Файл: Srednevekovij roman i povestj.pdf

Еще быстрей спешит вперед, Чем он летел туда, в Бробарц, Покинув княжество Грагарц.

Уж вечер… Скоро месяц выйдет. Но что сквозь заросли он видит? Там озера блеснула гладь.

Ладью на озере видать. И рыбаков. А посередке,

Вкругу мужчин, сидящих в лодке, Он замечает одного, Кто не похож ни на кого:

Вплаще роскошном, темносинем, Расшитом золотом… С павлиньим Плюмажем… Будь он королем, Пышней бы не было на нем И драгоценнее наряда.

Герой с него не сводит взгляда И спрашивает рыбака:

Что, далека или близка Дорога в здешнее селенье? Но что он видит в удивленье? Сколь опечалился рыбак!

Вего очах могильный мрак.

Он грустно молвит: «Милый друг, На тридцать сорок верст вокруг Жилья не сыщете людского.

Здесь нет селенья никакого… А впрочем, добрый господин, Тут замок слышал я один Невдалеке виднеется… Вам есть на что надеяться! Спешите же скорей туда, Где скал кончается гряда,

Но будьте крайне осторожны: Глядишь, и оступиться можно!.. Чтоб в замок вас могли впустить, Вы попросите опустить Сначала мост подъемный Над пропастью огромной.

Опустят если добрый знак…» «Что ж. Я поеду, коли так…» «Вам надо торопиться!

Но бойтесь заблудиться! Я это говорю к тому,

Что нынче ночью вас приму Как гостя в замке этом, С почетом и приветом.

Страшитесь же прибрежных скал!.. И, попрощавшись, поскакал

Втот странный замок Парцифаль… «Коль этот юноша чудесный Вдруг рухнет со скалы отвесной, Клянусь, мне будет очень жаль…»

Сказал рыбак, безмерно грустный… Но мчится всадник наш искусный, Господней милостью храним, И видит замок перед ним… Не просто замок: чудокрепость! Попытка взять ее нелепость. Штурмуй хотя бы тридцать лет, Обрушься на нее весь свет,

Вовнутрь ворваться невозможно: Защита больше чем надежна… Парцифаль при свете звезд Глядит: подъемный поднят мост, И только ветер или птица Способны очутиться, Перемахнувши через ров,

Водном из внутренних дворов… Вдруг страж заметил Парцифаля; И говорит: «Узнать нельзя ли, Откуда вы? Кто вы такой?

Что наш тревожите покой?» Парцифаль сказал тогда: «Рыбак прислал меня сюда. С ним встретясь волею судеб, Заночевать, спросил я, где б… Он мне дорогу показал И на прощанье наказал,

Чтоб мост подъемный опустили И в замок чтоб меня впустили…» «О славный рыцарь! В добрый час! Все будут рады видеть вас!

Все к вашим здесь услугам, Коли Рыбак зовет вас другом!» Страж мост подъемный опустил И, как устав велит, застыл Перед высокою персоной, Сюда судьбою занесенной… А Парцифаль во весь опор Во внутренний влетает двор, Угрюмой стражею допущен… Но как же этот двор запущен! Зарос крапивой и травой.

Души не видно здесь живой, Давно здесь стычек не бывало,

Ивсе зачахло, все увяло. Плац с незапамятных времен Не видел яркости знамен,

Давно здесь рыцари не бились, Лихие кони не носились (Так делать нечего бойцу

Ив Абенберге,{207} на плацу)…

Но пестрой, праздничной картиной Был подменен сей вид пустынный… С восторгом Парцифаль взирал, Как все, кто был здесь, стар и мал, Его приветливо встречали, И клики радости звучали.

И, празднично одеты, Пажи или валеты,{208} Готовящиеся в бойцы, Коня хватали под уздцы, Несли скамеечку для ног,

Чтоб спешиться удобней мог Наш юный рыцарь вдохновенный, Воистину благословенный… Он ловко спешился. И тут С почтеньем в дом его ведут.

От ржавчины и пыли Его лицо отмыли. Затем он получает в дар

Плащ, что пылает, как пожар:

То был арабский шелк блестящий, Шуршащий, нежно шелестящий, Тот плащ, что, по словам пажа, Носила прежде госпожа, Святая королева

Репанс{209} «Не Знающая Гнева»… (Признаюсь вам, что и она Была поражена Красою Парцифаля…)

Все словно бы воспряли. Печаль с угрюмых лиц сползла,

Исловно Радости Посла Скорбящие встречали, Забыв свои печали…

Ивсе заботятся о нем

Исладким потчуют вином. С него доспехи сняли,

(Но в Вильденберге у меня{211} Нельзя согреться у огня.)

