Файл: Джон Рональд Руэл Толкин 01. 1892 09. 1973) писатель, поэт.pdf

Серебряный скакун уже поджидал его, Гэндальф закинул за плечи свой легкий мешок, вскочил на коня и принял из рук Арагорна укутанного в одеяло и плащ Пина.
– Прощайте. Не мешкайте! – крикнул он. – Вперед, Светозар!
Красавец конь гордо тряхнул головой, его пышный хвост переливчато заблистал в лунном свете. Он прянул, взмыв над землей, и умчался, как северный ветер с гор.
– Приятная и спокойная выдалась ночка! – сказал Мерри Арагорну. –
Везет же некоторым! Ему, видите ли, не спалось – он и не спал, захотелось ехать с Гэндальфом – пожалуйста! А надо бы ему окаменеть и остаться здесь в назидание потомкам.
– Если б не он, а ты подобрал ортханкский камень, думаешь, ты бы себя лучше показал? – спросил Арагорн. – Сомневаюсь! Словом, тебе не повезло: повезу тебя я. Иди собирайся и, если Пин что позабыл, прихвати.
Мигом!
* * *
Светозар мчался по темной степи, его не надо было ни понукать, ни направлять. Прошло меньше часа, а они уже миновали Изенгардскую переправу и высокий серый курган, утыканный копьями.
Пин мало-помалу приходил в себя. Он угрелся, лицо овевал свежий бодрящий ветер. Гэндальф был рядом. Ужас, затягивающий в камень,
уродливая тень, затмившая луну, – все это осталось позади, как дурной сон или горный туман. Он вздохнул полной грудью.
– А я и не знал, что ты ездишь без седла и уздечки, Гэндальф! – сказал он.
– Обычно я по-эльфийски не езжу, – отозвался Гэндальф. – Но
Светозар не терпит сбруи: либо он берет седока, либо нет. Если берет, то уж позаботится, чтобы ты не упал – разве что нарочно спрыгнешь.
– А быстрота его какая? – спросил Пин. – Ветер так и свищет в ушах, а как плавно едем! Почти не касаясь земли!
– Сейчас он мчится быстрее самого быстрого скакуна, – сказал
Гэндальф. – Но для него и это пустяки. Здесь идет подъем, и степь неровная. Однако смотри, как на глазах близятся Белые горы под звездным пологом! Вон та, островерхая, трехрогая – это Трайгирн. Недалеко уж до развилки, а там рукой подать и до Ущельного излога, где две ночи назад

бушевала битва.
Пин ненадолго примолк. Он слушал, как Гэндальф мурлычет себе под нос обрывки песен на чужих языках, и миля уходила за милей. Наконец маг пропел целый стишок из понятных слов, и хоббит расслышал сквозь немолчный посвист ветра:
Короли привели корабли,
Трижды их было три.
А на кораблях – что они привезли
Из дальней своей земли?
Семь светлых звезд, семь зрячих камней
И Саженец – белый как снег.
– О чем это, Гэндальф? – спросил Пин.
– Я перебирал в памяти древние стихи и песни, – отвечал маг. –
Хоббиты их, наверно, давно позабыли – даже и те немногие, что знали.
– Не все мы позабыли, – возразил Пин. – И сочинили много-много своих, хотя у тебя сейчас не хватит на них любопытства. Но этих стихов я никогда не слышал. Что это за семь звезд и семь камней?
– Палантиры королей древности, – отвечал Гэндальф.
– Какие такие палантиры?
– «Палантир» значит «дальнозоркий». Ортханкский камень – из них.
– Стало быть, его вовсе… вовсе не Враг изготовил, этот камень?
– Нет, не Враг, – сказал Гэндальф. – И не Саруман. Такое мастерство недоступно ни ему, ни Саурону. Да и никому в Западном Крае, палантиры –
они из Эльдамара, изготовили их эльфы Нолдора. Может статься, это дело рук самого Феанора, дело дней столь давно минувших, что с тех пор потерян и счет векам. Однако же злая воля Саурона все на свете пятнает скверной. На этом и попался Саруман, как мне теперь понятно. Опасны орудия, свойства которых превыше нашего разумения. Однако и сам он не без вины. Он сокрыл этот Камень ради собственных тайных целей и в
Совете о нем не заикнулся. А мы за грохотом сотрясающих Гондор нашествий да распрей и думать забыли о древних палантирах. Из людской памяти они тоже едва ли не исчезли: даже в Гондоре мало кто помнит о них, да и в Арноре немногие из дунаданцев поймут загадочные слова древней былины.
– А зачем они были людям древности? – спросил Пин, восхищенный и изумленный тем, что на все его вопросы отвечают, и спрашивая себя, долго

