Файл: Европейский тоталитаризм в XX веке.pdf

Взаимоотношения, мышление и психология людей в индустриальную эпоху подверглись существенным изменениям. Чудовищное давление, оказываемое на членов общества постоянным напряжением, монотонным трудом, неуверенностью в завтрашнем дне, растущей зависимостью от мощных государственных и экономических структур контроля и подчинения, усилило раздражимость и скрытую агрессивность, которая легко переводилась в русло расизма и ксенофобии. С другой стороны, массированное воздействие индустрии средств информации и обработки общественного сознания все сильнее навязывало людям определенные нормы и ценности, социальные роли, приучая менять их, как маски, в различных ситуациях, что препятствовало формированию целостных, автономных личностей и разрушало способность к критическому восприятию мира и различных доктрин.

В ходе своеобразного жесткого отбора члены общества с детства привыкали соблюдать те правила мышления и поведения, которые позволяли им выжить в острой повседневной борьбе за существование. Широкое распространение механистических и позитивистских истолкований данных естественных наук и их абсолютизация также способствовали восприятию норм иерархии, господства и капиталистической конкуренции как некоего позитивного факта, как законов природы. В свою очередь, принципы буржуазного общества переносились на мир природы. "Социал-дарвинизм" со свойственными ему взглядами на социальную и биологическую роль человека стал основой идеологии и террористической практики фашизма и национал-социализма. Таким образом, массовое сознание оказалось в значительной мере подготовленным к восприятию тоталитаризма всей предшествующей историей развития капитализма и государства. Но в то же время, ни в Германии, ни в Италии "большинство народа не желало фашизма и выбор ему не принадлежал. Муссолини и Гитлер пришли к власти тогда, когда об этом договорились сравнительно небольшие клики, при чем они следовали соответствующему решению высших хозяйственных кругов, которые пришли к выводу, что фашизм станет выходом из переживаемых ими трудностей".

Либеральная система в Италии была не в состоянии обеспечить успешную внешнюю экспансию и колониальную политику, не могла смягчить неравномерность в развитии отдельных регионов и преодолеть местный и групповой партикуляризм, а без этого было невозможно обеспечить дальнейший прогресс итальянского капитализма и завершение формирования "государства-нации". В этих условиях многие промышленные и финансовые корпорации, а также часть государственного, военного и полицейского аппарата выступили за "сильную власть", хотя бы даже в форме правления фашистов. Они активно финансировали их, попустительствовали погромам. Фашистские кандидаты были включены в правительственные избирательные списки на муниципальных выборах в ноябре 1920 г. и на парламентских в мае 1921 г. Министерскими декретами распускались левые муниципалитеты, до этого атакованные или разгромленные последователями Муссолини. На местах многие органы власти, армия и полиция открыто содействовали "фаши", помогали им доставать оружие и даже защищали их от рабочего сопротивления. После того, как в октябре 1922 г. власти пошли на уступки трудящимся, в Милане состоялись решающие переговоры между Муссолини и представителями союза промышленников, на которых было согласовано создание нового правительства во главе с фашистами. Затевая широковещательный "марш на Рим", призванный символизировать установление нового режима, вождь чернорубашечников прекрасно понимал, что ничем не рискует.

Фашистский режим в Италии приобрел четко выраженный тоталитарный характер лишь постепенно. На протяжении 1925-1929 гг. был закреплен примат государства над обществом, установлена монополия фашистской партии, печати и идеологии, создавалась система корпораций. "Вторая фаза развития режима Муссолини на пути к тоталитарному фашизму (1929-1939 гг.) характеризовалась дальнейшей концентрацией государственной власти и ростом ее контроля над экономическими и социальными отношениями, повышением роли фашистской партии в государстве и обществе, ускоренным процессом фашизации масс".

