ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 04.07.2024
Просмотров: 382
Скачиваний: 2
Семиотическое пространство предстает перед нами как многослойное пересечение различных текстов, вместе складывающихся в определенный пласт, со сложными внутренними соотношениями, разной степенью переводимости и пространствами непереводимости. Под этим пластом расположен пласт «реальности» - той реальности, которая организована разнообразными языками и находится с ними в иерархии соотнесенностей. Оба эти пласта вместе образуют семиотику культуры. За пределами семиотики культуры лежит реальность, находящаяся вне пределов языка. Слово «реальность» покрывает собой два различных явления. С одной стороны, это реальность феноменальная, по кантовскому определению, то есть та реальность, которая соотносится с культурой, то противостоя ей, то сливаясь с нею. В ином, ноуменальном смысле (по терминологии Канта), можно говорить о реальности как пространстве, фатально запредельном культуре. Однако все здание этих определений и терминов меняется, если в центре нашего мира мы поместим не одно изолированное «я», а сложно организованное пространство многочисленных взаимно соотнесенных <<я».
Итак, внешняя реальность была бы, согласно представлениям Канта, трансцендентальной, если бы пласт культуры обладал одним единственным языком. Но соотношения переводимого и непереводимого настолько сложны, что создаются возможности прорыва в запредельное пространство. Эту функцию также выполняют моменты взрыва, которые могут создавать как бы окна в
Пушкин А. С. Поли. собр. со". Т. ΥΙΠ, кн. I. С. 264.
Пересечение как взрыв
==43
семиотическом пласте. Таким образом, мир семиозиса не замкнут фатальным образом в себе: он образует сложную структуру, которая все время Играет» с внележащим ему пространством, то втягивая его в себя, то выбрасывая в него свои уже использованные и потерявшие семиотическую активность элементы. Из сказанного можно сделать два вывода: во-первых, абстракция одного языка общения как основы семиозиса - дурная абстракция, ибо она незаметным образом искажает всю сущность механизма. Конечно, мы можем рассматривать случаи, приближающиеся к относительной идентичности передающего и принимающего механизмов, и, следовательно, общение с помощью одного единственного канала. Однако это не генеральная модель, а частное пространство, абстрагируемое из «нормальной» полилингвиальной модели. Второй аспект связан с динамической природой языкового пространства. Представление о том, что мы можем дать статическое описание, а затем придать ему движение также дурная абстракция. Статическое состояние - это частная (идеально существующая только в абстракции) модель, которая является умозрительным отвлечением от динамической структуры, представляющей единственную реальность.
==44
00.htm - glava06
Мыслящий тростник
Проблема культуры не может быть решена без определения ее места во внекультурном пространстве. Вопрос этот можно сформулировать так: своеобразие человека как культурного существа требует противопоставления его миру природы, понимаемой как внекультурное пространство. Граница между этими двумя мирами не только будет отделять человека от других внекультурных существ, но и будет проходить внутри человеческой психики и деятельности. Определенными своими сторонами человек принадлежит культуре, другими же связан с внекультурным миром. В равной мере неосторожно было бы категорически исключить животный мир из сферы культуры. Таким образом, граница размыта и определение каждого конкретного факта как принадлежащего
==45
культурной или внекультурной сфере обладает высокой степенью относительности. Но то, что обладает относительностью применительно к отдельному случаю, в достаточной мере ощутимо, когда мы говорим в категориях абстрактной классификации. С этой оговоркой мы можем вычленить мир культуры как некоторый объект дальнейших рассуждений. Тютчев в стихотворении с эпиграфом: «Est in arundineis modulario musica ripis»* с философской точностью поставил этот, всегда мучительный для него вопрос; вопрос о двойной природе человека как существа, вписанного в природу и в ней не умещающегося: Певучесть есть в морских волнах, Гармония в стихийных спорах, И стройный мусикийский шорох Струится в зыбких камышах.
Невозмутимый строй во всем. Созвучье полное в природе, — Лишь в нашей призрачной свободе Разлад мы с нею сознаем.
