Кант (1724 – 1804)

Жизненный путь

(Immanuel Kant, первонач. Cant) — основатель фи­лософского критицизма, представляющего главную поворотную точку в истории человеческой мысли, так что все раз­витие философии, если не по содержанию, то по отношению мыс­ли к этому содержанию, должно быть разделено на два периода: докритический (или докантовский) и после-критический (или после-кантовский). Согласно его собственному сравнению (с Копер­ником), Кант не открыл для ума новых миров, но поставил самый ум на такую новую точку зрения, с которой все прежнее предста­вилось ему в ином и более истинном виде.

Иммануил Кант родился в Кенигсберге (ныне Калининград) в Восточной Пруссии в 1724 году. Отец его был шорником, небогатым мастером седельного цеха, а мать — домохозяйкой, шестеро их детей не дожили до зрелого возраста. Семья отличалась честностью и религиозностью в пиэтистическом духе (особенно мать). Такой же дух господствовал и в той школе (collegium Fredericianum), где Кант получил среднее образование (1733-1740 гг.). Директор этой коллегии, пастор Ф. А. Шульц, был в то же время проф. богословия в кенигсбергском университете, куда Кант поступил на богословский факуль­тет. Пиэтистическое воспитание, несомненно, оставило след у Канта в общем характере и тоне его жизнепонимания, но не да­вало удовлетворения умственным запросам, рано возникшим в его несоразмерно развитой голове. Кант вспоминал родителей с теплотой и благодарностью, видя в них образец безупречной честности.

Память философа сохранила образ матери Анны Регины Рейтер, которая, подобно Монике, матери Августина, взрастила в душе сына семена блага, способность переживать красоту природы, наконец, любовь к познанию. Она определила юношу в Collegium Fridericianum ("коллегию Фридриха"), государственную гимназию, известную суровостью методов воспитания, директором которой был пастор Ф. Шульц. Пиетизм, несмотря на попытки освобо­диться от него, остался с тех пор константой морального учения и поведения Канта.

Помимо богословских лекций, он с увлечением изучал светские науки, философские и физико-математические. Окончание курса совпало со смертью его отца (1746), принуждавшею его искать средства к существованию. Де­вять лет провел он домашним учителем в трех семействах, час­тью в самом Кенигсберге, частью в недалеких поместьях. Умствен­ное развитие Канта шло от точных знаний к философии. Самостоя­тельным философом он стал поздно, лишь к 45-летнему возрас­ту, но гораздо ранее заявил себя как первостепенный ученый.

В 1740 году он был возведен в степень магистра в Кенигсбергском университете, где прослушал курсы философии и науки. По окончании университета, с 1747 по 1754 гг., Кант вынужден был зарабатывать на жизнь репетиторством, но, несмотря на нищету, работал много и продуктивно.

В 1755 году он был возведен в степень магистра в Кенигсбергском университете, где в 1770 году с диссертацией "De mundi sensibilis atque intelligibilis forma et principiis" ("О форме и прин­ципах чувственного и интеллигибельного мира") победил на кон­курсе, 12 лет спустя после поражения. Кроме сочинений, Кант много действовал и как преподаватель. Несмотря на слабость голоса, его лекции своей содержательностью и оригинальностью привлекали значительное число слушателей. Кроме логики и метафизики, он читал курсы математики, физики, естественного права, этики, физической географии, антропологии, рационального богословия. Лекции по этому последнему предме­ту он вынужден был прекратить вследствие внешнего давления. В царствование Фридриха II, когда министром народного просвеще­ния и духовных дел был слушатель Канта, фон-Цедлиц, наш фи­лософ пользовался особым благорасположением правительства, но с воцарением Фридриха-Вильгельма II это отношение измени­лось, особенно когда преемником Цедлица был назначен клери­кал-реакционер Вельнер. Сочинение о “Религии в пределах одно­го разума” вызвало крайнее неудовольствие начальства, и Кант получил (в 1794 г.) королевский указ, начинавшийся так: “Прежде всего посылаем вам милостивый привет, наш достойный и высокоученый любезный верноподданный! Наша высочайшая осо­ба уже давно с великим неудовольствием усмотрела, что вы зло­употребляете своей философией для извращения и унижения не­которых главных и основных учении Св. Писания и христианства”. Далее говорилось, что в случае упорства Кант должен “неизбеж­но ожидать неприятных распоряжений”. Кант отвечал, оправды­вая свою точку зрения, и заявлял в заключение, что в качестве верноподданного он обещается в лекциях и сочинениях своих вовсе не касаться религии, как естественной, так и откровенной. Вскоре после этого он отказался и от других приватных лекций, ограни­чившись обязательным курсом логики и метафизики, а в 1797 г., чувствуя приближение дряхлости, совсем прекратил преподава­ние. Он думал остаток жизни посвятить начатому им обширному труду, который должен был содержать энциклопедию всех наук, но ослабление умственных способностей не позволило ему продол­жать это сочинение, оставшееся в отрывках. Не дожив двух меся­цев до 80 л., Кант умер от старческой немощи. На исходе жизни Канта настигла худшая из бед — слепота. Память и ясность ума предательски замутились, превратив его почти в при­зрак. В 1804 году Канта не стало.

