Файл: Особенности перевода документов (Язык деловых документов).pdf

Таким образом, очевидно, что в условиях данного контекста именно аллегоризация позволила специалисту выполнить адекватный перевод. Он достигает адекватности, разворачивая свое понимание от вербального знака, вовлекая свой опыт, трансформированный в концепт и далее - в конкретный образ. Переводчику-лингвисту, опирающемуся только на текст, не удалось этого достичь в силу отсутствия способности к аллегоризации в усло­виях данного дискурса. Это объясняется декларативностью его знания о соответствующей предметной области.

Представленный выше анализ положений теории перевода и теории языка о явлении интерпретации поз­воляет сделать вывод, что интерпретацию как этап мыслительного процесса перевода целесообразно рас­сматривать именно как процесс понимания исходного знака. Суть этого процесса - сцепление действитель­ности и знака в образ (аллегорию или символ), выступающий основой формирования смысла и определяю­щий в итоге выбор соответствующей формы переводного знака.

Так, детальное изучение умственной деятельности переводчика-лингвиста и специалиста, взаимодействую­щих в дискурсивном экспертном сообществе, показало, что профессиональная маркированность языкового со­знания базируется на полном цикле «эволюции познания» [3, с. 7] (через освоение дискурса различий и дискур­са согласований). Вершиной эволюции является термин, манифестирующий дискурс экспертного сообщества. Однако, профессиональная маркированность языкового сознания лингвиста, ведущего переводческую деятель­ность в дискурсивном экспертном сообществе, и профессиональная маркированность языкового сознания спе­циалиста, члена этого сообщества, лежат в разных плоскостях познания. При этом не отрицается наличие общих профессиональных маркеров, которые появляются в языковом сознании обоих субъектов в результате их посто­янных профессиональных взаимодействий и, как результат, пересечений их контекстов интерпретации.

Далее, анализ переводческого опыта показывает, что изначально знания переводчика о профессиональном объекте его переводческой деятельности носят скорее декларативный, чем процедурный характер. Фактически, доминирование декларативного знания проявляется в недостаточном уровне владения переводчиком объектами практической действительности, или социальной практикой дискурса экспертного сообщества, в котором он выполняет перевод. Это затрудняет восприятие знака в соотнесении его с действительностью, ограничивает переводчика в интерпретации контекстов, и как следствие, в выборе языковых знаков при актуализации этих контекстов. Формирование процедурного знания переводчика, обеспечивающего уверенное оперирование за­кономерными соответствиями в ситуации перевода для экспертного сообщества, происходит благодаря при­ращению и упорядочиванию закономерных соответствий собственно в процессе работы переводчика.

Данные наблюдения могут оказаться ключом к пониманию специфики переводческой интерпретации, имеющей место в дискурсе экспертных сообществ. Но теоретическое обоснование, которое объяснило бы наблюдаемую ситуацию, прежде всего, упирается в необходимость однозначного толкования термина «ин­терпретация» и определения места интерпретации в действиях переводчика. Именно интерпретация сцепляет воедино референтную ситуацию, знание и язык в деятельности переводчика.

Целью данной статьи является выведение методологических оснований интерпретации как неотъемле­мой составляющей переводческого процесса путем анализа положений теории языка и теории перевода.

Несмотря на относительную «научную молодость», теория перевода сформировала свою собственную, достаточно устойчивую практику функционирования термина «интерпретация». И хотя лингвистикой, из ко­торой выделилась теория перевода как наука, «интерпретация» трактуется как «понимание», в теории пере­вода этот термин в большинстве случаев номинирует другое звено акта коммуникации - производство выска­зывания. Последнее, естественно, указывает на функцию переводчика, как отправителя текста перевода в ак­те межъязыковой коммуникации. Здесь возможно возражение, что созданию текста перевода всегда сначала предшествует понимание исходного текста, а значит, понимание смысла этого текста подразумевается в ходе интерпретации. Но если проанализировать употребление этого термина и его толкование рядом переводове- дов, то становится очевидным, что «интерпретация» раскрывает «как переводить», а не «что переводить» = «какое понимание переводить». Такое применение термина относит его к области техники перевода.

