ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 10.07.2020
Просмотров: 1636
Скачиваний: 3
Наша любовь, наша доброта, наша забота, наша преданность и всё остальное, что мы дарим Ребёнку от всего сердца, должны быть, прежде всего, воспитательными, а не услужливыми. Мало, чтобы Ребёнок за всё это каждый раз говорил нам спасибо. Разве для «спасибо» мы трудимся?
Надо нести Ребёнку все наши дары духа так педагогически красиво и с таким чувством надежды, чтобы он воспринимал не их, эти дары, а нас с ними вместе, и чтобы он восхищался не столько ими, сколько нами.
Нельзя в процессе воспитания так просто разбрасывать любовь, заботу, доброту, самопожертвование; а делать это надо так, как заботливое поливание плодового деревца.
Наконец, наш воспитательный процесс будет гуманным и обращённым на личность Ребёнка, если мы сами тоже устремлены к духовному гуманизму, ибо мы есть вдохновители и творцы этого процесса. Он будет таким, какие мы сами есть.
Пусть мысль Льва Николаевича Толстого, приведённая ниже, не касается нас, но приведём её на всякий случай. Он пишет: «Дети нравственно гораздо проницательнее взрослых, и они, часто не выказывая и не осознавая этого, видят не только недостатки родителей, но худший из всех недостатков – лицемерие родителей, и теряют к ним уважение и интерес ко всем их поучениям... Дети чутки и замечают его сейчас же, и отвращаются, и развращаются».
Прелюдия
о Духовном мире
Нет человека без духовной жизни.
Нет человека без своего собственного, скрытого от всех других внутреннего мира, в котором он живёт духовной жизнью.
У кого этот мир светлый и богатый.
У кого – скудный, бедный.
У кого же – злой, ненавистный.
И каждый живёт в своём мире по-своему.
Человек живёт в своём духовном мире постоянно, ни на минуту не покидая его.
Но одни любят свой духовный мир, он у них как храм, живут там сознательно, творчески, растут и развиваются.
Другие живут там полусознательно, лениво, без особой охоты, не зная, что там делать.
Человек живёт в духовном мире параллельно с жизнью во внешнем мире. Духовная жизнь и жизнь материальная неотделимы друг от друга, хотя они совершенно разного плана бытия: духовная жизнь есть высший план бытия, и от неё рождается внешняя жизнь.
Обе жизни – и внутренняя, и внешняя – реальны, действительны. Но первая – это жизнь нематериальная и скрытая. Внешняя же жизнь – открытая и материальная.
Тот образ жизни, который существует в духовном мире, каким бы скудным он ни был, гораздо шире и многограннее, чем жизнь во внешнем мире. Это потому, что во внутреннем мире нет условностей и ограничений, жизнь там вольная. Внешний же мир полон условностей, и жизнь в нём протекает в рамках множества ограничений.
Духовная жизнь есть матерь внешней жизни, внешняя жизнь – тень духовной жизни.
Первый человек – Адам – был наделён способностью мыслить, т.е. способностью творить духовный мир и жить в нём духовной жизнью. В свой первобытный духовный мир он погрузил весь внешний мир. Там, во внутреннем мире, представил он внешний мир в преображённом виде, а потом попробовал изменить его. Что-то получилось, но многое не поддалось изменениям. Так происходит и сегодня: мы постоянно погружаем внешний мир в свой внутренний, там воображаемо изменяем его, а потом стараемся перестроить внешний мир так, как вообразили его в себе. И видим, что получается далеко не всё. Есть силы объективные и субъективные, которые не допускают нашу вольность во внешнем мире так же, как это может происходить во внутреннем мире.
Жизнь людей на Земле вообще можно представить как внешний диалог их внутренних миров. То и дело (и очень часто) происходит столкновение этих миров, а во внешнем мире в это время возникают конфликты, противостояния, агрессии, войны, перевороты, революции.
Вся жизнь во внешнем мире, какой бы прекрасной или безобразной она ни была, есть утверждённая воля духовного мира прошлых и современных поколений людей. От нас, от нашей сознательной, то есть, духовной воли зависит: сменить обстоятельства и образ внешней жизни так, чтобы ускорилось наше эволюционное продвижение.