Откуда, как разлад возник? И отчего же в общем хоре Душа не то поет, что море, И ропщет мыслящий тростник?
И от земли до крайних звезд Все безответен и поныне Глас вопиющего в пустыне, Души отчаянный протест? **
Есть музыкальная стройность в прибрежных тростниках
(лат.).
Тютчев Ф. И. Поли. собр. стихотворений. Λ., 1939.
С. 134. (Лирика. Т. I., 1965. С. 199, 268.)
==46
Культура и взрыв
Тютчевская тема «двойной бездны», имеющая большую философско-поэтическую традицию *, получает здесь специфическое истолкование: природа, по Тютчеву, наделена гармонией. Ей противостоит дисгармония человеческой души. Философское понятие гармонии подразумевает «единство в многообразии; в музыке оно означает созвучие многих тонов в одно целое и оттуда было заимствовано пифагорейцами, учившими о гармонии сфер, т. е. о правильном обращении небесных светил вокруг центрального огня, дающих гектохорд». Приводя это определение, Э. Л. Радлов добавляет: «Сведенборг говорит об „установившейся" (констабилированной) гармонии, обусловливающей порядок организации мира» **. Тютчев-
Выраженное здесь противоречие — одна из мучительных тем для Тютчева вообще: И снова будет все как есть, И снова розы будут ивесть, И терны толе. Между тем как человеку (возлюбленной поэта)
Возврата нет, не расцветешь. Ср. у Державина: Я телом в прахе истлеваю —
Умом громам повелеваю. Ср. также у Баратынского: Зима идет, и чахлая земля
В широких лысинах бессилья, И радостно сверкавшие поля
Златыми класами обилья, Со смертью жизнь, богатство с нищетой, Все образы годины бывшей
Сравняются под хладной пеленой, Однообразно их покрывшей.
Перед тобой таков отныне свет
Но в нем тебе грядущей жатвы нет.
«Осень» Радлов Э. Л. Философский словарь, изд. 2-е. М., 1913. С. 112.
Мыслящий тростник
==47
ский разрыв между человеком и миром - противоречие между гармонией и дисгармонией. Но одновременно гармония мыслится Тютчевым как вечно неизменное или вечно повторяемое бытие. Между тем как человек включен в дисгармоническое, т. е. несимметричное развернутое движение.
Мы подходим к коренному вопросу: конфликту между замкнутым, т. е. правильно повторяющимся, движением и движением линейно направленным.
В мире животных мы сталкиваемся с движением по замкнутому кругу: и календарные, и возрастные, и прочие изменения в этом мире подчинены закону повторяемости. В этом смысле характерно различие между обучением у животных (здесь и дальше, говоря о животных, мы будем иметь в виду, главным образом, высших млекопитающих) и людей, при всем, часто отмечаемым учеными, параллелизме этих процессов. У животных значимые формы поведения - цель и предмет обучения противостоят незначимым. Значимое поведение имеет ритуализованный характер: охота, соревнование самцов, определение вожака и другие значимые моменты поведения оформляются как сложная система «правильных», т. е. имеющих значение и понятных как для действующего, так и для его партнера, поз и жестов. Все значимые виды поведения имеют характер диалогов. Встреча двух соперничающих хищников (встреча эта, как правило, возможна, если один из них благодаря экстраординарным обстоятельствам - чаще всего, вмешательству человека, но иногда голоду или стихийным катастрофам - выбит из «своего» пространства и превращен в «бродягу»), вопреки созданным человеком легендам о «неорганизованности» и «беспорядочности» поведения животных, оформляется сложной системой жестовых ритуалов, служа-
==48
Культура и взрыв
щих обмену информацией. Системой жестов животные информируют друг друга о своих «правах» на это пространство, силе, голоде, намерении вступить в решительное сражение и т. д. Достаточно часто этот диалог завершается тем, что один из его участников, не вступая в бой, признает себя побежденным, сообщая об этом противнику определенным жестом, например, поджимая хвост. Конрад Лоренс отмечал, что когда в конце дуэли ворон подставляет другому ворону глаз или хищник подставляет другому горло - знаки признания себя побежденнымбой кончается, и победитель, как правило, не пользуется возможностью физически уничтожить побежденного. Выражающееся здесь различие между боевым поведением животных и человека породило первоначальный смысл русской поговорки: «Ворон ворону глаз не выклюет».