Впервые термин «интерпретация» как специальная техника перевода применен в работе И. И. Ревзина и В. Ю. Розенцвейга «Основы общего и машинного перевода» [5, с. 56-64]. Цель данной работы заключалась в том, чтобы разложить сложный процесс перевода до более простых составляющих и установить между ними связь. Интерпретации в этом процессе отведена конкретная функция в связи с другими действиями переводчика.

Рассматривая деятельность переводчика во время процесса перевода, авторы воедино увязывают дей­ствительность, действия переводчика и вербальный инструмент его действий, т.е. язык. В зависимости от того, как переводчик переходит от воспринятой речевой последовательности непосредственно к передаче переводного сообщения, этот процесс называется интерпретацией или переводом.

При интерпретации переводчик, воспринимая речь автора, рассматривает отрезок действительности (ситуацию), стоящий за этой речью. При этом он пользуется своим предшествующим опытом, знаниями о данном отрезке действительности и его связях. Затем, полностью абстрагируясь от самого сообщения, пе­реводчик передает сообщение об этой ситуации получателю этого сообщения [Там же, с. 57-59].

При переводе действия переводчика не связаны с ситуацией действительности, нет также возможности обра­щения к предшествующему опыту переводчика. «Переход от одной системы языка к другой осуществляется непосредственно по заранее установленной системе соответствий». Авторы отмечают, что эта система соответ­ствий формировалась с учетом действительности и опыта, которые отражены и в том, и другом языках [Там же].

Таким образом, перевод определен как «такой процесс, который может быть полностью формализован», а интерпретация - «как такой процесс, формализация которого на современном уровне наших знаний о языке не представляется возможной» [Там же, с. 60]. Грань между переводом и интерпретацией не является ста­бильной, она зависит от того, насколько формализован язык [Там же, с. 63].

Очевидно, что разделение интерпретации и перевода в рамках данного подхода направлено на высвечи­вание основных подходов к выполнению переводчиком преобразования исходного сообщения, инвариантом которого должен остаться смысл сообщения.

Под смыслом авторы понимают некоторое выражение совокупности элементарных смысловых единиц языка-посредника, поставленных в соответствие с переводимым выражением. Такое понимание смысла, по мнению И. И. Ревзина и В. Ю. Розенцвейга, соответствует интуитивному выбору переводчика, а инвариант­ность смысла достигается закономерными соответствиями между единицами разных языков, установлен­ными на основе общности выражения ими семантического содержания. Исходя из этого, инвариантность смысла не может быть абсолютной категорией: смысл инвариантен относительно построенного переводчи­ком языка-посредника, т.е. абстрактной сетки соответствий между элементарными единицами смысла и набора универсальных синтаксических отношений, актуального для всех языков [Там же, с. 64, 68].

Важным является также выделение такого свойства исходного текста, как «интерпретируемость» [Там же, с. 76], что в принципе указывает на потенциальную ограниченность применения интерпретации. Так, при интерпретации соответствие в ходе преобразования устанавливается через референта сообщения, т.е. через отрезок действительности. Тождество смысла сообщения может нарушиться, т.е. референт тот же, а смысл другой [Там же, с. 63]. Однако, как отмечают авторы, «при разной категоризации действительности в двух языках и возникающей в связи с этим непереводимости в строгом смысле слова, происходит процесс интерпретации, т.е. передачи содержания при помощи обращения к действительности» [Там же, с. 76].

Суммируя вышесказанное, необходимо указать на то, что процесс интерпретации, как он видится авто­рами, явно подразумевает включение всех стадий посреднического акта: восприятие, обработка (анализ и синтез) - принятие переводческого решения, воспроизведение. Существенные признаки касаются только двух последних. Это же правомерно и для процесса перевода. Из описания этих двух стадий, определяющих различия перевода и интерпретации, можно предположить, что понимание смысла сообщения у переводчика при интерпретации складывается из соотнесения исходного сообщения с действительностью и его опытом непосредственно в процессе передачи сообщения. При переводе понимание не влечет за собой таких усилий переводчика на вычленение смысла благодаря уже сформированной системе соответствий с учетом факто­ров действительности и опыта переводчика.

Еще один существенный признак, лежащий в основе отличия интерпретации от перевода - степень абстрагированности переводчика от оригинального сообщения. В интерпретации, надо полагать, данная аб- страгированность ведет к довольно значительным изменениям семантического содержания сообщения.