Ясно, что если в духовном мире царствуют светлые образы и мысли, облагороженные чувства и устремления, если в нём торжествует культура и если жизнь в нём героическая, то с таким духовным миром мы будем утверждать во внешней жизни возвышенные, одухотворённые ценности.
Если же этот мир наполнен тьмой, злобой, завистью и ненавистью, если в нём правят всем чувства собственности, гордыни и самости, и жизнь в нём подчинена этим устремлениям, то с таким внутренним миром мы будет нести беды и разрушения многим, и не только в настоящем, но и в будущем.
Рапсодия
«Дедушка, Бабушка и Я»
Вопрос Синтии:
– Расскажите, пожалуйста, о вашем духовном мире детства.
Духовный мир не имеет возраста: он может быть богатым или бедным, но не молодым или старым, детским или взрослым. Образы, которыми в детстве наполняется духовный мир, вовсе не детские. Они, как семена, которые со временем растут и раскрываются, принося благородные плоды. А так как семена бывают разные, то их можно сеять и в раннюю весну, и в позднюю осень. Возраст не ограничивает принятия человеком новых образов.
Все мы, взрослые, имеющие дело с воспитанием Ребёнка, сеятели, а не жнецы. Мы сеем тщательно отобранные и очищенные семена – это наши образы любви и доброты, творчества и созидания, забот и переживаний, мудрости и доброречия... Дальше семена начинают жить в духовном мире, принося человеку мудрость и опыт, облагораживая в нём чувства. Говоря иначе, образы, приобретённые в детстве и в последующие периоды жизни, могут воспитывать – питать духовную опору человека – в любом возрасте, включая старость.
Таким образом, могу рассказать не о духовном мире моего детства, а о тех образах, которые наполняли меня в отрочестве и юности, и которые и тогда, и в дальнейшем составляли опору и содержательный смысл моей духовной жизни.
В разные периоды детства во мне сеяли образы любящие меня и заботящиеся обо мне люди – мама, дедушка, бабушка. Отец тоже успел оставить во мне прекрасные образы. Потом он погиб в Великой Отечественной Войне. Мне было тогда 12 лет.
В моём духовном мире до сих пор живут и раскрываются образы, которые поселились во мне тогда.
Это образ моего дедушки, крестьянина, виноградаря, мастера строительства каменных домов и выжигания извести. Я любил бывать с ним, помогать ему, задавать вопросы.
Мне было шесть лет. Он закреплял ровные длинные палки возле саженцев винограда и привязывал к ним лозу. Я спросил:
– Дедушка, зачем ты так делаешь?
Он мне сказал:
– Самой лозе хочется, чтобы я привязывал её к ровной палке.
– Почему?
– Без поддержки она распластается по земле и не будет развиваться, значит, и детей не народит хороших.
– Каких детей, дедушка?
– Как каких? Виноградные гроздья!
– А если к палочке прикрепишь?
– Тогда она будет расти стройной и ровной, и урожай даст богатый.
И после паузы добавил:
– Я для тебя тоже вроде палочки, а ты – как саженец.
– Но мы не привязаны друг к другу!
– Как же нет? Я люблю тебя, а ты любишь меня. Что ещё нужно, чтобы мы были привязаны друг к другу?
Этот образ теплился во мне и часто напоминал о себе, о дедушке. Прошли десятилетия. Однажды я увидел педагогическую книгу, на обложке которой был рисунок: стоит на одном колене старик у ростка виноградной лозы и привязывает её к ровной палочке, что закреплена рядом. Вновь всплыл во мне образ дедушки, и я подумал: росток лозы – это я, ровная палочка – это мой дедушка. Но кто же есть этот старик, который привязывает нас друг к другу? Может, Бог? Может, Природа? И я начал развивать в педагогике идею о законе привязанности.
А теперь об образе бабушки.
Всё лето я проводил в деревне у дедушки и бабушки. Перед сном бабушка усаживалась у моего изголовья и начинала шептать молитву.
Я смеялся и говорил:
– Где твой Бог, бабушка? Бога нет!
Она тут же прикрывала мой рот ладонью.
– Не говори так, сынок, Бог есть, Он тебя любит! – и продолжала нашёптывать молитву.
Она читала молитву ласково, с такой верой и упоением, таким нежным шёпотом, что душа моя начинала таять от блаженства, и я уходил в сладкий сон.
Шло время. Образ бабушкиных молитв всё чаще всплывал в моём сознании и куда-то тянул. Родились у меня дети и, как бабушка моя, я тоже перед сном начал читать им ту же самую молитву. А спустя десятилетия, когда я увлёкся педагогической классикой, с удивлением для себя обнаружил, что вся классика, которая создала вершины педагогического сознания, опирается не на так называемые научные основы, а на Христианское Учение. И я принял постулат, что в начале всех начал стоит Творец. Это помогло мне увидеть образовательный мир иным – духовным зрением.
Вернусь к дедушке.
Было знойное лето.
Он работал в винограднике, а в полдень я принёс ему еду от бабушки. Мы расположились в шалаше. Дедушка стёр ладонью со лба обильный пот и глотнул воды из кувшина.
– Жарко! – сказал он.
– Да, дедушка, сегодня очень жарко! – согласился я.
– Сынок, я работал в эту жару и всё время думал, надо ли нам возмущаться, что Солнце так сильно печёт? А если оно вовсе погаснет, что тогда будет? Ведь этот небесный огонь, в конце концов, должен погаснуть? Что будет тогда? Ты учёный. Объясни мне, что говорит об этом наука?
Я был тогда в седьмом классе. О такой проблеме ещё не думал.
– Не знаю, дедушка, нас такому не учили...
– Ладно, не нужна нам наука, ты сам наука. Мне трудно представить, что может произойти с нами, если Солнце начнёт гаснуть. Я умею только известь выжигать, за виноградниками ухаживать. А ты учёный, подумай и расскажи мне.
Я был озадачен. Начал думать, воображать. Солнце и вся Вселенная вошли в меня как часть моего духа.
Солнце может погаснуть, – так сказал дедушка. Я сел за стол и начал писать трактат: «Начало конца света». Это была моя попытка космического мышления. В то время я был не я, а вселенская сущность, которая созерцает жизнь Земли и землян в эпоху угасания Солнца. Я волновался, переживал, пугался тем событиям на Земле, которые созерцал, и искал выход.
Трактат получился длинный. Я прочёл его дедушке. Он внимательно слушал, потом долго молчал. А через несколько дней сказал мне:
– Тебе надо найти выход, чтобы Земля была спасена... Солнце может гаснуть, но чтобы жизнь не погасла...
Эти вопросы дедушки направили моё сознание к поиску разгадки проблем образования через способы духовного и космического миросозерцания.
Хочу оговориться: развитие и раскрытие в моём духовном мире этих и многих других образов не происходило прямолинейно. Жизнь образов в духовном мире более сложное явление, чем я описал. Я попытался только показать, что образы – это как живые существа в духовном мире, и они тоже растут и раскрываются вместе с нами.
Рапсодия
«Скажи Богородице»
Вопрос Нинцы:
– Как быть с религиозной ориентацией Ребёнка?
Преднамеренно, в силу требований и угроз делать из Ребёнка верующего нельзя. Вообще чувство веры изначально присутствует в нём, но оно свободно от религии. При её развитии, – вера в родных, в людей, в свои возможности, вера в любовь, вера в дружбу и т.д., – Ребёнок приближается к свободному и сознательному принятию религии. Этому способствует ещё и то, что Ребёнок обращает внимание на свой духовный мир и на мир красоты в природе. Надо помочь Ребёнку пофилософствовать о жизни, о мироздании, о беспредельности, о душе, о бессмертии. Наряду со всем этим пусть он и видит нас – верующих родителей, пусть наблюдает, как мы почитаем свою веру, как живём по законам веры. Пусть сопровождает нас в православную церковь (синагогу, мечеть), может ставить свечку, тоже помолиться. Можно посоветовать помолиться Богу перед сном, поговорить с Ним наедине, в душе, рассказать Ему о прожитом дне.
Но всё это мы должны делать без хитрости приманить Ребёнка, а искренне. Принуждать молиться, принуждать сидеть и слушать наши религиозные беседы и проповеди нельзя. Любое принуждение, даже с благими намерениями, вызывает в ребёнке отторжение.
Вот что пишет по этому поводу Константин Дмитриевич Ушинский: «Религиозное развитие Ребёнка должно быть плодом его самостоятельного, самобытного творчества, в результате которого ему должна быть дана возможность придти к своей собственной религии, выросшей свободно и естественно изнутри, а не навязанной путём прямого или косвенного насилия извне. Задача истинного воспитателя в данном случае ограничивается только доставлением детям возможности более широкого материала для их свободного религиозного творчества».
А вот что говорят нам старцы Епифаний и Порфирий. Старец Епифаний:
«Больше говорите Богу о ваших детях,
чем детям о Боге.
Душа юного жаждет свободы.
Поэтому он с трудом принимает разнообразные советы.
Вместо того чтобы постоянно давать ему советы
и порицать за любую мелочь, возложи это
на Христа, Богородицу
и на святых и проси Их образумить его».
Старец Порфирий:
«Не дави на своих детей.
То, что ты хочешь им сказать,
говори с молитвой.
Дети не слышат ушами.
Только когда приходит божественная благодать и
просвещение их,
они слышат, что мы хотим им сказать.
Когда хочешь что-нибудь сказать своим детям,
скажи это Богородице, и Она всё устроит».
Рапсодия
«Папа, Мама и Я»
Вопрос Нинцы:
– Вы сказали об образах дедушки и бабушки. Может быть, расскажете об образах отца и матери?
Образ отца до сих пор влияет на мою жизнь.
Он погиб на фронте в Крыму, когда ему было 36 лет.
Он был рабочим типографии, делал набор книг, издавал газеты.
Имел сложное детство и сбежал от отца деспота из деревни. Стал членом партии и искренне верил в новую жизнь. До начала войны повредил себе правую руку под прессом и не мог сгибать пальцы. Но в первые же дни войны пошёл добровольцем, умудрившись скрыть от медкомиссии свою инвалидность. В 1942 году его направили на фронт в Крым, где и погиб.
Я любил отца. После школы шёл прямо к нему на работу, мы вместе обедали в рабочей столовой, там я готовил уроки, а его сослуживцы дружили со мной и баловали меня.
Однажды, – было мне тогда пять или шесть лет, – я скрутил бумагу как папироску, прикурил спичкой и начал выпускать дым изо рта.
– Пап, смотри, как я курю! – сказал я отцу и продемонстрировал ему своё умение.
Отец сам не курил.
Он посмотрел на меня очень строго и приказным тоном произнёс:
– Брось сейчас же!
Я понял, что сделал что-то плохое.
Прошло четыре года. Как обычно, после школы я прибежал к отцу на работу. Я застал его в своём кабинете. В тот день с одним рабочим произошла какая-то беда, и он был встревожен.
– Пап, пойдём обедать! – сказал я.
– Да, пойдём, но сначала закрой дверь на ключ, чтоб никто нам не помешал. Я хочу поговорить с тобой!
Таким серьёзным тоном отец раньше не говорил со мной. Я закрыл дверь.
– Сядь рядом со мной!
Я сел. Он молчал.
– Пап, что ты хотел мне сказать?
Я чувствовал важность этого разговора, хотя такое было впервые.
– Тебе уже девять лет, ты у меня взрослый и, надеюсь, выполнишь мою просьбу.
– Какую? – спросил я.
– Вот какую: никогда, никогда в своей долгой жизни не занимайся курением табака!
– Я не курю!
– Да, сейчас не куришь... Но не делай этого никогда, никогда в жизни. Вот о чём я тебя прошу. Ну, как?
– Я выполню твою просьбу! – ответил я с жаром.
– Смотри мне в глаза, сынок... Я больше об этом говорить тебе не буду. Ты же мужчина и даёшь мне слово!
– Хорошо, пап!
– Нет, скажи, какое мне даёшь слово не как маленький, а как мужчина!