ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 18.10.2020
Просмотров: 2919
Скачиваний: 1
Примером служит позиция В. И. Ленина по отношению к Петру Великому и к его деятельности. Как известно, Ленин оставил ряд конкретных суждений об основных этапах развития самодержавия в России, о его классовой, социальной природе, его политической эволюции, о крепостном праве и т. п. Пожалуй, ни к кому из русских царей не относится столь непосредственно, как к Петру, тезис Ленина о независимости монарха от господствующего класса. «Классовый характер царской монархии нисколько не устраняет громадной независимости и самостоятельности царской власти». Действительно, Петр правил деспотически и по отношению к господствующему классу, к боярству и к дворянству. Среди его действий было немало таких, которые по своей форме и методам Ленин считал необходимыми в экстремальных условиях.
Именно в таких условиях оказалась Россия в 1918 году, когда надо было любой ценой налаживать управление расстроенным хозяйством огромной страны, чтобы спасти революцию. В. И. Ленин считал крайне необходимым использовать для этого освоение «последнего слова» крупнокапиталистической техники и планомерной организации государственного капитализма, особенно развитого в Германии. «Наша задача,— писал он,— учиться государственному капитализму немцев, всеми силами перенимать его, не жалеть диктаторских приемов для того, чтобы ускорить это перенимание еще больше, чем Петр ускорял перенимание западничества варварской Русью, не останавливаясь перед варварскими средствами борьбы против варварства».
Хотя слова В. И. Ленина «варварские средства» и содержат оттенок осуждения или неприятия, в целом его отношение к деятельности Петра Великого в высшей степени положительное, поскольку преодолевающая все препятствия, целеустремленная энергия Петра рассматривается В. И. Лениным как пример действий, отвечающих требованиям обстановки.
Итак, марксизм не открывает легких путей в изучении и понимании петровской эпохи. Напротив, он требует брать ее во всей сложности и противоречивости, не обходя еще не решенных проблем и загадок, которых достаточно и в истории дипломатии Петра. Конечно, гораздо удобнее и проще идти путем замалчивания этих проблем, делая вид, что они вообще не существуют. Однако для добросовестного историка предпочтительнее хотя бы признавать их существование, даже если он и не имеет возможности предложить их готовое решение. Тем более, что эти проблемы рано или поздно все равно дают о себе знать в ходе естественного развития исторической науки.
Одним из наиболее острых, в сущности, самым кардинальным, продолжает оставаться вопрос о «цене», которую пришлось заплатить русскому народу за петровские преобразования. Противники этих преобразований разного толка, движимые чувствами вульгарного русофильства или примитивного консерватизма, увидели в них «повреждение нравов» старой Руси, опасный «революционный» прецедент и т. п. Для них вся петровская эпоха — сплошное несчастье, роковым образом омрачившее русскую историю. Но даже среди тех, кто признает прогрессивность петровских реформ, некоторые считают, что она не стоила тягот и страданий, перенесенных Россией. При этом речь идет лишь о масштабах жертв, а не о том, насколько они окупились. Историческая аксиома, в соответствии с которой без усилий и жертв никакой прогресс немыслим, что за прогресс надо платить, просто игнорируется.
А чтобы сделать свою критику Петра более «убедительной», его противники стремятся всячески преувеличить бесспорные тяготы, которые действительно пришлось вынести русскому народу в царствование Петра. Вопреки очевидному факту экономического подъема России в первой четверти XVIII века пытаются доказать, что Петр не усилил Россию, а ослабил ее, особенно экономически. Пальма первенства в «научном» обосновании этой версии принадлежит известному кадетскому политику и историку П. Н. Милюкову. Еще в конце прошлого века он писал в своей работе о хозяйстве России при Петре, что «ценой разорения страны Россия возведена была в ранг европейской державы». Произвольно оперируя примитивной статистикой, Милюков пытался доказать, что в результате налоговой реформы Петра (введение подушной подати) тяготы русского крестьянина возросли в три раза, что деятельность Петра разорила страну и привела к уменьшению ее населения. Концепция Милюкова была встречена критически с самого начала, а затем и опровергнута в работах русских и зарубежных специалистов. Однако он продолжал ее пропагандировать. В первом томе «Истории России», вышедшей в 1935 году в Париже на французском языке под редакцией Милюкова, глава о петровских преобразованиях имеет характерный заголовок: «Результаты реформы: хаос». В 1959 году с детальным разбором выводов Милюкова выступил специалист по истории экономики России академик С. Г. Струмилин. Что же побудило крупнейшего советского экономиста вновь обратиться к уже опровергнутым старым теориям? «Концепция Милюкова об утроении налогов,— писал С. Г. Струмилин,— к сожалению, и доныне еще воспринимается без достаточного анализа и фактической проверки даже в таких солидных коллективных трудах советской академической науки, как «Очерки истории СССР». Действительно, в вышедшем в 1954 году томе «Очерков», посвященном преобразованиям Петра I, который до сих пор остается наиболее обширным (814 стр.) советским трудом по этой теме, воспроизводились основные выводы Милюкова. Они подобным образом фигурировали и в других книгах. Так, в первом томе учебника «История СССР» для исторических факультетов университетов, изданном в 1947 году, говорилось: «Налоговые тяготы крестьянства с введением подушной подати увеличились почти в три раза». Это и заставило С. Г. Струмилина предпринять специальное исследование, в котором он показал несостоятельность теории Милюкова. Действительно, Петр добился резкого увеличения бюджетных поступлений, но это явилось следствием не утроения налоговых тягот каждого плательщика, а главным образом их нового перераспределения. Произошло не разорение страны, а рост экономической мощи России. Да и мыслимо было бы вообще без этого небывалое укрепление ее международных позиций, решение важнейших внешнеполитических задач и превращение России в великую державу?
