Файл: Большой цитатник Трёпы.doc

ВУЗ: Не указан

Категория: Не указан

Дисциплина: Не указана

Добавлен: 24.06.2020

Просмотров: 990

Скачиваний: 4

ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.

Всё, где огонь разливался пылающий; после на пепле

Белые кости героя собрали и братья и други,

Горько рыдая, обильные слезы струя по ланитам.

795 Прах драгоценный собравши, в ковчег золотой положили,

Тонким обвивши покровом, блистающим пурпуром свежим.

Так опустили в могилу глубокую и, заложивши,

Сверху огромными частыми камнями плотно устлали;

После курган насыпали; а около стражи сидели,

800 Смотря, дабы не ударила рать меднолатных данаев.

Скоро насыпав могилу, они разошлись; напоследок

Все собралися вновь и блистательный пир пировали

В доме великом Приама, любезного Зевсу владыки.


Так погребали они конеборного Гектора тело.




ГОМЕР

ОДИССЕЯ



Муза, скажи мне о том многоопытном муже, который

Долго скитался с тех пор, как разрушил священную Трою,

Многих людей города посетил и обычаи видел,

Много духом страдал на морях, о спасеньи заботясь

5 Жизни своей и возврате в отчизну товарищей верных.

Все же при этом не спас он товарищей, как ни старался.

Собственным сами себя святотатством они погубили:

Съели, безумцы, коров Гелиоса Гиперионида.

Дня возвращенья домой навсегда их за это лишил он.




В Пилосе раньше узнаешь, что скажет божественный Нестор,

285 К русому после того Менелаю отправишься в Спарту;

Прибыл домой он последним из всех меднолатных ахейцев.

Если услышишь, что жив твой отец, что домой он вернется,

Год дожидайся его, терпеливо снося притесненья;

Если ж услышишь, что мертв он, что нет его больше на свете,

290 То, возвратившись обратно в отцовскую милую землю,

В честь его холм ты насыплешь могильный, как следует справишь

Чин похоронный по нем и в замужество мать свою выдашь.


”.

И, отвечая ему, Телемах рассудительный молвил:

“На возвращенье отца, Евримах, я надежд не имею.

Я ни вестям уж не верю, откуда-нибудь приходящим,

415 Ни прорицаньям внимать не желаю, к которым, сзывая

Разных гедателей в дом, без конца моя мать прибегает.

Путник же этот мне гость по отцу, он из Тафоса родом,

Мент, называет себя Энхиала разумного сыном

С гордостью, сам же владыка он веслолюбивых тафосцев”.




“Горе! В какую страну, к каким это людям попал я?

120 К диким ли, духом надменным и знать не желающим правды

Или же к гостеприимным и с богобоязненным сердцем ?

Кажется, девичий громкий вблизи мне послышался голос.

Что это, нимфы ль играют, владелицы гор крутоглавых,

Влажных, душистых лугов и истоков речных потаенных?

125 Или достиг наконец я жилища людей говорящих?

Дай-ка, однакоже, сам я пойду, – посмотрю и узнаю”.

Так сказав, из кустов поднялся Одиссей богоравный.

В частом кустарнике выломал он мускулистой рукою

Свежую ветку и ею срамные закрыл себе части.

130 Как в своей силе уверенный лев, горами вскормленный,


В ветер и дождь на добычу выходит, сверкая глазами,

В стадо быков иль овец он бросается в поле, хватает

Диких оленей в лесу. Его принуждает желудок

Даже врываться в загон, чтоб овцу за оградой похитить.

135 Вышел так Одиссей из кустарника. Голым решился

Девушкам он густокосым явиться: нужда заставляла.

Был он ужасен, покрытый морскою засохшею тиной.


Остров сирен показался – при ветре попутном мы плыли.

Тут неожиданно ветер утих, неподвижною гладью

Море простерлось вокруг: божество успокоило волны.

170 Встали товарищи с мест, паруса корабля закатали

Бросили в трюм их, а сами, к уключинам сев на скамейки,

Веслами стали взбивать на водной поверхности пену.

Круг большой я достал пчелиного воска, на части

Мелко нарезал и сильными стал разминать их руками.