Победа национал-социализма в Германии была связана с очередной волной нарастания этатистских тенденций в послевоенной Европе. Идея сильной разумной власти, казалось, никогда еще не была столь разлита в воздухе, как в этот период. "Дух эпохи" выразил в 1926 г. писатель К. Хиллер, призвавший к "логократии". господству "мудрых" над "незнающим народом". Даже такой далекий от политики интеллектуал, как французский архитектор Ле Корбюзье в те годы утверждал, что для реализации его градостроительных планов понадобится сила, сравнимая с абсолютизмом XVII века.

Победа национал-социализма в Германии была связана с очередной волной нарастания этатистских тенденций в послевоенной Европе. Идея сильной разумной власти, казалось, никогда еще не была столь разлита в воздухе, как в этот период. "Дух эпохи" выразил в 1926 г. писатель К. Хиллер, призвавший к "логократии". господству "мудрых" над "незнающим народом". Даже такой далекий от политики интеллектуал, как французский архитектор Ле Корбюзье в те годы утверждал, что для реализации его градостроительных планов понадобится сила, сравнимая с абсолютизмом XVII века.

Возрастание роли государства в капиталистических странах в 20-х - 30-х гг. стало результатом происходивших технологических и социальных сдвигов. Начало широкого внедрения конвейеров и "фордистско-тейлористской" формы организации труда привели к резкому сокращению рабочих мест, массовому обнищанию, падению платежеспособного спроса и "великому кризису". Справиться с этими проблемами в рамках либерально-рыночной системы не удавалось. В условиях "атомизированного" общества государство вынуждено было взять на себя осуществление мер, без которых социум вообще перестал бы существовать как некое целое.

Государственно-административные нормы распространилось не только на сферы повседневной жизни, но и на экономику - посредством системы субсидий, налогов, регулирования цен и заработков, планирования и даже прямого огосударствления хозяйства. Заменяя собой "общественные и семейные связи солидарности, разрушенные товарными отношениями", государство образовало "необходимые рамки, которые не дают рыночной экономике закончиться коллективной катастрофой".35 Разумеется, фашистский режим был отнюдь не единственной возможной формой такой сильной власти. Но в Германии существовали особые обстоятельства. Веймарская политическая система устраивала крупный капитал вплоть до кризиса 1929 - 1932 гг. Экономические возможности для социального маневрирования и уступок наемным работникам были в значительной мере исчерпаны, и буржуазия прибегла к методам наступления на социальное, правовое и материальное положение трудящихся в попытке выйти из кризиса за их счет. Но такая политика наталкивалась на сопротивление мощных профсоюзов, способных вести забастовочную борьбу в защиту экономических интересов рабочих и служащих. Республиканские правительства, не имевшие с 1930 г. поддержки большинства ни в обществе, ни в парламенте, не обладали достаточной силой и полномочиями, чтобы сломить это противодействие.

Признаки ослабления экономической депрессии в конце 1932 г. не заставили промышленников - сторонников Гитлера сменить курс. К продолжению той же линию их побуждала неравномерность в развитии различных отраслей, огромная безработица, справиться с которыми могли только государственная поддержка хозяйства и планирование, а также попытки части правящих кругов во главе с генералом Шлейхером договориться с профсоюзами. Антипрофсоюзные силы в предпринимательской среде предпочли побудить президента Гинденбурга передать власть фашистским функционерам, которых они считали вполне заслуживающими доверия.36 Таким образом, установление "классических" фашистских тоталитарных режимов произошло в условиях соединения в чрезвычайных условиях экономического и государственно-политического кризиса двух различных факторов - роста преимущественно фашистских движений и стремления части правящих кругов передать им власть в надежде использовать их в своих целях. Поэтому сам фашистский режим носил в какой-то мере характер компромисса между новыми и старыми властвующими элитами и социальными группами. Партнеры шли на взаимные уступки: фашисты отказывались от обещанных и поддержанных мелкими собственниками мер против крупного капитала. Крупный капитал допускал фашистов к власти и соглашался с мерами жесткого государственного регулирования экономики и трудовых отношений.