---

Личность и жизнь Канта представляют совершенно цельный образ, характеризуемый неизменным преобладанием рассудка над аффектами и нрав­ственного долга над страстями и низшими интересами. Поняв свое научно-философское призвание как высшую обязанность, Кант безусловно подчинил ей все остальное. В силу ее, он победил даже природу, превратив свое слабое и болезненное тело в прочную опору самой напряженной умственной энергии. Весьма склонный к сердечному общению, Кант находил, что семейная жизнь меша­ет умственному труду, — и остался навсегда одиноким. При осо­бой страсти к географии и путешествиям, он не выезжал из Кениг­сберга, чтобы не прерывать исполнения своих обязанностей. По природе болезненный, он силой воли и правильным образом жиз­ни дожил до глубокой старости, ни разу не быв болен. Потребнос­тям сердца К. давал необходимое удовлетворение в дружбе с людь­ми, которые не мешали, а поддерживали его в умственной работе. Главным другом его был купец Грин, который с большими практи­ческими способностями соединял такое умственное развитие, что вся “Критика чистого разума” прошла через его предварительное одобрение. Дружбой оправдывалась и единственная плотская сла­бость, которую позволял себе Кант: он любил удовольствия стола, в небольшом обществе друзей. Но и это стало возможно для него только во второй половине жизни, когда он достиг ординатуры и когда сочинения его стали давать доход, а до 1770 г. он получал всего 62 талера в год. Впоследствии его экономическое положе­ние улучшилось настолько, что он мог делать сбережения, на ко­торые купил дом. Впрочем, он был совершенно свободен от ску­пости и корыстолюбия. Когда министр фон-Цедлиц предлагал ему кафедру в Галле с двойным жалованьем, он отверг это выгодное приглашение. Узнав, что сын одного его друга основывает книж­ную торговлю, он, чтобы поддержать его, предоставил ему за бес­ценок издание своих сочинений, отказавшись от несравненно бо­лее выгодных условий других книготорговцев. Эстетическое развитие К. было значительно ниже умственного и нравственного. Он понимал отвлеченно значение красоты, но живого интереса эта область в нем не возбуждала. Из искусств он всего более находил вкус в кулинарном, составлявшем любимый предмет его разгово­ров с женщинами; в поэзии он уважал только дидактику; музыку не мог терпеть, как навязчивое искусство; к пластическим художествам был совершенно равнодушен. Эта скудость эстетической стихии вполне понятна у нашего философа. Его призвание было — провести всюду глубочайшее разделение между идеальной формой и реальным содержанием бытия, а их нераздельное единство есть сущность красоты и искусства.

В заключении к "Критике практического разума" Кант писал:

"Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, — это звездное небо надо мной и моральный закон во мне".

---

Сочинения

Сочинения докритического периода:

1746 "Мысли об истинной оценке живых сил"

1755 "Всеобщая естественная история и теория неба"

1755 "De igne" ("Об огне"), диссертация

1755 "Principiorum primorum cogiiitionis metaphysicae nova deluci-datio" ("Новое освещение первых принципов метафизического по­знания")

1756 "О причинах землетрясений" 1756 "Теория ветров"

1756 "Физическая монадология"

1757 "План лекций по физической географии" 1759 "Опыт некоторых рассуждений об оптимизме"

1762 "Ложное мудрствование в четырех фигурах силлогизма"

1763 "Единственно возможное основание для доказательства бытия Бога"

1763 "Опыт введения в философию понятия отрицательных ве­личин"

1764 "Наблюдения над чувством прекрасного и возвышенного"

1764 "Исследование степени ясности принципов естественной теологии и морали"

1765 "Уведомление о расписании лекций на зимнее полугодие 1765/1766"

1766 "Грезы духовидца, поясненные грезами метафизика"

1770 Зашита диссертации "О форме и принципах чувственного и интеллигибельного мира".