175 Быстро воск размягчился от силы, с какой его мял я,

И от лучей Гелиоса владыки Гиперионида.

Воском я всем по порядку товарищам уши замазал,

Те же, скрутивши меня по рукам и ногам, привязали

Стоя к подножию мачты концами ременной веревки,

180 Сами же, севши, седое ударили веслами море.

На расстояньи, с какого уж крик человеческий слышен,

Мчавшийся быстро корабль, возникший вблизи, не укрылся

От поджидавших сирен. И громко запели сирены:

– К нам, Одиссей многославный, великая гордость ахейцев!




А женихи в это время пред домом игрой забавлялись,

Диски и копья метали на плотно убитой площадке

Там, где обычно играли, – всегдашнею наглостью полны.

170 Время меж тем подходило к обеду, с полей отовсюду

Гнали им скот пастухи - те самые, что и обычно.

Тут к женихам обратился Медонт. Меж вестников прочих

Был наиболе он ими любим и к столу приглашался.

“Так как, юноши, все вы насытили играми сердце,

175 То возвращайтесь домой и начнем-ка обед наш готовить.

Вовремя сесть за обед – это дело совсем неплохое!”


Так не один говорил из юношей этих надменных:

“Хуже гостей, чем твои, Телемах, и найти невозможно!

Первый гость твой – бродяга, нахально ко всем пристающий,

Жадный в еде и в питье, ни к какой не способный работе,

Всякой силы лишенный – земли бесполезное бремя!



5 “Милая дочка моя Пенелопа, проснись, чтоб глазами

Ты увидала того, о ком ты все время тоскуешь!

Здесь твой супруг Одиссей, домой он вернулся, хоть поздно,

Всех перебил женихов, вносивших в ваш дом разоренье,

Тративших ваши запасы, чинивших насилья над сыном!”

10 Ей в ответ Пенелопа разумная так возразила:

“Мамушка милая! Боги тебе помутили рассудок!

Могут безумным они и очень разумного сделать

И рассудительность дать человеку с легчайшим рассудком.

Ум у тебя поврежден. А была ты ведь правильных мыслей.

15 Сердцем так я страдаю, а ты надо мною смеешься,


На ветер речи бросаешь! От сна вот меня пробудила

Сладкого. Веки покрыв, совершенно меня оковал он.

Крепко так никогда не спала я с тех пор, как уехал

В неназываемый Зло-Илион Одиссей богоравный.

20 Вот что: спустись-ка ты вниз и ко мне возвращайся обратно!

Если б другая какая из женщин моих прибежала

С вестью такою ко мне и меня бы от сна разбудила,

Я бы ее отругала и тотчас велела убраться

Снова в обеденный зал. Тебя твоя старость спасает!”



!

Кто же на место другое поставил кровать? Это трудно

185 Было бы сделать и очень искусному. Разве бы только

Бог при желаньи легко перенес ее с места на место!

Но средь живущих людей ни один, даже молодокрепкий,

С места б не сдвинул легко той кровати искусной работы.

Признак особый в ней есть. Не другой кто, я сам ее сделал.

190 Пышно олива росла длиннолистая, очень большая,

В нашей дворовой ограде. Был ствол у нее, как колонна.

Каменной плотной стеной окружив ее, стал возводить я

Спальню, пока не окончил. И крышей покрыл ее сверху.

Крепкие двери навесил, приладивши створки друг к другу.

195 После того я вершину срубил длиннолистой оливы,

Вырубил брус на оставшемся пне, остругал его медью

Точно, вполне хорошо, по шнуру проверяя все время,

Сделал подножье кровати и все буравом пробуравил.

Этим начавши, стал делать кровать я, пока не окончил,

200 Золотом всю, серебром и слоновою костью украсил,

После окрашенный в пурпур ремень натянул на кровати.

Вот тебе признаки этой кровати, жена! Я не знаю,

Все ли она на том месте стоит, иль на место другое,

Срезавши ствол у оливы, ее кто-нибудь переставил”.

205 Так он сказал. У нее ослабели колени и сердце, –



У испугавшихся граждан оружье из рук полетело.

