой нормы является литературная норма]. 

Языковая норма является результатом коллективного представления о языке, но основывается на частном, индивидуальном употреблении языковых средств в процессе речевой деятельности каждого носителя языка в отдельности. 

Языковая норма фиксируется в нормативных словарях и грамматиках. Значительная роль в распространении и сохранении норм принадлежит художественной литературе, театру, школьному образованию и СМИ.
Из истории понятия языковой нормы

В учении Ф.де Соссюра, не выделявшего норму в качестве самостоятельного лингвистического понятия [2] , содержались, однако, известные предпосылки для рассмотрения языка не только как системы значимых противопоставлений, но и как традиционной, или нормативной системы (ср. [97]).

Утверждая произвольность языкового знака по отношению к «изображаемой им идее», Ф. де Соссюр отнюдь не отрицает его обязательности по отношению к тому коллективу, который пользуется данным языком [66, 81]. Эта обязательность определяется и тем, что язык есть историческое явление, а «солидарность с прошлым давит на свободу выбора». Традиционность знака является одним из его существенных признаков: «Именно потому, что знак произволен, он не знает иного закона, кроме закона традиции, и только потому он может быть произвольным, что опирается на традицию» [66, 83]. Таким образом, можно утверждать, что в социальной обусловленности и традиционности языкового знака коренится и его обязательность, в свою очередь предопределяющая существование нормального плана языка. Известно, впрочем, что основные положения теории Ф. де Соссюра лежали в иной плоскости и нормативная сторона осталась в его концепции нераскрытой.

В общем плане понятие нормы вполне определенно и четко, хотя и в сжатой форме, было охарактеризовано в вышедшей в 1926 г. в Анналах финской академии наук статье Э. Альмана [83]. К важнейшим положениям, выдвинутым в работе, относится понимание языковой системы не только как абстракции от конкретного «говорения», но и как своего рода «нормативной идеологии», сознательно или бессознательно регулирующей это говорение. В этом общем понимании норма присуща, с точки зрения Альмана, любому языковому идиому [3] и рассматривается им как одна из форм нормативности обычая в человеческом обществе [83, 7].<550>

Хотя статья Альмана и содержит ряд важных характеристик языковой нормы, в развернутой форме они впервые предстают в трудах пражских лингвистов — В. Матезиуса, Б. Гавранка, Б. Трнки, Й. Вахка и др. Укажем вместе с тем на генетическую связь понятия нормы у пражцев со взглядами Бодуэна де Куртене [46, 33].

Как уже отмечалось, разработка данного понятия была тесно связана у чешских лингвистов с изучением литературных норм и потребностями языковой культуры. Однако определение специфики норм литературного языка оказалось возможным лишь наряду с выделением наиболее общих, универсальных признаков языковой нормы [4] .

В одной из своих ранних статей, специально посвященной данному вопросу, Б. Гавранк определяет норму как «совокупность употребляемых языковых средств», относя к «этому закономерному комплексу языкового целого... все то, что принимает коллектив, говорящий на этом языке (наречии)...» [21, 339— 340]. В несколько ином аспекте норма характеризуется в вышедшем в 1963 году сводном труде Б. Гавранка по истории и теории литературного языка: «Языковую норму я понимаю как систему языка, взятую в плане ее обязательности в сфере языка — с задачей достичь намеченного в сфере функционирования языка» [91, 258].

Таким образом, норма рассматривается Гавранком в нескольких планах: с одной стороны, она отождествляется с языковой системой, взятой с точки зрения ее обязательности, с другой — отмечается отнесенность понятия нормы к плану функционирования языка и такой важный ее признак как принятие обществом. Данное понимание нормы, также ориентированное в общем плане на идеи Соссюра (в частности, на его разграничение языка и речи, см. [21, 339]), опиралось вместе с тем на более определенную трактовку пражцами языка как системы лингвистических знаков, имеющих социальный и функциональный характер, т. е. непосредственно связанных с обществом и действительностью (ср. по этому поводу [9, 115]).

Иное направление в характеристике языковой нормы представлено взглядами Л. Ельмслева. Определение нормы связано у Л. Ельмслева с принципиальным противопоставлением понятия схемы (т. е. языка как «чистой формы», определяемой независимо от ее социального осуществления и материальной манифестации) — понятиям нормы, узуса и индивидуального акта речи, представля<551>ющим в своей совокупности разные аспекты языковой реализации. Однако подлинным объектом теории реализации Л. Ельмслев склонен считать лишь узус (определяемый им как «совокупность навыков, принятых в данном социальном коллективе»). По отношению к узусу акт речи является его конкретизацией, а норма — «материальная форма, определяемая в данной социальной реальности» — лишь ненужной абстракцией [31, 65]. Отвергая на этом основании понятие нормы, Л. Ельмслев предлагает заменить соссюровское противопоставление язык — речь противопоставлением схема — узус [5] .