Установление тоталитарного режима в России

Российская революция 1917 - 1921 гг. стала началом революционной волны, рожденной первой мировой войной. Большевики, пришедшие к власти в России, отвергли национализм правого крыла социал-демократии. Считая себя авангардом пролетариата, они выступили за создание нового, рабочего государства. Большевики провозглашали в качестве конечной цели построение свободного общества самоуправления, но разделяли социал-демократические представления о пути к нему через централизованное государство, которое должно было работать как монополия, служащая интересам всего общества. При этом они действовали жестко авторитарными методами принуждения "несознательных и колеблющихся" масс, полагая, что строительство социализма возможно только под руководством революционной власти.

Само революционное движение в России несло в себе сильный авторитарный заряд в виде представления об интеллигентском руководстве, сознающем общие интересы и действующим на общее благо. В отделении себя от народа сочетались две стороны, как подметил бывший "легальный марксист" С. Булгаков: "В своем отношении к народу, служение которому своею задачею ставит интеллигенция, она постоянно и неизбежно колеблется между двумя крайностями, - народопоклонничества и духовного аристократизма. Потребность народопоклонничества в той или другой форме (в виде ли старого народничества..., или в новейшей, марксистской форме...) вытекает из самых основ интеллигентской веры. Но из нее же с необходимостью вытекает и противоположное, - высокомерное отношение к народу, как к объекту спасительного воздействия, как к несовершеннолетнему, нуждающемуся в няньке для воспитания к "сознательности", непросвещенному в интеллигентском смысле слова".

Большевистская партия объявляла себя "рабочей", но в действительности была инструментом той части революционно настроенных интеллигенции и средних слоев, которая считала себя элитарным авангардом общественного прогресса и была недовольна "старческим склерозом" царской империи. Ее роль и стремления точно охарактеризовал участник русской революции анархист П.Аршинов: "Этот элемент всегда зарождался и вырастал на почве распада старого строя, старой системы государственности, производимого постоянным движением к свободе порабощенных масс. Благодаря своим классовым особенностям, своим претензиям на власть в государстве он в отношении отмирающего политического режима занимал революционную позицию, легко становился вождем порабощенного труда, вождем революционных движений масс. Но, организуя революцию, ведя ее под флагом кровных интересов рабочих и крестьян, этот элемент всегда преследовал свои узкогрупповые или сословные интересы и всю революцию стремился использовать в целях утверждения своего господского положения в стране".

До апреля 1917 г. в партии господствовало убеждение, что социализм в России станет возможен только после дальнейшего развития капитализма, путь которому должна была открыть буржуазно-демократическая революция. Большинство лидеров не сразу поддержало мнение В. И. Ленина и Л. Д. Троцкого о возможности непосредственного "перерастания" такой революции в социалистическую. Но и после этого большевистская теория была не в состоянии убедительно объяснить, как от решения непосредственных задач перейти к осуществлению долгосрочных социалистических целей. С одной стороны, Ленин в брошюре "Государство и революция" описал "диктатуру пролетариата" как постепенное развитие органов территориального и производственного самоуправления при отмирании государства. С другой, он вел речь о власти революционной партии при государственно-капиталистической экономической системе, вдохновленной военным хозяйством кайзеровской Германии - "военным социализмом", который, как показывают ленинские статьи 1917 г., произвел на большевиков огромное впечатление как полная "материальная подготовка социализма".

Социальная революция в России 1917 - 1921 гг. представляла собой мощный подъем движении трудящихся и их самоорганизацию в различных формах (Советов, фабрично-заводских комитетов, профессиональных объединений, коммун, крестьянских комитетов, кооперативов и т. д.), к захвату фабрик, заводов и земли, к социализации производства и другим преобразованиям снизу. После свержения буржуазного Временного правительства в октябре 1917 г. в стране на несколько месяцев установилось своеобразное равновесие сил между трудовыми массами и новой властью. С одной стороны, действовали органы самоуправления трудящихся, требовавших социализма. С другой, существовало большевистское правительство. Его программа вначале "не предусматривала непосредственной экспроприации капиталистов", предложенные им меры (всеобщее введение рабочего контроля при сохранении частной собственности, национализация банков и земли, постепенное огосударствление монополизированных отраслей при сохранении смешанной экономики) "не означали качественного переворота в социальной структуре российской экономики". Но бурное развитие революционной инициативы трудящихся заставило считаться с собой новые власти, которые под их давлением шли в проведении преобразований дальше, нежели полагали вначале. Часто "верхам" приходилось просто санкционировать экспроприации, уже осуществленные "снизу". В то же время, пролетарским и крестьянским организациям, несмотря на размах революционного движения, не удавалось наладить между собой прямые взаимосвязи, независимые от государства. Самоуправляющиеся фабрики и заводы работали нескоординировано, без капиталистов, но по-старому. Развитых революционно-синдикалистских структур, которые могли бы подготовить трудящихся к управлению производством и сразу после свержения буржуазной власти организовать его на социалистических началах, не существовало. Немецкий анархо-синдикалист А. Сухи, посетивший Россию в 1920 г., отмечал : "Контроль над промышленностью, которого добивались рабочие в октябре 1917 года, в конце концов окреп настолько, что превратился во власть на предприятиях. Но захват предприятий рабочими - это только негативная сторона дела, позитивная сторона - это управление.

Решительные шаги в этом направлении были предприняты в условиях гражданской войны, когда правительство постепенно осуществило такие меры, как широкая национализация при одновременном введении единоначалия в управлении хозяйством, внедрение системы назначенства, установление трудовой повинности, восстановление сверхурочного труда (отмененного раннее декретом о восьмичасовом рабочем дне), отмена эгалитарной оплаты труда, введение сдельщины и иерархической шкалы 27 зарплатных категорий, а также жестких наказаний за опоздание на работу, полное подчинение профсоюзов государству, разгон потребительской кооперации и т. д. В условиях диктатуры и отсутствия гражданских свобод происходило "умирание" Советов. Шаг за шагом элементы нового, самоуправляющегося общества были уничтожены властью, а общественная, экономическая и политическая жизнь в значительной мере огосударствлена.47 Был установлен однопартийный режим. Правительству удалось подавить сопротивление авторитаризму, антиолигархические и антибюрократические выступления за "третью революцию" (махновское движение, кронштадтскую коммуну 1921 г. и др.).

Режим "военного коммунизма" был введен как система чрезвычайных мер в ситуации гражданской войны. "Нужно, однако, признать, - оговаривался Троцкий, - что, по первоначальному замыслу, он преследовал более широкие цели. Советское правительство надеялось и стремилось непосредственно развить методы регламентации в систему планового хозяйства, в области распределения, так и в сфере производства. Другими словами: от "военного коммунизма" оно рассчитывало постепенно... придти к подлинному коммунизму".

По справедливому замечанию современного российского историка С.А.Павлюченкова, "в действительности военный коммунизм был оригинальной российской моделью немецкого военного социализма или госкапитализма... Как система экономических отношений он был аналогичен немецкому госкапитализму, лишь с той существенной разницей, что большевикам удалось провести ее железом и кровью, "варварскими средствами", при этом плотно окутав пеленой коммунистической идеологии... Сравнительный анализ исторического опыта двух стран подтверждает общую закономерность возникновения системы военного коммунизма". Если в Германии государственная диктатура осуществлялась в рамках компромисса с различными социальными слоями, то в России "сложилось так, что внедрить государственную диктатуру оказалось труднее, и для этого естественным течением вещей к делу были призваны иные, радикальные политические силы". Поэтому "здесь была предпринята попытка использовать ее более масштабно, как инструмент перехода к новому общественному строю".