Вот на кровати раскладной Внесен, усталый и больной, Дворца роскошного хозяин. Тяжелой хворью он измаян. Глаза пылают. Хладен лоб. Жестокий бьет его озноб.

У очага, что посредине, Приподнялся он на перине

Ис грустью на друзей взирал. Чем жил он? Тем, что умирал, Пусть в славе, пусть в почете, Но с Радостью в расчете…

Итело хворое не грели

Ни печи, где дрова горели Столь жарким, яростным огнем, Ни шуба, что была на нем

Сдвойным подбоем соболиным, Ни шапка с пуговкойрубином, Надвинутая на чело, Чтоб было голове тепло, Ни меховое покрывало Ничто его не согревало…

Но вопреки ужасной хвори Он, с лаской дружеской во взоре, Увидев гостя, попросил

Его присесть… Он был без сил, Но добротой лицо лучилось… И вдруг нежданное случилось…

Дверь настежь. Свет свечей мигает. Оруженосец в зал вбегает, И крови красная струя

Скопья струится,{212} с острия

По рукаву его стекая.

И, не смолкая, не стихая, Разносится со всех сторон Истошный вопль, протяжный стон.

Иэто вот что означало: Все человечество кричало

Ив исступлении звало Избыть содеянное зло, Все беды, горести, потери!..

Вдоль стен, к резной дубовой двери, Копье оруженосец нес, А крик все ширился и рос,

Но лишь за дверью скрылся он,

Тотчас же смолкли крик и стон И буря умиротворилась… Тут дверь стальная отворилась,

Ив зал две девушки вошли: Златые косы до земли, Прекрасны, словно ангелочки, На голове у них веночки, Одеты в праздничный наряд, В руках светильники горят.

С красавиц люди глаз не сводят. Но вот за ними следом входят Графиня со своей служанкой, Лицом прелестны и осанкой. Как восхитительны их черты! Каким огнем пылают их рты!

Ис восхищеньем видят гости Скамейку из слоновой кости, Что обе вносят в зал, Где Муж Скорбящий возлежал.

Они смиренно поклонились

Ик девам присоединились… Но тут под сладостный напев Вступают восемь новых дев.

Четыре девы в платьях темных Несли в светильниках огромных Громады свеч: их свет светил Светлей надоблачных светил. У четырех других был камень, Ярко пылавший, как пламень: Струилось солнце сквозь него. Яхонт, гранат зовут его…

Идевы устремились тоже

К тому, кто возлежал на ложе. Уже поставлен перед ним Стол с украшением резным. Возникли чаши, кубки, блюда, Драгоценная посуда, И радовали взоры Из серебра приборы…

Ясосчитал, что было там Прекрасных восемнадцать дам, В шелка и бархат разодетых Величественней в мире нет их. Но, счет закончить не успев,

Яшестерых прибавлю дев, Возникших посреди других В двухцветных платьях дорогих…

Ик трапезе приготовленье Сим завершилось… И явленье Чудесное произошло.

Не солнце ли вспыхнуло так светло, Что ночь, казалось, отступила? Нет! Королева в зал вступила!.. Лучезарным ликом все освещала, Чудеса великие предвещала.

Ибыл на ней, как говорят, Арабский сказочный наряд.

Иперед залом потрясенным Возник на бархате зеленом Светлейших радостей исток, Он же и корень, он и росток,

Райский дар, преизбыток земного блаженства, Воплощенье совершенства,

Вожделеннейший камень Грааль…{213} Сверкал светильников хрусталь,

Изапах благовоний пряных Шел из сосудов тех стеклянных, Где пламенем горел бальзам Услада сердцу и глазам…

. .

Да. Силой обладал чудесной Святой Грааль… Лишь чистый, честный, Кто сердцем кроток и беззлобен, Граалем обладать способен…

Иволей высшего царя

Он королеве был дан не зря… Она приблизилась к больному (И не могло быть поиному), Поставила пред ним Грааль… Глядит с восторгом Парцифаль Не на святой Грааль… О нет! На ту, в чей плащ он был одет… Но дело к трапезе идет…

Ислуги вносят для господ Чаны с нагретою водою… Рук омовенье пред едою Свершает благородный круг.

Ивот для вытиранья рук Гостям подносит полотенца

Паж с кротким обликом младенца… Дымится в чашах угощение: Столов, наверно, сто не менее. Четыре гостя за каждым столом (Гостей четыреста числом).