Хотя Л. Ельмслев в целом довольно негативно оценил понятие нормы, его попытка пересмотреть дихотомическую схему Соссюра оказала известное влияние на других лингвистов, в частности на концепцию Э. Косериу [6] , лингвистические взгляды которого приобрели сторонников и среди ряда советских языковедов.

Характеризуя систему языка как «систему возможностей, координат, которые указывают открытые и закрытые пути в речи, понятной данному коллективу», Э. Косериу определяет норму как «систему обязательных реализаций... принятых данным обществом и данной культурой» [39, 175]. Таким образом, система и норма отражают, в его трактовке, два разных плана языка: система воплощает структурные потенции языка, а норма — конкретно реализуемое в нем и принятое обществом. В этом смысле, видимо, и следует понимать замечание Косериу, что «норма и есть реализованный язык» [39, 229].

Наряду с подобным, весьма широким, пониманием нормы в работах Э. Косериу намечается тенденция определенным образом сузить содержание предлагаемого понятия, отнеся к норме лишь элементы языка, лишенные функциональной нагрузки, чисто «традиционные», как обозначает их автор [7] . При такой трактовке норма противопоставляется системе уже не только по признакам «потенция» — «реализация», но и по признаку различия в характере образующих систему и норму отношений (функциональных, в основе которых лежат отношения дифференциации, и нормальных или традиционных, в основе которых лежат отношения идентификации). Однако разграничение в языке этих двух типов отношений<552> при всей его важности для понимания «лингвистического механизма» (см. [66, 109]), видимо, не может быть прямо соотнесено с разграничением системы и нормы, если пытаться последовательно рассматривать их с любой из двух, принятых Косериу, точек зрения — потенции > реализации; высший < низший уровни абстракции.

Более последовательным, с точки зрения общего понимания нормы, предложенного Э. Косериу, представляется, нам определение, приведенное им в его ранней работе (1952 г.), переизданной в сборнике, относящемся к 1962 г. [97]. Здесь норма однозначно определена автором как коллективная реализация системы, которая опирается как на самую систему, так и на элементы, не имеющие функциональной (различительной) нагрузки [8] . Таким образом, наметившаяся двойственность в понимании нормы оказывается для самого Э. Косериу, видимо, преодоленной [9] .

Взгляды Э. Косериу, касающиеся разграничения системы и нормы, нашли свое отражение в работах некоторых советских языковедов, причем здесь с различными коррективами преломились. оба — и более широкое и более узкое понимание нормы. Можно назвать в этой связи работы Н. Д. Арутюновой [3], Г. В. Степанова [67], Ю. С. Степанова [69; 70], Н. Н. Короткова [38], А. А. Леонтьева [46], В. Г. Гака [22], В. А. Ицковича [35; 36] и др., где разрабатывается ряд важных аспектов в характеристики нормы, о которых речь еще пойдет ниже.

Рассмотрение понятий нормы, представленных в трудах чешских лингвистов, а также в работах Э. Косериу, далеко не исчерпывает всех ее определений, существующих в настоящий момент в лингвистике. Так, например, заслуживает внимания трактовка нормы югославским языковедом Д. Брозовичем, противопоставившим «норму» и «нормативность»: первая определяется им как «норма языкового сознания коллектива» в противоположность. нормативности, выступающей как специфическое свойство литературного языка [7, 5].

Для отечественной традиции характерно известное расхождение взглядов при определении понятия нормы. С одной стороны,<553> норма определяется здесь как некая совокупность «употребляемых (общепринятых) языковых средств», характеризуемых вместе с тем как правильные, предпочитаемые, образцовые, обязательные и т. д. (ср., например [59, 15; 75, 16]). С другой стороны, некоторая часть определений строится на выделении регламентирующей функции нормы, упорядочивающей употребление этих средств (ср., например, понимание нормы как совокупности правил [24]), или, наконец, объединяет оба плана в характеристике нормы [5, 270]. Обращает также на себя внимание известный «синкретизм» данного термина в русской традиции, где понятия языковой нормы и нормы литературного языка не всегда разграничиваются, при этом для многих лингвистов норма отнюдь не является лишь признаком литературного языка, а характеризует разные языковые «идиомы» [44]. Однако, утверждая это, не следует упускать, с нашей точки зрения, из виду необходимости выявления специфики норм для разных «форм существования» языка, т. е. определения особенностей реализации и функционирования языковых систем, выполняющих различные функции. Продуктивным может оказаться и другой путь, а именно — определение признаков норм разных языковых идиомов на основе наиболее универсальных явлений, общих для всех форм существования языка.

Несмотря на сравнительно недолгую традицию употребления, понятие нормы имеет, таким образом, свою, хотя и краткую, но довольно запутанную историю. Первоначально осознаваемое лишь как важное общее свойство языка, как существенный атрибут его системы [10] , понятие нормы, постепенно начинает трансформироваться, однако, в некое специальное лингвистическое понятие, отражающее план языковой реализации и различным образом соотнесенное с понятиями схемы (Л. Ельмслев), или системы языка (Э. Косериу), в которых нашло свое выражение представление о его внутренней организаций.

Следует, однако, заметить, что распространившийся под влиянием Косериу взгляд на норму как на совокупность устойчивых, традиционных реализаций языковой системы не так уж нов, и является, в сущности, выражением той известной точки зрения, согласно которой язык можно рассматривать и в аспекте его внутренней организации (т. е. как структуру) и в плане реализации и функционировании этой структуры, т. е. как норму (ср. [16; 21] и др.). Следует также отметить в этой связи, что определения нормы как «совокупности всего, что употребляется в языке» или как «совокупности употребляемых языковых средств», представленные до последнего времени в русской, а отчасти и чешской традиции, не отличаются от определения Косериу по существу: они<554> лишь менее точно отражают то представление о плане языковой реализации, которое и имеет в виду Косериу.

Основные различия между теориями пражцев и концепцией Косериу лежат, таким образом, не в принципиальном подходе к данному явлению, а в терминологической и аспектологической сферах. Для Косериу основное заключается в определении специфики данного понятия по отношению к понятию языковой системы, а также в выявлении некоторых наиболее общих признаков нормативного плана языка. Для пражцев главное — в разграничении «объективной» и «субъективной» сторон языковой нормы, а также в определении специфики норм литературного языка на основе более широкого понятия языковой нормы.

Поэтому представляется возможным, опираясь на то общее, что объединяет обе концепции, рассматривать их не как противоречащие или совершенно несовместимые, но как корректирующие и дополняющие одна другую.
    1. 554>553>552>551>550>

Норма литературного языка. Общая характеристика


В предыдущем разделе мы охарактеризовали языковую норму как совокупность коллективных традиционных реализаций структурных потенций языковой системы. В этом смысле норма свойственна любому языковому идиому. Вместе с тем можно предположить, что специфический характер норм, связанный с теми или иными особенностями реализации и функционирования конкрерной языковой системы, определяет — наряду с другими признаками — своеобразие различных «форм существования» языка. Одним из таких исторически сложившихся функциональных типов является литературный язык, нормы которого должны, следовательно, рассматриваться как частный случай языковых норм.<565>

Опираясь на принятое нами понимание языковой нормы, можно утверждать, что литературная норма — это некоторая совокупность коллективных реализаций языковой системы, принятых обществом на определенном этапе его развития и осознаваемых им как правильные и образцовы е [25] . Литературная норма фиксируется в грамматических справочниках и словарях и является, как и любая другая социально обусловленная норма, обязательной для всех членов коллектива, говорящего на данном языке [26] .

Наличие стабильных фиксированных и осознанных норм, обеспечивающих большую или меньшую «стандартность» языка, рассматривается сейчас большинством лингвистов в качестве одного из основных признаков литературного языка национального периода [23]. Однако в связи с тем, что норма не является исключительной принадлежностью литературного языка, приходится говорить не просто о наличии данного признака, но и о его особом содержании применительно к развитому литературному языку. Мысль эта в наиболее определенной форме была высказана Б. Гавранком, утверждавшим при этом, что специфику литературных норм следует искать не столько в их качественных, сколько в их количественных характеристиках [90, 152].

Норма «народного» языка (имеются в виду прежде всего различные формы диалектно окрашенной речи) носит, с точки зрения Б. Гавранка, преимущественно негативный характер и слабо осознается. Норма литературного языка отличается от норм диалекта главным образом по степени своей императивности и осознанности, кроме того, она носит не только негативный, но и позитивный характер [91, 85—86]. Этот позитивный характер литературной нормы заключается в более сложном распределении и использовании нормативных реализаций, т. е. в усложнении селективной, дифференцирующей и оценочной стороны нормы.

Смотрите также файлы