535 Наземь упало оно при крике ужасном богини.

Е городу все повернули, желаньем объятые жизни.

Крик ужасный издал Одиссей, в испытаниях твердый.

Ринулся вслед он врагам, как орел, напрягшись всем телом.

Молнией серною с неба тогда громовержец ударил.

540 Пала она впереди Совоокой, Могучеотцовной,

И совоокая дева сказала Лаэртову сыну:

“Богорожденный герой Лаэртид, Одиссей многохитрый!

Будет! Распрю окончи войны, равно всем ужасной,

Чтоб на тебя не прогневался Зевс широкоглядящий!”

545 Так сказала Афина. И радостно он покорился.

Клятвенный после того договор заключила меж ними

Зевса эгидодержавного дочь, Паллада Афина,

Ментора образ приняв, с ним схожая видом и речью



ГОРАЦИЙ


Памятник


Создал памятник я, бронзы литой прочней,

Царственных пирамид выше поднявшийся.

Ни снедающий дождь, ни Аквилон лихой

Не разрушит его, не сокрушит и ряд

Нескончаемых лет, время бегущее.

Нет, не весь я умру, лучшая часть меня

Избежит похорон. Буду я вновь и вновь

Восхваляем, доколь по Капитолию


Жрец верховный ведет деву безмолвную.

Назван буду везде - там, где неистовый

Авфид ропщет, где Давн, скудный водой, царем

Был у грубых селян.

Встав из ничтожества,

Первым я приобщил песню Эолии

К италийским стихам. Славой заслуженной,

Мельпомена, гордись и, благосклонная,

Ныне лаврами Дельф мне увенчай главу.

(перевод С. Шервинского)


К Меценату.


Славный внук, Меценат, праотцев царственных,

О, отрада моя, честь и прибежище!

Есть такие, кому высшее счастие -

Пыль арены взметать в беге увертливом


Раскаленных колес: пальма победная

Их возносит к богам, мира властителям.

Есть другие, кому любо избранником

Быть квиритов толпы, пылкой и ветренной.


Этот счастлив, когда с поля ливийского

Он собрал урожай в житницы бережно;

А того, кто привык заступом вскапывать

Лишь отцовский надел, - даже богатствами


Всех пергамских царей в море не выманишь

Кораблем рассекать волны коварные.

А купца, если он, бури неистовой

Устрашася, начнет пылко расхваливать


Мир родимых полей, - вновь за починкою

Видим мы корабля в страхе пред бедностью.

Есть иные, кому с чашей вина сам-друг

Любо день коротать, лежа под деревом


Земляничным, в тени ласковой зелени,

Илиу родника вод заповедных.

Многих лагерь манит,- зык перемешанный

И рогов, и трубы, и ненавистная


Матерям всем война. Зимнего холода

Не боясь, о жене нежной не думая,

Всё охотник в лесу,- лань ли почуяла

Свора верных собак, сети ль кабан прорвал.

Но меня только плющ, мудрых отличие,

К вышним близит, меня роща прохладная,

Где ведут хоровод нимфы с сатирами,

Ставит выше толпы, - только б Евтерпа мне


В руки флейту дала и Полигимния

Мне наладить пришла лиру лесбийскую.

Если ж ты сопричтешь к лирным певцам меня,

Я до звезд вознесу гордую голову.

(перевод А. Семенова-Тян-Шанского)


Гимн Меркурию


Вещий внук Атланта, Меркурий! Мудро

Ты смягчил людей первобытных нравы

Тем, что дал им речь и назначил меру

Грубой их силе.


Вестник всех богов, я тебя прославлю

В песне. Ты творец криворогой лиры,

Мастер в шутку все своровать и спрятать,

Что бы не вздумал.


Ты угнал и скрыл Аполлона стадо,

И сердитый Феб, с малышом ругаясь,

Вдруг среди угроз рассмеялся: видит,

Нет и колчана.


Ты Приама вел незаметно ночью:

Выкуп ценный нес он за тело сына,

В стан врагов идя меж огней дозорных

Мимо Атридов.


В край блаженный ты беспорочных души

Вводишь; ты жезлом золотым смиряешь

Сонм бесплотный - мил и богам небесным,

Мил и подземным.