Предивно убраны столы Скатерти что снег белы…

. .

Владыка на исходе сил Сам перед трапезой омыл Свои слабеющие руки.

И, верен рыцарской науке, Парцифаль по зову чести Со страждущим омылся вместе,

Умногих вызвав умиленье… И преклонил пред ним колени Какойто очень юный граф, Обоим пестрый плат подав… Но слушайте, что было дале!

Укаждого стола стояли Четыре кравчих… Из них двоим Вменялось господам своим И нарезать, и наливать,

А двум другим все подавать… Затем с достоинством, без спешки, Вкатили кравчие тележки, На коих не один бокал Чистейшим золотом сверкал И, ярким светом залитая, Сияла утварь золотая… Но вот вступает сотня слуг,

Чтоб совершить по залу круг. Добавим, что в руках у них Сто белых скатертей льняных (Зачем, узнаете впоследствии).

Гофмаршал возглавляет шествие… Остановились пред Граалем, И тотчас дал хлеба Грааль им. (Здесь я рассказываю вам

Лишь только то, что слышал сам.) Грааль в своей великой силе Мог дать, чего б вы ни просили,

Вмиг угостив вас (это было чудом!) Любым горячим иль холодным блюдом, Заморским или местным, Известным исстари и неизвестным, Любою птицей или дичью Предела нет его величью.

Ведь Грааль был воплощеньем совершенства И преизбытком земного блаженства, И был основою основ Ему пресветлый рай Христов.

О, сколько в чашах золоченых Вареных, жареных, печеных Яств у Грааля! Он готов

Краздаче мяса всех сортов. Он разливал супы на диво,

Кжаркому предлагал подливы И перец, обжигавший рты, Набив обжорам животы.

Он кубки наполнял искристым Вином, и терпким и игристым, Он, тот, пред кем склонялся мир, Справлял гостеприимства пир, И не случайно в этот зал Он в гости рыцарей созвал!..

Но что же с молодым героем? Он потрясен, смятен не скроем. Спросил бы: что творится здесь? Однако скромность, а не спесь Ему задать вопрос мешает И права спрашивать лишает.

Ведь Гурнеманц предупреждал, Чтоб Парцифаль не задавал При неожиданных соблазнах Вопросов лишних или праздных: От любопытства кровь бурлит, А вежество молчать велит!.. «Нет, любопытством не унижу Честь рыцаря!.. А то, что вижу, Мне объяснят когданибудь,

Лишь надо подождать чутьчуть…» Что ж, может быть иной вопросец Порой и вправду ни к чему… Но тут приблизился к нему С мечом в руках оруженосец, Меч Парцифалю преподнес, Великую радость ему принес.

Сей радостный подарок Стоил бы тысячу марок: Вся из рубинов рукоять! А лезвие! Не устоять Врагу пред этой сталью!.. Тут с ласковой печалью

Негромко вымолвил больной: «Был этот меч всегда со мной, Всегда служил мне верно.

Теперь же дело мое скверно, Рука не в силах меч держать.

Ион тебе принадлежать Отныне будет: воздаянье За добрые твои деянья

Инечто вроде возмещенья За скромность угощенья…»

Как речь столь странную понять? Но Парцифаль молчит опять. Молчит! Хоть все, кто были в зале, Сейчас вопроса ожидали.

Он, очевидно, нужен всем.

Но Парцифаль, как прежде, нем… А почему бы не спросить? (Молчанья этого простить Я Парцифалю не намерен!

Он в послушанье неумерен: Задай вопрос он хоть один,

Исразу б ожил господин, Которого мне жаль до слез. Но на губах застыл вопрос У сына Гамурета.

Ия не делаю секрета,

Что сим какой уж тут секрет? Не пользу он принес, а вред: Ведь только при одном условье

Мог господин вернуть себе здоровье…) Меж тем закончен странный бал, И гости покидают зал, Как бы спеша скорей отсюда.

Ислуги кубки и сосуды Уносят с каждого стола.

Икто последней в зал вошла, Уходит первой… Парцифалю, Владельцу замка и Граалю Отвесив царственный поклон… Герой понуро вышел вон.

(Ах, неспроста он так печален…) Но вот в одной из ближних спален Он примечает старика.

(Кто это? Помолчим пока. Потом, когда настанет время, Вы познакомитесь со всеми, Кто вам доселе незнаком:

Ис этим дивным стариком,

Чья борода была, Как иней утренний, бела,

И с этим королем несчастным, К моей истории причастным…)