Файл: Варш набат.doc

ту, что спрятал в задний карман. Отдал бы?

Млодек. Конечно, это же в порядке вещей! А ты?

Млада. А я бы оставила тебе ту конфету, которую ты спрятал.

Млодек. Это человечно. Ну, видишь, мы не играем. Мы по настоящему

человечны.

Млада. Как же не играем! Ведь у нас нет конфет.

Интермедия «Два Конрада». Сцена вторая.

Вольф. Доброе утро, герр учитель. Оберштурмбанфюрер Конрад Вольф.

Учитель. Доброе утро, господин оберштурмбанфюрер. Чем могу служить?

Вольф. Вы глава этого приюта для сирот?

Учитель. Да.

Вольф. Они действительно сироты?

Учитель. У них нет родителей, только я.

Вольф. Понимаю. И, конечно, трудности с продовольствием.

Учитель. Война.

Вольф. Мы принесли вашим детям вкусный завтрак. Масло, белый хлеб.

Игрушки тоже, чтобы им было весело. Но, где же дети?

Учитель. Спят. Еще очень рано, 6.45 утра. Еще не время для звонка.

Вольф. О! Какой прядок…Мы будем ждать.

Учитель. Но у вас, наверное, много дел? Можете просто оставить подарки.

Вольф. Это тоже дело. Доброе дело. Мы будем ждать….

Учитель. Настоящее масло?

Вольф. Маргарин, но очень похожий на масло. Не хочу вас обманывать.

Немецкие дети тоже кушают этот маргарин. Очень, очень похоже на масло.

Учитель. Я знаю доктрину фюрера «доброта и сочувствие – только для

немцев».

Вольф. Вы не верите в немецкую доброту…Это моя личная инициатива.

Учитель. А-а, какие-нибудь нейтральные корреспонденты! Эффектные фото?

Вольф. Ну, зачем так, герр учитель. Я знаю ваши книги. Вы педагог,

писатель, врач. Такими людьми, даже негерманского происхождения третий рейх не бросается. Время и обстоятельства вносят коррективы даже в доктрину фюрера. Не пора ли поднимать детей.

Учитель. Недостаток еды я компенсирую сном. Изменения в доктрину вы не

собираетесь вносить ежедневно?

Вольф. Здесь – нет.

Учитель. Как это надо понимать?

Вольф. Сегодня мы вывезем ваш приют на дачу. Речка, рощи, полянки…

Учитель. Настоящая дача или…тоже маргарин?

Вольф. Вы шутник, герр учитель. Нет-нет, это – масло. Все настоящее: и

холмы, и рощи, и речка. Длинная польская речка с коротким названием «Буг».

Учитель. Треблинка?!

Вольф. Да.

Здесь пойдет информация о Треблинке и других концлагерях.

Учитель. Скажите, господин оберштурмбанфюрер…у вас есть жена? Дети?

Вольф. К чему этот вопрос, герр учитель?

Женщина. Ты знаешь к чему, Конрад. Каждый раз ты сам себе его задаешь.

Вольф. Я не хочу, чтобы ты была здесь, Маргарита.

Женщина. Если бы не хотел, меня бы здесь не было. Может это совесть,

Конрад?

Учитель. Вы не ответили, господин…

Вольф. Да есть, жена и сын!

Женщина. А если тебе прикажут и нашего Герберта отправить на такую

«дачу»?

Вольф. Я солдат, Маргарита, и у меня есть только одно право: выполнить

приказ и пустить себе пулю в лоб.

Женщина. Ты чудовище, Конрад! А если кто-нибудь из детей будущий

Шиллер?

Вольф. Перестань! Это цифры, а не люди. Человеко-единицы. Так легче.

Женщина. Значит тебе бывает тяжело, да? Значит, все-таки – совесть?!

Вольф. У меня нет собственной совести. 20 лет назад я отдал ее фюреру. Я не

из тех кто вступал в партию ради карьеры…Когда-то я был для тебя героем, Маргарита.

Женщина. Я думала, это просто игра в солдатики.

Вольф. За этой игрой стояла Родина. Германия – моя церковь!

Учитель. А вышки? Сторожевые вышки вокруг забора?

Вольф. Детей нужно оберегать, герр учитель. Война.

Женщина. Но Польша – это тоже церковь для поляков! Откажись, заболей…

Вольф. Можно отказаться от работы, но нельзя отказаться от миссии.

Женщина. Ты считаешь это миссией?! В стеклянную ночь в Берлине, когда

громили евреев, я прятала в твоем кабинете четыре еврейских детей. Слышишь!? Почему ты молчишь?

Учитель. Что же вы молчите, господин оберштурмбанфюрер?

Вольф. Вы что-то сказали?

Учитель. У ворот «дачи» стоит охрана, и детей отсчитывают поштучно.

Вольф. Наша слабость – любим порядок. (жене) Очень может быть, что я тоже

их спрятал бы.

Учитель. Потом ворота закрываются и детей даже не выводят на прогулку.

Вольф. На территории есть все – и рощи и речка, я уже говорил.

Учитель. И труба. Большая труба, из которой круглые сутки идет дым.

Женщина. Он все знает, Конрад!

Вольф. Теплоцентраль. Ночью бывает холодно. Дети могут заболеть.

Простудиться.

Учитель. На этой «даче» дети не могут заболеть. Мертвые дети вообще не

болеют. Это я вам говорю как врач.