В 1982 году вышла работа советского историка Е. В. Анисимова «Податная реформа Петра I», в которой спорная проблема глубоко исследована на основе многочисленных архивных материалов. Автор также показал ошибочность милюковских расчетов. Хотя он не во всем согласен с конкретными данными С. Г. Струмилина, в целом он в своих выводах ближе к нему, чем к Милюкову. Нельзя пройти мимо общего заключения академика С. Г. Струмилина: «Петровская эпоха великих преобразований в России привлекала к себе внимание очень многих русских историков. И все же экономика этой эпохи не получила и доныне достаточного освещения. Во всяком случае ошибочных оценок и легенд в этой области было до сих пор гораздо больше, чем твердо установленных фактов и бесспорных суждений».
Хотя в изучении петровской внешней политики положение далеко не столь мрачно, нерешенных проблем и в этой области все же хватает.
Они начинаются у самых истоков дипломатии Петра, понимаемой в широком смысле, то есть не только в качестве техники проведения внешней политики, но и включающей саму эту политику. Взял ли Петр ее в готовом виде у своих предшественников? Или, напротив, он создал все заново, и между петровской внешней политикой и политикой его предшественников лежит непроходимая граница? И первое, и второе мнение представляют собой крайности. Правда, в литературе чаще всего встречаются утверждения, что Петр унаследовал основные направления своей внешней политики. Акцент делается, как правило, на сходстве между старым и новым, тем более что сам Петр не раз подчеркивал, что продолжает политику своих предков. Но эти его высказывания нельзя принимать без учета обстоятельств, в которых они были сделаны. Перед лицом оппозиции, обвинявшей его в отречении от всего исконно русского, Петр намеренно подчеркивал свою связь с прошлым. К тому же в данном случае это выглядело вполне достоверно, особенно в самом начале его царствования, когда Петр продолжил войну с Турцией, начатую еще до него. Затем, прекратив эту войну, он выступил против Швеции и начал добиваться выхода к Балтийскому морю. Однако и для этого нашлись прецеденты в царствование Ивана Грозного и отца Петра — царя Алексея Михайловича. Балтийское направление, таким образом, не было новым. Но тогда оно оставалось только направлением, предопределяемым неизменностью географического положения России. Вот здесь-то и начинались различия, при сохранении преемственности. Историки петровской внешней политики, прибегающие к классическому методу сравнения, почему-то отдают предпочтение сходству, то есть выяснению неизменного, постоянного. Однако задача истории — обнаружить движение, найти различия между старым и новым. Такой метод представляется более плодотворным.
Он открывает картину поразительного прогресса, достигнутого Россией в укреплении своих международных позиций. Московское государство оставило в наследство Петру обязанность платить дань крымскому хану и отсутствие заметного влияния в европейских делах. В 1648 году в Вестфальском мирном договоре, надолго определившем политическую карту Европы, великий князь Московский упоминается в списке европейских монархов на предпоследнем месте. После него фигурировал лишь князь Трансильвании.