(перевод Н. Гинцбурга)


К республике


О корабль, вот опять в море несет тебя

Бурный вал. Удержись! Якорь брось в гавани!

Неужель ты не видишь,

Что твой борт потерял уже


Весла, - бурей твоя мачта надломлена,-

Снасти жутко трещат, - скрепы все сорваны,

И едва уже днище

Может выдержать грозную


Силу волн? Паруса - в клочья растерзаны;

Нет богов на корме, в бедах прибежища;

И борта расписные

Из соснового дерева,



Что в понтийских лесах, славное, срублено,

Не помогут пловцу, как ни гордишься ты.

Берегись! Ведь ты будешь

Только ветра игралищем.


О недавний предмет помысла горького,

Пробудивший теперь чувства сыновние,

Не пускайся ты в море,

Что шумит меж Цикладами!

(перевод А. Семенова-Тян-Шанского)



КАТУЛЛ


Будем, Лесбия, жить, любя друг друга!

Пусть ворчат старики, - что нам их ропот?

За него не дадим монетки медной!

Пусть восходят и вновь заходят звезды, -

Помни: только лишь день погаснет краткий,

Бесконечную ночь нам спать придется.

Дай же тысячу сто мне поцелуев,

Снова тысячу дай и снова сотню,

И до тысячи вновь и снова до ста,

А когда мы дойдем до многих тысяч,

Перепутаем счет, чтоб мы не знали,

Чтобы сглазить не мог нас злой завистник,

Зная, сколько мы с тобой целовались.

(Перевод С. Шервинского)



Спросишь, Лесбия, сколько поцелуев

Милых губ твоих страсть мою насытят?

Ты зыбучий сочти песок ливийский

В напоенной отравами Кирене,

Где оракул полуденный Аммона

И где Батта старинного могила.

В небе звезды сочти, что смотрят ночью

На людские потайные объятия.

Столько раз ненасытными губами

Поцелуй бесноватого Катулла,

Чтобы глаз не расчислил любопытный

И язык не рассплетничал лукавый.

(Перевод Адр. Пиотровского)



Хлам негодный, Волюзия анналы!

Вы сгорите, обет моей подружки

Выполняя. Утехам и Венере

Обещала она, когда вернусь я

И метать перестану злые ямбы,

Худший вздор из дряннейшего поэта

Подарить хромоногому Гефесту

И спалить на безжалостных поленьях.

И решила негодная девчонка,

Что обет ее мил и остроумен!

Ты, рожденная морем темно-синим,

Ты, царица Идалия и Урий,

Ты, Анкону хранящая и Голги,

Амафунт, и песчаный берег Книда,

И базар Адриатики, Диррахий, -

Благосклонно прими обет, Венера!

Вы ж не ждите! Живей в огонь ступайте,

Вздор нескладный, нелепица и бредни,

Хлам негодный, Волюзия анналы!

(Перевод Адр. Пиотровского)


Друг Лициний! Вчера, в часы досуга,

Мы табличками долго забавлялись.

Превосходно и весело играли.

Мы писали стихи поочередно.

Подбирали размеры и меняли.

Пили, шуткой на шутку отвечали.

И ушел я, твоим, Лициний, блеском

И твоим остроумием зажженный.

И еда не могла меня утешить,

Глаз бесонных в дремоте не смыкал я,

Словно пъяный ворочался в постели,

Поджидая желанного рассвета,

Чтоб с тобой говорить, побыть с тобою.

И когда, треволненьем утомленный,

Полумертвый, застыл я на кровати,

Эти строчки тебе, мой самый милый,

Написал, чтоб мою тоску ты понял.

Берегись же, и просьб моих не вздумай

Осмеять, и не будь высокомерным,

Чтоб тебе не отмстила немезида!

В гневе грозна она. Не богохульствуй!

(Перевод Адр.Пиотровского)



Кажется мне тот богоравным или –

Коль сказать не грех – божества счастливей,

Кто сидит с тобой, постоянно может

Видеть и слышать


Сладостный твой смех; у меня, бедняги,

Лесбия, он все отнимает чувства: