ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 18.10.2020
Просмотров: 2918
Скачиваний: 1
Дипломатия считается сложнейшим видом человеческой деятельности. Старая Россия во многом отставала в этой области. Петру пришлось иметь дело с дипломатией западных стран, имевших многовековой опыт. Во Франции, например, во времена Петра уже была Дипломатическая академия. Возникла наука международного права. Были написаны классические труды Греция, Пуфендорфа и других мыслителей. Появилась даже теория международных отношений в трудах английского философа Т. Гоббса, которая до сих пор считается классической и лежит в основе внешнеполитической мысли буржуазных государств. Что могла противопоставить этому Россия?
Крайне сложной была, например, обстановка, в которой Петр принял решение о войне против Швеции. Достаточно сказать, что Россия в тот момент вообще практически не имела армии, поскольку Петру пришлось ликвидировать стрелецкие полки. Россия еще не заключила мира с Турцией, а войну на два фронта вести было немыслимо. Европейские страны действительно готовились к войне за испанское наследство. Однако оставалось неизвестным, когда эта война начнется и начнется ли вообще. В 1698 и 1700 годах состоялись соглашения о мирном разделе испанского наследства, призванные предотвратить войну. Правда, этого не произошло. Но полной изоляции Швеции все же не наблюдалось. Англия и Голландия в начале Северной войны помогли Швеции разгромить Данию, союзника России, позволили ей быстро перебросить войска под Нарву и нанести страшный удар по неопытной, еще необстрелянной русской армии. Традиционным союзником Швеции оставалась Франция, выплачивавшая Карлу XII солидные субсидии. На втором этапе войны, уже после Полтавы, против России пытаются создать коалицию европейских стран. Англия, стоявшая во главе этой комбинации, принимает прямое участие в войне на стороне Швеции. Кроме того, над Петром постоянно висит угроза войны на два фронта, а в 1711 году европейская дипломатия спровоцировала Турцию на выступление против России, и на Пруте возникла катастрофическая ситуация. Наконец, внутри страны вспыхивают восстания в Астрахани, Булавина, башкир. Измена Мазепы говорит сама за себя. Что касается двуличного, лицемерного, просто предательского поведения «союзников» России вроде саксонского курфюрста или прусского короля, то оно фактически не прекращалось всю войну. Трудно вообразить более сложное нагромождение неблагоприятных обстоятельств. Разве случайно в письмах Петра в разное время прорываются горькие сетования, что «облако сомнений» терзает его, что приходится действовать «как слепым», что он находится «в адской горести»? И так все долгие годы Северной войны...
Разумеется, наряду с войной за испанское наследство, отвлекавшей силы недругов России, существовали и другие положительные факторы, такие как немыслимые дипломатические ошибки Карла XII, противоречия между Англией и Голландией и другие столкновения интересов в Европе. На стороне России был и фактор внезапности ее политического и военного возвышения, заставший врасплох европейских правителей, наивно недооценивших Петра. Словом, внимательный анализ международного положения России в начале XVIII века не дает оснований говорить как об исключительно благоприятном, так и о совершенно неблагоприятном стечении обстоятельств. Действительное положение вещей не поддается таким схематическим оценкам и представляет неизмеримо более сложную и противоречивую картину.
Перечисление и характеристику проблем истории петровской дипломатии можно было бы и продолжить. Их много, поскольку необъятен исторический материал данной темы. Но в конце концов все они сводятся к задаче максимально точной оценки дипломатии Петра. Это тоже проблема, которая концентрирует все остальные. При этом речь идет об оценках двоякого рода: обобщающих всю внешнеполитическую деятельность Петра и оценивающих результаты той или иной конкретной, частной ситуации.
Оценка первого рода, то есть максимально обобщающая, не может сводиться лишь к утверждению, что внешняя политика Петра, ее дипломатическое воплощение, была успешной. Это можно с равным успехом сказать об очень многих периодах в истории русской внешней политики, не идущих ни в какое сравнение с петровской политикой по своей сущности. Что же касается сущности, то прежде всего надо подчеркнуть ее подобие событиям, когда решалась судьба России, таким, например, как спасение ее независимости от польско-шведского завоевания в начале XVII века. Успешное осуществление петровской внешней политики укрепило независимость России, отстояло и обеспечило ее национальное и государственное существование. Угроза этому существованию в конце XVII века была совершенно реальной из-за все увеличивающейся отсталости России от Европы, из-за явной тенденции и способности Европы к колонизации России. Эту тенденцию выразил, например, знаменитый немецкий философ и ученый Лейбниц, горячо приветствуя победу Карла XII над русскими под Нарвой и высказывая пожелание, чтобы «юный король установил свою власть в Москве и дальше вплоть до реки Амур». Подобное стремление вполне соответствовало духу многовекового германского «натиска на Восток». Планы колонизаторской экспансии в отношении России вынашивались в Англии, не говоря уже о Швеции и даже Польше. Не зря Чаадаев впоследствии говорил, что Россия могла оказаться шведской провинцией. Другие опасались раздела русской земли, ее захвата одним или несколькими завоевателями. Внешняя политика, вся преобразовательная деятельность Петра предотвратили такую угрозу, исключили ее.
Как это ни странно, такой очевидный результат петровской внешней политики до сих пор нередко ускользает от внимания отдельных историков. Поэтому придется напомнить некоторые авторитетные характеристики критического состояния, в котором оказалась Россия к началу царствования Петра. С. М. Соловьев писал о «банкротстве экономическом и нравственном» России во второй половине XVII века. Его ученик, тоже знаменитый историк, В. О. Ключевский, указывая на бурный прогресс европейской цивилизации, подчеркивал: «Россия не участвовала во всех этих успехах, тратя свои силы и средства на внешнюю оборону и на кормление двора, правительства, привилегированных классов с духовенством включительно, ничего не делавших и неспособных что-либо сделать для экономического и духовного развития народа. Поэтому в XVII веке она оказалась более отсталой от Запада, чем была в начале XVI века».
Первый русский марксист Г. В. Плеханов считал, что накануне царствования Петра Россия находилась «под страхом окончательного поражения и потери независимости». Наиболее компетентные советские историки также разделяют эту точку зрения. Известный петровед профессор В. И. Лебедев писал: «XVII век поставил перед отстававшей Россией вопрос — быть или не быть ей самостоятельным государством». О необходимости преодоления серьезной отсталости допетровской России, которая стала жизненно важным вопросом для русского народа, говорила и академик М. В. Нечкина, «иначе более мощные страны поработили бы Россию». Многие другие историки, считающиеся с фактами,— старые русские, советские, иностранные единодушны в таком выводе. Совершенно очевидно, что без учета этой вполне возможной перспективы не может быть никакой серьезной научной оценки общих результатов петровской дипломатии.
Что касается конкретных, частных оценок, то они в необъятной петровской историографии колеблются от восторженно-апологетических до уничижительно-презрительных. Такое положение служит естественным отражением различий политических, национальных, классовых позиций авторов. Актуально отметить третью тенденцию, которую можно назвать тенденцией к «усреднению». Она выражается в том, что иногда вообще не видят никаких ошибок и неудач в политике Петра. Даже такие явные поражения, как Нарва и Прут, объясняются не его очевидными просчетами и ошибками, но следствием случайного стечения неблагоприятных обстоятельств. При этом речь не идет об идеализации Петра. Дело в том, что одновременно принижаются, затушевываются достижения и победы русской внешней политики петровской эпохи. Так происходит «усреднение», превращающее живое пламя истории в серый, холодный пепел. Между тем жестокая, драматическая, грандиозная эпоха Петра Великого требует суровых рембрандтовских красок.
Наконец, вопрос о характеристике личной роли императора в истории русской дипломатии начала XVIII века. Петр Великий воплощал неограниченную власть феодально-абсолютистского государства и воплощал ее со всеми особенностями своей необузданной гениальной натуры. Во всех областях государственной деятельности железная воля Петра была высшим, непререкаемым законом, хотя он порой и терпел критику и ворчание таких своих сподвижников, как князь Я. Ф. Долгорукий. Но реального, прямого противодействия он, конечно, не допускал, не делая исключений ни для кого вплоть до собственного сына. Иное дело — дипломатия. Здесь перед нами совершенно другой человек, способный к бесконечному терпению, гибкости, уступкам, компромиссам.
Однако личностные моменты освещаются в данной работе лишь в той мере, в какой это необходимо для выяснения проблем внешней политики. Это не биография Петра, а синтетическая, обобщающая книга о дипломатии и внешней политике России в конце XVII и в начале XVIII века. Все дело в той роли, которую играл Петр в осуществлении этой политики. Исключительная концентрация власти отличает любую сферу его разносторонней деятельности. Но ни в одной области она не была столь полной, как в дипломатии. Известно, что Петр доверял другим проведение важных военных операций. Он даже часто намеренно и демонстративно уклонялся от формального верховного командования. В дипломатии дело обстояло совершенно иначе. Здесь он все решал сам. Петр выдвинул и воспитал целую плеяду выдающихся дипломатов. И, однако, не было среди них никого, кто бы мог подняться до величия грандиозных и необычайно смелых внешнеполитических замыслов Петра. Если его отец, царь Алексей Михайлович, имел такого выдающегося политика, как Ордин-Нащокин, то Петру не повезло. Россия в это время не выдвинула ни одного министра, подобного тем, кто, например, направлял внешнюю политику Франции. Сюлли, Мазарини, Ришелье, Кольбер и другие вырабатывали внешнеполитический курс и добивались принятия его королями. Вокруг Петра не было политического мыслителя и дипломата подобного масштаба. Однажды в беседе с лучшими своими генералами — Шереметевым, М. Голицыным и Репниным о славных полководцах Франции он сказал одновременно с удовлетворением и горечью: «Слава богу, дожил я до своих Тюреннов, только вот Сюллия у себя еще не вижу».
Зато, несмотря на свою сравнительно короткую жизнь, он дожил до того времени, когда в международных делах увидел Россию такой, какой хотел ее видеть: полноправной, уважаемой, а когда надо — грозной участницей общеевропейской истории.
Петр добился блестящих внешнеполитических успехов. После того как русский народ могучим усилием разгромил считавшуюся непобедимой шведскую армию, Россия небывало и надолго укрепила свое международное положение. В течение целого столетия на землю нашей родины не смела ступить нога иноземного захватчика. Ни до, ни после Петра за всю историю России не было такого продолжительного времени прочно огражденной внешней безопасности русского государства.
Реально осязаемые плоды деятельности петровской дипломатии проявились не столько при жизни Петра, сколько после нее. Фундаментом, основой, источником, причиной всех внешнеполитических успехов России на протяжении всего XVIII столетия была преобразовательная деятельность начала века. Как писал Вольтер, «Петр Великий строил на твердом и прочном основании». Преемники преобразователя долго еще пользовались оставленным им внешнеполитическим наследием. Огромное, часто решающее влияние России на европейскую международную жизнь сказывалось спустя много десятков лет после Петра. В конце XVIII века канцлер А. А. Безбородко говорил молодым русским дипломатам: «Не знаю, как будет при вас, а при нас ни одна пушка в Европе без позволения нашего выпалить не смела».
*
На протяжении почти всей своей деятельности Петр вынужден был вести тяжелую, жестокую войну. Но, в отличие от таких своих современников, как Людовик XIV, Карл XII, Георг I, он не был завоевателем. Об этом с неотразимой убедительностью говорит вся история петровской дипломатии. Территориальные присоединения при Петре были оправданы жизненно необходимыми интересами безопасности России. И они в последнем счете отвечали постоянной заботе Петра об установлении «генеральной тишины в Европе», или, выражаясь современным языком, его стремлению к обеспечению общеевропейской безопасности. Незадолго до смерти, в январе 1725 года, вручая адмиралу Ф. М. Апраксину инструкцию камчатской экспедиции, Петр говорил, что его давняя мысль состоит в том, что, «оградя отечество безопасностью от неприятеля, надлежит стараться находить славу государству через искусство и науки». Таков главный завет Петра потомкам.
Сущность сложнейших исторических явлений и процессов в массовом сознании часто связывается с какой-либо крылатой фразой, создающей яркий образ. Так, дипломатия Петра Великого ассоциируется с выражением, впервые появившимся в 1769 году в «Письмах о России» Франческо Альгоротти, где он писал, что Петр прорубил для России окно в Европу. В преобразованной, стихотворной форме оно повторилось у А. С. Пушкина: «Природой здесь нам суждено в Европу прорубить окно». Слова гениального поэта, словно отлитые из драгоценного металла, создали всеобщий стереотип представления о петровской внешней политике. Между тем сущность дипломатии Петра гораздо точнее передает другой пушкинский образ: «Россия вошла в Европу, как спущенный корабль — при стуке топора и громе пушек». Географически Россия всегда была частью Европы и лишь злосчастная историческая судьба временно разделила развитие западной и восточной частей одного континента. Значение петровских преобразований в том и состоит, что они сделали международные отношения на нашем континенте подлинно общеевропейскими, соответствующими географическим рамкам Европы от Атлантики до Урала. Это всемирно-историческое событие приобрело огромную важность для всей последующей трехвековой истории Европы, вплоть до наших дней.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
К СЛАВНЫМ ДЕЛАМ
ИСТОКИ
На поприще дипломатической деятельности Петр вступил в десятилетнем возрасте, когда ему пришлось официально принимать иностранных послов. Секретарь шведского посольства Кемфер оставил такое описание посольского приема в Кремле летом 1683 года: «В Приемной палате, обитой турецкими коврами, на двух серебряных креслах под иконами сидели оба царя в полном царском одеянии, сиявшем драгоценными камнями. Старший брат, надвинув шапку на глаза, опустив глаза в землю, никого не видя, сидел почти неподвижно; младший смотрел на всех; лицо у него открытое, красивое; молодая кровь играла в нем, как только обращались к нему с речью. Удивительная красота его поражала всех присутствовавших, а живость его приводила в замешательство степенных сановников московских. Когда посланник подал верующую грамоту и оба царя должны были встать в одно время, чтобы спросить о королевском здоровье, младший, Петр, не дав времени дядькам приподнять себя и брата, как требовалось этикетом, стремительно вскочил с своего места, сам приподнял царскую шапку и заговорил скороговоркой обычный вопрос: Его королевское величество, брат наш Каролус Свейский здоров ли?»
Эта колоритная картина сразу вызывает вопрос: почему было два царя и притом столь юных? Так что придется начать с событий, происходивших задолго до настоящей дипломатической деятельности Петра. По довольно смутному обычаю московского престолонаследия, Петр мог стать царем сразу по кончине его брата царя Федора Алексеевича, умершего 27 апреля 1682 года. Его и провозгласили царем, а патриарх благословил Петра на царство. Но раз ему не минуло еще и десяти лет, матери его, вдове царя Алексея Михайловича Наталье Кирилловне Нарышкиной, следовало быть регентшей. Однако не прошло и месяца, как разразилась кровавая смута. Алексей Михайлович был женат дважды, и от первой жены из рода Милославских оставил еще одного сына, Ивана, болезненного телом и умом, а также шесть дочерей, среди которых выделялась ненасытным честолюбием царевна Софья. Это она и весь клан родственников первой жены Алексея Михайловича увидели в воцарении Петра опасность потери власти и влияния в пользу Нарышкиных. Еще при жизни царя Федора они удалили в ссылку боярина Артамона Матвеева, возглавлявшего ранее Посольский приказ, воспитателя и родственника матери Петра. Теперь Наталья Кирилловна спешно вызвала его в Москву. Однако не успел он оглядеться в столице, как вспыхнул бунт стрельцов, подготовленный Иваном Милославским и Софьей. Одуревшие от водки и ложных наветов, давно уже недовольные своими полковниками, они ворвались в Кремль. На глазах десятилетнего Петра изрубили боярина Матвеева, братьев его матери Афанасия, а затем и Ивана Нарышкиных. Дедушку Петра, Кирилла Нарышкина постригли в монахи и сослали в отдаленный монастырь. Расправились и с Другими приверженцами Нарышкиных. Из толпы стрельцов выкрикнули: пусть царствуют два брата! Причем первым царем провозгласили слабоумного, но зато старшего по возрасту Ивана. Этого Софье показалось мало, и спустя два дня снова в Кремле бесчинствовали стрельцы: по малолетству царей правительницей подкупленные ею люди провозгласили Софью.