В конце царствования Петра Россия завоевала славу победителя легендарной шведской армии. Она обладала могучей армией, морским флотом и превратилась в сильнейшую державу, способную соперничать и говорить на равных с крупнейшими странами, даже с самой влиятельной и богатой среди них — с Англией. Если взять дипломатию в чисто техническом аспекте, то и здесь видны коренные изменения. До Петра Россия не имеет постоянных дипломатических представительств, тогда как Франция, например, держит своих послов и резидентов в 19 странах. Редкие, эпизодически появляющиеся при европейских дворах московские великие послы вызывают смех своими нелепыми требованиями оказывать московскому государю почести, как самому великому монарху в мире, и официальными попытками навязать европейским королям немыслимые идеи о войне против их самых близких союзников и о дружбе с опаснейшими противниками. Ведь основные явления мировой политики московским дипломатам иногда не были известны. Но проходит какой-то десяток лет после выхода Петра на международную арену, и послы России, образованные, не уступающие ни в чем изощренным западным дипломатам, действуют в крупнейших европейских столицах. Они становятся влиятельными и уважаемыми, с ними все считаются, их даже побаиваются, что особенно показательно. Кроме вновь созданных дипломатических каналов связи с европейскими странами возникли или были резко расширены связи экономические, культурные, военные, религиозные. Россия стала влиятельнейшим участником международных отношений во всех сферах.
Допетровская Россия поддерживала постоянные политические отношения лишь со своими соседями: Швецией, Турцией, особенно с Польшей. Связи с такими странами, как Англия или Голландия, строились на основе внешнеторговых интересов этих стран. Внешняя политика Московского государства носила, таким образом, региональный характер. Петровская дипломатия, сохраняя и расширяя эти старые отношения, имеет совершенно иную сферу политических интересов, охватывающих всю Европу. Следовательно, это уже не региональная, а глобальная общеевропейская политика.
Сравнение в главном конкретном вопросе о выходе к Балтийскому морю также больше говорит о различии. Действительно, предки Петра сознавали жизненную необходимость для России завоевания балтийского побережья. Но Петр пошел дальше осознания этого интереса. Он воплотил его в конкретные внешнеполитические цели, создал средства их достижения и успешно достиг их. Иван Грозный воевал за Балтику 24 года и не только не приобрел вершка побережья, но потерял его важнейшие части. Он потерпел полное поражение и совершенно разорил страну, вызвав действие факторов, которые привели к «смутному времени», поставившему Россию на грань гибели. Петр же за 10 лет разгромил опаснейшего врага, завоевал на огромном протяжении балтийское побережье, а затем заставил Европу признать эти справедливые и оправданные приобретения.
Итак, различие между допетровской политикой и дипломатией Петра огромно, сравнение во многих отношениях бессмысленно, ибо возникла совершенно новая, активно действующая сила мировой политики, а выросший на глазах изумленной Европы Петербург стал одним из важных центров всемирной дипломатической жизни. И все же нет оснований говорить о полном разрыве и об отсутствии преемственности. Петр вовсе не отказался целиком от полученного им дипломатического наследства. Он использовал все ценное, начиная с сохранения на дипломатической службе старых, опытных московских дипломатов. Все, что было рационально, разумно и проверено на опыте, Петр бережно сохранял, решительно отбрасывая устаревшее. Была ли дипломатия Петра совершенно новой или обновленной старой? Каково в ней соотношение старого и нового? Вот, пожалуй, одна из проблем, требующая работы и мысли историка.
Еще одна проблема касается условий, в которых действовала петровская дипломатия. Странным образом возникло убеждение, версия или, если хотите, легенда о необыкновенной легкости, с какой могли действовать дипломаты Петра. России, оказывается, просто случайно повезло в отношении международного положения начала XVIII века, которое сказочным образом играло на руку Петру, облегчая ему реализацию самых смелых замыслов. Возникновение этого мифа в какой-то мере связано с чрезмерно расширительным толкованием и применением приведенного выше высказывания Ф. Энгельса об «исключительно благоприятных» условиях, которые Петр оценил и успешно использовал.
Между тем совершенно справедливая мысль Энгельса была ретроспективной оценкой главных итогов всей внешней политики Петра и общих условий их достижения. Действительно, на протяжении 21 года Северной войны, которую вела Россия, 12 лет одновременно шла война за испанское наследство. В ней участвовали крупнейшие европейские государства, в том числе и союзники Швеции. Они, естественно, не могли оказать ей всю ту помощь в борьбе с петровской Россией, на какую они были бы способны, если бы имели свободные руки. Это и в самом деле оказалось весьма благоприятным для замыслов Петра.
Однако такое положение вовсе не означает, что условия каждой конкретной дипломатической акции были благоприятны. Не значит это и того, что факт скованности действий европейских держав существовал на всем протяжении Северной войны. В действительности он проявлялся лишь в последнем счете, в определенные конкретные моменты, ослабляя невероятно сложные, тяжелые условия, с которыми постоянно сталкивалась внешняя политика России. Возможности антирусской активности стран Западной Европы были ограничены исключительно в военной области, но отнюдь не в дипломатической. Разве война за испанское наследство помешала Англии, Германской империи, Франции непрерывно изощряться в дипломатических интригах против Петра?