Другой подход к определению техник перевода представлен Я. И. Рецкером в его теории закономерных со­ответствий. Отправной точкой рассуждения ученого является то, что точный перевод - это «не только то, что выражено подлинником, но и так, как это выражено в нем», и что в переводе необходимо полагаться на одни и те же логико-семантические факторы для передачи одного и того же смыслового содержания [6, с. 7-8].

Предписанные три категории соответствий определяют выбор переводчика либо в «сфере языка» (использование традиционных эквивалентов), либо в «сфере речи» (подбор вариантных и контекстуальных соответствий или применение переводческих трансформаций) (сравн. у Комиссарова - эквивалентный пере­вод и безэквивалентный перевод) [4, с. 48]. Но в любом случае критерием адекватности перевода может вы­ступать только соответствие частице действительности, описанной в оригинале. Простое проникновение в действительность со стороны переводчика не может обеспечить адекватности перевода. Только опора на текст, на то, как эта действительность отображена средствами языка, может служить предпосылкой адекват­ного перевода. Осведомленность переводчика в области перевода не сводится к нулю, но «входит в число факторов, определяющих функциональную основу закономерных соответствий» [6, с. 8-10].

Абсолютно противоположный подход к способам перевода представлен Д. Селескович и М. Ледерер в их ра­боте «Интерпретировать для того, чтобы переводить» (1984 г.) [14]. Задача переводчика заключается в передаче на другой язык смысла переводимого высказывания, который возникает в момент речи в конкретных условиях. Такой смысл не совпадает с языковым содержанием высказывания, так как фраза вне контекста коммуникации значит не то, что она значит тогда, когда ее использует говорящий, адресуя ее слушающему [Ibidem, р. 104-116].

Использование термина «интерпретация» приравнивается к пониманию, то есть извлечению смысла, ми­нуя языковое содержание. Этот интуитивный процесс происходит мгновенно, в памяти переводчика сохра­няется только извлеченный смысл, который он и передает в переводе. Обращение к языковому содержанию, к значениям языковых единиц оригинала только затрудняет и искажает понимание, а следовательно, и перевод.

В таком случае всякий перевод, по мнению авторов, - это интерпретация. Согласно данной интерпретацион­ной теории переводчик интуитивно понимает смысл сказанного и естественным образом, как любой говорящий, выражает этот смысл на другом языке. На самом деле, такое толкование интерпретации включает не столько собственно процесс извлечения смысла, сколько передачу содержания оригинала без ориентации на то, как этот смысл был представлен в оригинале, независимо от того, есть ли у переводчика выбор выполнить перевод наиболее близко к формам оригинала, или нет. Такое «нестрогое» отношение к семантическому содержанию оригинального сообщения сделало эту теорию привлекательной и популярной в переводческом сообществе. Это так называемая «интерпретация... в чистом виде», которая вряд ли в принципе возможна [10, с. 50].

«Схватывание смысла», представляющее краеугольный камень интерпретационной теории, - метафора, не допускающая какие-либо объективные измерения смысла. Сам смысл определяется только остенсивно, иных дефиниций авторы не дают. Это делает их теорию весьма утилитарной. Тем не менее, именно появление интер­претационной теории поддержало методику представления способов перевода как собственно перевод (транс­ляцию) и интерпретацию. Такое разделение деятельности переводчика на перевод как знаковый способ перево­да и интерпретацию как абстрагированный от знака перевод значительно уменьшает в последнем роль языка.

Семиотический подход в теории перевода, наоборот, тесно связывает интерпретацию с языковым зна­ком. Р. Якобсон называет перевод интерпретацией вербального знака. Он объясняет это тем, что значение любого лингвистического знака - это его перевод в другой знак, особенно в такой, в котором это значение более полно развернуто [12, с. 16-18]. В процессе перевода взаимодействуют две системы - интерпретиру­ющая и интерпретируемая. Соответственно, перевод - это перевод одних знаков в другие, т.е. интерпрета­ция [2, с. 242-247]. Объяснение процесса перевода через интерпретацию открывает одну из существенных его черт, которая и является залогом его успешности - понимание сообщения переводчиком, или иначе «из­влечение его импликатур» [8, с. 52].