Движение по замкнутому кругу составляет и определенную, а в архаическом мире господствующую, сторону человеческого поведения. Платон считал идеалом построение социального мира по такой модели: ^Афинянин: <... > там, где законы прекрасны или будут такими впоследствии, можно ли предположить, что всем людям, одаренным творческим даром, будет дана возможность в области мусического воспитания и игр учить тому, что по своему ритму, напеву, словам нравится самому поэту? Допустимо ли, чтобы мальчики и юноши, дети послушных закону граждан, подвергались случайному влиянию хороводов в деле добродетели и порока?
Клиний: Как можно! Это лишено разумного основания.
Афинянин: Однако в настоящее время именно это разрешается во всех государствах, кроме Египта.
Мыслящий тростник
==49
Клиний: Какие же законы относительно этого существуют в Египте?
Афинянин: Даже слышать о них удивительно! Искони, видно, было признано египтянами то положение, которое мы сейчас высказали: в государствах у молодых людей должно войти в привычку занятие прекрасными телодвижениями и прекрасными песнями. Установив, что прекрасно, египтяне объявили об этом на священных празднествах и никому - ни живописцам, ни другому кому-то, кто создает всевозможные изображения, ни вообще тем, кто занят мусическими искусствами, не дозволено было вводить новшества и измышлять что-либо иное, не допускается это и теперь. Так что если ты обратишь внимание, то найдешь, что произведения живописи или ваяния, сделанные там десять тысяч лет назад - и это не для красного словца десять тысяч лет, а действительно так, - ничем не прекраснее и не безобразнее нынешних творений, потому что и
те, и другие исполнены при помощи одного и того же искусства» *. Не случайно идеальным воплощением искусства для Платона являются «древние священные хороводы». Замкнутый хоровод - символ циклического повторения в природе - становится для Платона идеальным воплощением искусства.
Циклическая повторяемость - закон биологического существования, ему подчинены мир животных и человек как часть этого мира. Но человек не весь погружен в этот мир, «мыслящий тростник», он находится в исконном противоречии с коренными законами окружающего.
Это проявляется в различиях, которые характерны для сущности обучения. Животное обуча-
Плапюн. Сочинения в 3-х т. Т. III. M., 1972. С. 121.
К оглавлению
==50
ется, как мы отмечали, системе ритуального поведения. Превосходство достигается силой, скоростью осуществления тех или иных жестов, но никогда - изобретением нового, неожиданного для противника жеста. Животное можно сопоставить с танцором, который способен усовершенствовать па танца, но не может резко и неожиданно заменить сам танец чем-либо другим. Поведение животного ритуально, поведение человека тяготеет к изобретению нового, непредсказуемого для его противников. С точки зрения человека, животному приписывается глупость, с точки зрения животного, человеку - бесчестность (неподчинение правилам). Человек строит свой образ животного как глупого человека. Животное образ человека - как бесчестного животного. Непонятной загадкой истории человечества является сам тот факт, что пред-человек выжил. несмотря на то, что был окружен хищниками, бесконечно превосходившими его силой, зубами и когтями. Приписать выживаемость человека его способности использовать орудия невозможно. Первоначальные орудия не обладали решающим превосходством над клыками и когтями хищников, кроме того, у человека были детеныши, не вооруженные топорами и копьями. Конечно, мы знаем случаи, когда изголодавшиеся зимой волки нападают на людей, или же аналогичные случаи нападения других хищников. Однако это - не правило, а эксцессы. Нельзя сказать, что волк питается людьми, волк питается мышами, мелкими грызунами, зайцами, в