Сочинения критического периода:

1781 "Критика чистого разума"

1783 "Пролегомены ко всякой будущей метафизике, могущей появиться как наука"

1784 "Идеи всеобщей истории во всемирно-гражданском плане"

1784 "Ответ на вопрос: Что такое Просвещение?"

1785 "Основы метафизики нравственности"

1786 "Метафизические начала естествознания" 1788 "Критика практического разума" 1790 "Критика способности суждения" 1793 "Религия в пределах только разума" 1795 "К вечному миру"

1797 "Метафизика нравов"

1798 "Спор факультетов"

1802 "Физическая география"

1803 "О педагогике"

Ó÷åíèå î ðåëèãèè

? ?? Ìîæåò ëè áûòü èñêðåííå ðåëèãèîçíûé è âåðóþùèé ÷åëîâåê … áåçíðàâñòâåííûì? À íàîáîðîò – íåâåðóþùèé áåçáîæíèê – âûñîêîíðàâñòâåííûì?

“Êðèòèêà ïðàêòè÷åñêîãî ðàçóìà”(1788) – óòâåðæäàåò íåîáõîäèìîñòü áûòèÿ áîãà èç-çà ñóùåñòâîâàíèÿ â íàñ íðàâòñâåííîãî çàêîíà

“Ðåëèãèÿ â ïðåäåëàõ òîëüêî ðàçóìà” (1793)

Áîã- íðàâñòâåííûé çàêîíîäàòåëü. ÷åëîâåê – èñïîëíèòåëü

ðåëèãèÿ – ýòî ïðèçíàíèå ÷åëîâåêîì ñâîèõ íðàâñòâåííûõ îáÿçàííîñòåé êàê çàïîâåäåé Áîãà

“Ðåëèãèÿ… íè÷åì íå îòëè÷àåòñÿ îò ìîðàëè, òàê êàê îáùèé ïðåäìåò òîé è äðóãîé ñîñòàâëÿþò íðàâñòâåííûå îáÿçàííîñòè; îòëè÷èå ðåëèãèè îò ìîðàëè òîëüêî ôîðìàëüíîå”.

Ñóùíîñòü ðåëèãèè – â âûïîëíåíèè íðàâòñâåííîãî äîëãà

Ðåëèãèÿ Êàíòà – “óíèâåðñâàëüíàÿ”, òàê êàê ìîæåò ñóùåñòâîâàòü è áåç ïðèçíàíèÿ Áîãà

 ÷åëîâåêå åñòü íðàâñòâåííûé çàêîí. òðåáîâàíèå íðàâñòâåííîãî ñîâåðøåíñòâà?åñòü è âîçìîæíîñòü ýòîãî ñîâåðøåíñòâà. Äëÿ äîñòèæåíèÿ ýòîãî íå íóæíî íèêàêîå ïðèáëèæåíèå ê Áîãó. ×åëîâåê ñàì çíàåò äîáðî è ìîæåò, è äîëæåí òâîðèòü åãî ðàäè ñàìîãî äîáðà ñâîèìè ñèëàìè. Îæèäàòü ïîìîùè îòÁîãà –ëåíü è ðàññëàáëåíèå; äåëàòü äîáðî ðàäè íàãðàäû – èëè èç ñòðàõà ïåðåä íàêàçàíèåì – áåçíðàâñòâåííî. Òàê íàçûâàåìàÿ “÷èñòàÿ”, “àâòîíîìíàÿ” íðàâñòâåííîñòü, íðàâòñâåííîñòü áåç áîãà è Öåðêâè.  ñâîå âðåìÿ áóäåò ÷èñòàÿ ðåëèãèÿ ðàçóìà. îòðåøåííàÿ îò âñåãî âðåìåííîãî è âíåøíåãî.