ли это продлится.
– Чтобы видеть незримое очами и беззвучно разговаривать издали, –
сказал Гэндальф. – Они тайно охраняли целость Гондора. Камни водрузили в Минас-Аноре, в Минас-Итиле и в нерушимом Ортханке, посреди неприступного Изенгарда. Но главенствовал над ними камень в Звездной
Цитадели Осгилиата, ныне лежащего в руинах. Остальные три увезли на далекий север. От Элронда я слышал, будто один из них был в столице
Арнора Ануминасе, другой – в Амон-Суле, Ветрогорной Башне, а главный
Камень, Камень самого Элендила, – на Подбашенных горах, откуда виден
Митлонд и серебристые корабли в Полумесячном заливе.
Палантиры отзывались друг другу в круговой перекличке, и во всякое время любой из гондорских был открыт взору из Осгилиата. И вот оказывается, что одна лишь скала Ортханка выдержала напор времени и в тамошней башне сохранился палантир. Сам-то по себе он лишь крохотное зрелище давно минувших времен и событий. Тоже неплохо, но Саруману,
видать, этого было мало. Он впивался взором все глубже и глубже и наконец разглядел Барад-Дур. Тут-то он и поймался!
Кто знает, куда подевались пропащие арнорские и гондорские Камни?
В земле они схоронены или зарылись в ил на речном дне? Но один из них так или иначе достался Саурону и сделался его орудием. Должно быть,
Камень из Минас-Итила, ибо эту крепость он взял давно и превратил ее в обитель ужаса – она стала называться Минас-Моргул.
Теперь-то легко догадаться, как был пленен и прикован блуждающий взгляд Сарумана и как его с той поры исподволь улещивали и запугивали.
Изо дня в день, год за годом приникал он к колдовскому зеркалу и под надзором из Мордора впитывал мордорские подсказки. Ортханкский зрячий камень стал волшебным зеркальцем Барад-Дура: ныне всякий, кто взглянет в него – если он не наделен несгибаемой волей, – увидит и узнает лишь то, что угодно Черному Владыке, сделается его добычей. А как он притягивает к себе! Мне ли этого не знать! Меня и сейчас подмывает испробовать свою силу, проверить, не смогу ли я высвободить палантир и увидеть в нем за океанской далью времен прекрасный град Тирион,
немыслимое творение зодчества Феанора, увидеть в цвету и Белое Древо, и
Золотое!
Он вздохнул и замолк.
– Жалко, я этого ничего не знал, – сказал Пин. – Вот уж истинно не ведал, что творил.
– Отлично ведал, – сказал Гэндальф. – Как же не ведал ты, что поступаешь дурно и по-дурацки! Ведал, и сам себе говорил это, и сам себя

не послушал. А я тебя раньше не остерег, потому что сейчас только до всего этого додумался. Но если бы и остерег, тебя бы это ничуть не охладило и не удержало. Напротив! А вот как, ожегшись на молоке,
станешь дуть на воду, тут и добрый совет кстати придется.
– О чем говорить! – сказал Пин. – Разложи теперь передо мной все эти семь Камней – я только зажмурюсь покрепче и заложу руки в карманы.
– Рад слышать, – сказал Гэндальф. – Затем и рассказано.
– Вот еще хотел бы я знать… – начал Пин.
– Смилостивись! – воскликнул Гэндальф. – Если ублажать твое любопытство рассказами, то остаток моих дней мне рта закрыть не удастся.
Ну, что еще ты хотел бы знать?
– Я-то? Названия звезд небесных и зверей земных, историю
Средиземья, Верховья и Нездешних Морей. Всего-то навсего! – рассмеялся
Пин. – Но мне это не к спеху, могу и подождать. Я спрашивал про ту черную тень; ты крикнул: «Посланец Мордора!» Какой посланец? Зачем ему надо в Изенгард?
– Это был крылатый Черный Всадник, кольценосец-назгул, – сказал
Гэндальф. – А зачем? Ну вот, например, забрать тебя и доставить в Барад-
Дур.
– Но он ведь не за мной летел, нет? – пролепетал Пин. – Он же не мог еще знать, что я…
– Никак не мог, – сказал Гэндальф. – По прямой от Барад-Дура до
Ортханка добрых двести лиг, и даже назгул их меньше чем часа за три- четыре не пролетит. Но Саруман, конечно, наведывался к Камню после вылазки орков и волей-неволей выдал многие свои тайные помыслы. Вот и полетел посыльный разведать, что он там поделывает. После нынешней ночи и второй наверняка прилетит вдогон. И пропал Саруман, как та птичка, что увязила коготок. Откупиться пленником он не может. Камня у него не стало, он даже не знает, чего от него хотят. А Саурон заведомо подумает, что пленника он прячет и придерживает, а Камня чурается. Даже если Саруман расскажет посланцу всю правду, это Саруману не поможет.
Изенгард – верно, разрушен, но он-то отсиживается в Ортханке, почему-то цел и невредим! Словом, Саурон непременно сочтет его мятежником, а ведь он затем и спешил с нами расплеваться, чтобы и тени таких подозрений не было! И как ему быть теперь, это сущая загадка. В Ортханке он, пожалуй,
сможет кое-как отбиться от Девятерых: попробует, если придется. Может,
даже попробует осадить какого-нибудь назгула, убить под ним крылатую тварь. Если у него это выйдет – пусть ристанийцы получше глядят за своими вороными конями! Как это обернется для нас – тоже не знаю.

Может быть, Враг собьется с толку, его на время ослепит гнев против
Сарумана. Или же проведает, что я стоял на крыльце Ортханка – а позади невдалеке болтались хоббиты. И что наследник Элендила жив и стоял со мною рядом. Если ристанийские доспехи не обманули Гнилоуста, он вспомнит, кто таков Арагорн. Этого-то я и опасаюсь. Поэтому мы и бежим
– чтоб как можно скорей попасть из огня да в полымя. Ибо Светозар несет нас с тобой, Перегрин Крол, в сторону Края Мрака.
Пин промолчал, только зябко укутался в плащ, как от порыва холодного ветра. Серая равнина мелькала под ними.
– Смотри! – показал Гэндальф. – Перед нами – долины Вестфольда:
выезжаем на восточную дорогу. Вон там тень – это устье Ущельного излога: там – Агларонд и Блистающие Пещеры. Но про них ты меня не спрашивай. Вот встретишься с Гимли, спроси у него – узнаешь тогда, какие бывают длинные ответы на короткие вопросы. Самому тебе увидеть их на этот раз не доведется, скоро мы их оставим далеко позади!
– Как это, а я думал, мы остановимся в Хельмовой Крепи! – сказал
Пин. – Куда же ты так торопишься?
– В Минас-Тирит, пока его не захлестнуло войной.
– Ого! А это здорово далеко?
– Далековато, – сказал Гэндальф. – Втрое дальше, чем до столицы конунга Теодена, а до нее отсюда к востоку сотня с лишним миль, если считать по прямой, как летают посланцы Мордора. Путь Светозара длиннее
– посмотрим, кто кого опередит.
На рассвете, часа через три, где-нибудь передохнем – отдых нужен даже Светозару. В горах где-нибудь: хорошо бы доскакать до Эдораса.
Постарайся уснуть! Проснешься – и в глаза тебе блеснет первый рассветный луч на золотой кровле дворца эорлингов. А еще через два дня увидишь лиловую тень горы Миндоллуин и белые стены великой крепости
Денэтора в утреннем свете.
Скачи же, Светозар! Скачи, благородный конь, как никогда прежде! Ты возрос в этих краях, ты знаешь здесь каждый камень. Скачи во весь опор!
Вся надежда на тебя!
Светозар встряхнул головой и звонко заржал, словно услышал зов боевой трубы. И прянул вперед. Копыта его сыпали искры; ночь расступалась по сторонам.
Пин понемногу засыпал, и ему казалось, будто они с Гэндальфом,
неподвижные, как изваяния, сидят на каменной конской статуе, а из-под копыт коня в шуме и свисте ветра уносится земля.

Книга 4
Зарница всенощной зари
За дальними морями,
Надеждой вечною гори
Над нашими горами!

болотище. Фью! А воняет-то как, замечаете? – Он сопнул.
– Уж как не заметить, – отозвался Фродо, не шевельнувшись.
Он глядел на черный окоем и мигающий огонек.
– Мордор! – едва слышно вымолвил он. – Ну что ж, в Мордор так в
Мордор. Поскорей бы только дойти, да и дело с концом!
Он зябко повел плечами: холодный ветер обволакивал густым,
тяжелым смрадом.
– Ну ладно, – сказал он, устало прикрыв глаза, – засели мы не засели, а всю ночь не торчать же на уступе. Поищем какое ни на есть укрытие,
заночуем, а наутро, глядишь, и выберемся.
– Выберемся, как же, – в такую дыру, откуда и вовсе не выберешься, –
буркнул Сэм. – Нет, на утро надежда плоха. Говорю же: не туда нас занесло,
отсюда пути нет.
– Да нет, путь-то найдется, – сказал Фродо. – Раз уж судьба мне туда попасть, то кривая вывезет. Другое дело – что это будет за кривая. Сказано было нам: промедление смерти подобно. Всякая оттяжка на руку врагу, а мы вот застряли, и ни с места. Может, нас уже водят на крючке из Черной
Башни? Эх, что ни делает дурак, все он делает не так: давно надо было мне оставить Отряд, еще на севере, и обойти Привражье с востока посуху, а там как-нибудь и в Мордор горными тропами. А теперь сам посуди – ну разве мы с тобой сумеем вернуться обратно? По восточному берегу Андуина рыщут орки. Да и всякий потерянный день невозместим. Устал я, Сэм, и,
честное слово, не знаю, как нам быть. Еда-то у нас осталась?
– Обязательно осталась, сударь: эти, как бишь их там, путлибы. А
кроме них – ничегошеньки. На самом-то деле грех жаловаться: я, когда их впервые отведал, вот уж не подумал бы, что приедятся, а приелись. Сейчас бы ломоть ржаного хлеба и кружку – да ладно, полкружки – пивка, это бы да! Волок я, волок свои котелки-сковородки, а что с них толку? И огонь не разведешь – не из чего, и какая стряпня, когда травы и той не сваришь:
потому что нет ее, травы!
Они отошли назад, спустились по откосу и подыскали выбоину поуютнее. Закатное солнце потонуло в тучах, настала ночь. Спалось им плоховато: донимал холод, и они ворочались с боку на бок в своем каменном закоулке, стесненном косыми, обкрошенными громадами, с востока хотя бы не дуло, и то спасибо.
– Вы их больше не видели, сударь? – спросил Сэм, когда они,
перемогая утреннюю дрожь, сидели в сером, сумраке и жевали тоненькие путлибы.