Женщина. Он ждет, Конрад.

Вольф. Хватит об этом, я на службе!

Женщина. Твоя служба распоряжаться жизнью и смертью? Конрад, ты бог?

Вольф. Нет, я – не бог. Но мы – руки господа!

Женщина. Теперь, я даже не могу сказать «Господи»! (садится на свое место)

Интермедия «Молящие».

Вольф. Откуда вы знаете, что дети умирают на этой «даче»?

Учитель. Разве я сказал «умирают»?.. Детей убивают.

Вольф. Это – приказ.

Учитель. Что?! Значит…значит, это правда? Нет-нет! Этого не может быть! Вы

пошутили, да?.. нет?.. но, я полагал…надеялся…что…

Вольф. Что?.. Что я опровергну этот слушок, который просачивается вместе с

дымом из треблинской трубы?

Учитель. Это теплоцентраль…да?..

Вольф. Это – крематорий.

Учитель. Вы клевещите на себя! Вы же человек. У вас руки музыканта, у вас

лоб мыслителя. В вашей груди бьется сердце!

Вольф. Благодарю вас, герр учитель…Дети не должны знать, что их ждет. Это

было бы бесчеловечно.

Учитель. Значит, все правда?..и как вы это…делаете?..

Вольф. Газовые камеры у нас оформлены как душевые. Кафельные души.

Настоящие краны, только из них течет не вода, а газ. Много разноцветных резиновых игрушек: зеленые лягушки, розовые лебеди. Как в старых немецких сказках. Дети обычно веселятся до последней минуты. Хлопают друг друга игрушками по голове, спинам….

Учитель. Да, старые добрые немецкие сказки. Только теперь облицованные

кафелем, чтобы удобней было мыть сказку после употребления. И по всей сказке разносится вкусный запах только что вскипевшего молока.

Вольф. Поймите, герр сказочник, каждый ребенок – это только черновик

человека. Неудачные черновики – сжигают.

Учитель. Вы тоже были черновиком? Или немецкие дети сразу создаются

набело?

Вольф. В наших детях заложены три истины: бог, фюрер, я. Эти «Я»

превращаются в бесчисленные «МЫ». А «МЫ» несем в мир озон нашей веры.

Учитель. А вы не думали, что история стукнет ваших детей по голове своей

игрушкой и они перестанут слепо верить, а начнут думать. И тогда из ваших коровьих «м-мы» превратятся в настоящих людей, у которых найдется место для презрения и стыда за своих отцов.

Вольф. О какой истории вы говорите? Войска фюрера под Москвой.

Учитель. Да, я слышу об этом больше трех месяцев. И я купил 365 фотографий

фюрера, мне их продали по дешевке, как оптовому покупателю. Каждый день я рву по одной фотографии, вместо календаря. Иногда хочется по 2-3 сразу, но я понимаю, по одному фюреру в день – это уже хорошо!

Вольф. Вы понимаете, чем это вам грозит?

Учитель. Мне повернуться спиной, или…как это у вас…

Вольф. Не бойтесь, герр учитель. Я не хочу стрелять. Я хочу, чтобы вы

проводили детей до ворот Треблинки. И тогда…

Учитель. Я получу вашу пулю?

Вольф. Вы получите второй эшелон детей, потом – третий и так далее.

Учитель. Я буду кричать об этом на улице!

Вольф. Сколько угодно! После первого эшелона. Кричите: «Смотрите, вот я,

старый, уважаемый польский учитель. Это я провожаю детей до ворот Треблинки. Когда ко мне пришли СС, я спросил: «Чем могу служить?». И Конрад Вольф дал мне прекрасную службу. У меня паек штурмбанфюрера, мной доволен рейхсфюрер, и сам фюрер наградил меня орденом за прекрасную идею придать газу запах вскипевшего молока! Кричите, ну!

Учитель (обращаясь к охранникам). Люди послушайте! Неужели вы надели

форму, чтобы воевать с детьми? Убитые идут за живыми. Если ты убил человека, он идет за тобой всю жизнь! А если ты убил ребенка, за тобой идет взрослый, тот, кем бы стал этот ребенок. Он идет и несет на руках себя, маленького, которого ты убил, и не дал стать ему человеком. Неужели вы не понимаете, что дети похожи на весну? Они похожи на маленькие клейкие листочки, которые обязательно должны превратиться в большие листья, дающие всем чистый воздух. Иначе – как дышать?! Разве можно убивать будущее, люди?

Вольф. Прекрасная речь! Сказочная речь. Только вы не учли, что нашим

солдатам фюрер сделал идеологическую операцию. Он сказал: «…пусть каждый запрет свое сердце на ключ, и этот ключ отдаст мне. В битве за будущее победят лишь те, у кого сердца заперты на ключ. Я в ответе за вас перед богом!». Да, у меня руки музыканта. Я играл Баха и плакал. После Баха можно обнимать кого угодно. Гете, Шиллер – прочь! Только портреты героев третьего рейха! Только марши! Все в ногу! Друм-линкс-цвай-драй. Друм-рехт-цвай-драй! Кто не в ногу – тот враг! Мы солдаты! Победив, мы станем поэтами, тогда сам фюрер откроет наши сердца, и мы впустим туда соловьев, посадим розы и выдвинем нового Гете!!!