---

“Ïðèçíàâàòü áûòèå Áîæèå… - ñóáúåêòèâíàÿ ìîðàëüíàÿ íåîáõîäèìîñòü, ò.å. ïîòðåáíîñòü, à íå îáúåêòèâíàÿ, ò.å. íå äîëã, èáî íå ìîæåò áûòü äîëãîì ïðèçíàâàòü ñóùåñòâîâàíèå êàêîé-ëèáî âåùè (ýòî êàñàåòñÿ òîëüêî òåîðåòè÷åñêîãî ïðèìåíåíèÿ ðàçóìà). Ïîä ýòèì íåëüçÿ ïîíèìàòü è òîãî, ÷òî íåîáõîäèìî ïðèçíàâàòü áûòèå Áîæèå, êàê îñíîâó âñÿêîé îáÿçàòåëüíîñòè âîîáùå… Ýòî ïðèçíàíèå äëÿ òåîðåòè÷åñêîãîðàçóìà ìîæåò áûòü íàçâàíî ãèïîòåçîé, à ïî îòíîøåíèþ ê ïîíèìàíèþ îáúåêòà, äàííîãî íàì ïóòåì ìîðàëüíîãî çàêîíà (âûñøåãî áëàãà), çíà÷èò ïî îòíîøåíèþ ê ïîòðåáíîñòè â ïðàêòè÷åñêîì íàïðàâëåíèè, âåðîé è ïðèòîì âåðîé ÷èñòîãî ðàçóìà, èáî òîëüêî ÷èñòûé ðàçóìà (êàê â åãî òåîðåòè÷åñêîì, òàê è â ïðàêòè÷åñêîì ïðèìåíåíèè) åñòü òîò èñòî÷íèê, îòêóäà îíî âîçíèêàåò” (Êðèòèêà ïðàêòè÷åñêîãî ðàçóìà, ïåð. Í.Ì. Ñîêîëîâà, ñòð. 130-131)¹.

Íå òîëüêî Êàíò, íî è Ôèõòå, Ë.Òîëñòîé ñìåøèâàþò ðåëèãèþ è íðàâñòâåííîñòü.

Áóëãàêîâ: “Âíóòðåííèé ñâåò, â êîòîðîì ñîâåðøàåòñÿ ðàçëè÷åíèå äîáðà è çëà â ÷åëîâåêå, èñõîäèò îò Èñòî÷íèêà ñâåòîâ. â ñâîåñòè ñâîåé, íåîáìàííîé è íåëèöåïðèÿòíîé, ñòîëü çàãàäî÷íî ñâîáîäíîé îò åñòåñòâåííîãî ÷åëîâå÷åñêîãî ñåáÿëþáèÿ, ÷åëîâåê îùóùàåò, ÷òî Íåêòî ñî-âåñòü, ñîâåäàåò âìåñòå ñ íèì åãî äåëà, òâîðèò ñóä ñâîé, âñåãäà åãî âèäèò”².

Ëîãè÷åñêîå çàâåðøåíèå àâòîíîìíîé ýòèêè Êàíòà - ó Ôèõòå: ïî ñóòè äåëà, èäåÿ Áîãà ó Êàíòà åñòü ëèøü “íåíóæíîå óäâîåíèå íðàâñòâåííîãî çàêîíà, è íå ÿâëÿåòñÿ ëè ïîýòîìó íåäîðàçóìåíèåì âîîáùå îòëè÷àòü Áîãà îò ýòè÷åñêîãî ñîçíàíèÿ, óñòàíîâëÿþùåãî ñèñòåìó íðàâñòâåííûõ öåëåé, ïîñòóëèðóþùåãî íðàâñòâåííûé ìèðîïîðÿäîê? … Íðàâñòâåííûé ìèðîïîðÿäîê äëÿ Ôèõòå è åñòü “áîæåñòâåííîå, êîòîðîå ìû âîñïðèíèìàåì”. “Ýòîò æèâîé è äåéñòâóþùèé ìîðàëüíûé ïîðÿäîê åñòü ñàì Áîã, ìû íå íóæäàåìñÿ â èíîì Áîãå è íå ìîæåì èíîãî ïîñòèãíóòü”. “Ïîíÿòèå î Áîãå, êàê îñîáîé ñóáñòàíöèè, íåâîçìîæíî è ïðîòèâîðå÷èâî” “Ïîðîæäàé ëèøü â ñåáå ñîîáðàçíîå äîëãó íàñòðîåíèå, è òû ïîçíàåøüÁîãà è, òîãäà êàê äëÿ áëèæíèõ ñâîèõ òû áóäåøü ïðåäñòàâëÿòüñÿ åùå â ÷óâñòâåííîì ìèðå, äëÿ ñåáÿ ñàìîãî òû îêàæåøüñÿ â âå÷íîé æèçí蔳

"Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, — это звездное небо надо мной и моральный закон во мне. И то и другое мне нет надобности искать и только предпо­лагать как нечто окутанное мраком или лежащее за пределами моего кругозора; я вижу их пред собой и непосредственно связываю их с сознанием своего существования. Первое начинается с того места, которое я занимаю во внешнем чувственно воспринимаемом мире, и в необозримую даль расширяет связь, в которой я нахожусь, с мирами над мирами и системами систем, в безграничном времени их периодического движения, их начала и продолжительности.

Второй начинается с моего невидимого Я, с моей личности, и представляет меня в мире, который поистине бесконечен, но который ощущается только рассудком и с которым (а через него и со всеми видимыми мирами) я познаю себя не только в случайной связи, как там, а во всеобщей и необходимой связи. Первый взгляд на бесчисленное множество миров как бы уничтожает мое значение как животной твари, которая снова должна отдать планете (только точке во вселенной) ту материю, из которой она возникла, после того как эта материя короткое время неизвестно каким образом была наделена жизненной силой. Второй, напротив, бесконечно возвы­шает мою ценность как мыслящего существа, через мою личность, в которой моральный закон открывает мне жизнь, независимую от животной природы и даже от всего чувственно воспринимаемого мира. По крайней мере это яснее можно видеть, чем этот закон, из целесообразного назначения моего существования, которое не огра­ничено условиями и границами этой жизни...

---

Этим можно, с одной стороны, предотвратить заблуждения еще грубого неискушенного суждения, с другой стороны, предотвратить взлеты гения, которые... без всякого методического исследования и знания природы обещают мнимые сокровища и растрачивают со­кровища настоящие. Одним словом, наука (критически исследуемая и методически поставленная) — это узкие ворота, которые ведут к учению мудрости, если под этим понимают не только то, что делают, но и то, что должно служить путеводной нитью для учителей, чтобы верно и четко проложить дорогу к мудрости, по которой каждый должен идти, и предохранять других от ложных путей; хранительни­цей науки всегда должна оставаться философия. В утонченных изысканиях ее публика не принимает никакого участия, но должна проявлять интерес к ее учениям, которые могут ей стать совершенно понятными только после подобной разработки"⁴.

“Кант относится вполне отрицательно к мнимой мо­рали, основанной на приятном и полезном, на инстинкте, на внеш­нем авторитете и на чувстве; такая мораль чужезаконна (гетерономична), ибо все эти мотивы, по существу своему частные и случайные, не могут иметь безусловного значения для разума и внутренне определять окончательным образом волю разумного существа, как такого. — Вообще все правила деятельности, пред­писывая что-либо, имеют повелительную форму или суть импе­ративы; когда предписание обусловлено какой-нибудь данной целью, не заключающейся в самом правиле, то императив имеет характер гипотетический. Данные цели могут быть или специ­альными (некоторыми из многих возможных) — и тогда импера­тивы, ими обусловленные, суть технические правила уменья; или же это цель всегда действительная, каковой именно является собственное благополучие каждого существа, —и определяемые этой целью императивы суть прагматические указания благо­разумия. Но ни умение, ни благоразумие еще не составляют нрав­ственности; в некоторой мере эти свойства принадлежат живот­ным; человек, с технической ловкостью удачно действующий в какой-нибудь специальности или благоразумно устраивающий свое личное благополучие, может, несмотря на это, быть совер­шенно лишен нравственного достоинства. Такое достоинство при­писывается лишь тому, кто не только какие-нибудь частные и слу­чайные интересы, но и все благополучие своей жизни безуслов­но подчиняет моральному долгу или требованиям совести; толь­ко такая воля, желающая добра ради него самого, а не ради чего-нибудь другого, есть чистая или добрая воля, имеющая сама в себе цель. Ее правило, или нравственный закон, не будучи обус­ловлен никакой внешней целью, есть не гипотетический, а кате­горический императив, свободный от всякого материального определения, определяемый чисто формально, т. е. самим поня­тием безусловного и всеобщего долженствования: действуй лишь по тому правилу, следуя которому ты можешь вместе с тем (без внутреннего противоречия) хотеть, чтобы оно стало все­общим законом, или, другими словами: действуй так, как будто бы правило твоей деятельности посредством твоей воли дол­жно было стать всеобщим законом природы. С точки зрения модальности, нравственный закон имеет характер аподиктичес­кий (необходимый или обязательный), тогда как прагматические указания благоразумие ассерторичны, а технические правила уменья —только проблематичны (разумеется, в смысле практи­ческих предписаний).

---