ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 18.10.2020
Просмотров: 3118
Скачиваний: 1
Паткулю с его красноречием нетрудно было убедить Августа начать борьбу за Ливонию, поскольку, добиваясь польского престола, тот обещал вернуть Польше эту ее бывшую провинцию. Правда, для этого необходимо сокрушить Швецию, что, по замыслу Паткуля, должна была сделать Россия. В мемориале королю Августу II он писал, что в будущем договоре с Россией надо получить «обязательство царя помогать его королевскому величеству деньгами и войском, в особенности пехотою, очень способною работать в траншеях и гибнуть под выстрелами неприятеля, чем сберегутся войска его королевского величества, которые можно будет употреблять только для прикрытия апрошей». Особенно настойчиво Паткуль внушал Августу, что при заключении договора с Петром следует «крепко связать руки этому могущественному союзнику, чтобы он не съел перед нашими глазами обжаренного нами куска, то есть чтобы не завладел Лифляндиею». Русские войска не должны были переходить линию Нарвы и Чудского озера. Россия могла рассчитывать только на Карелию и Ингерманландию. Лифляндия же должна стать «оплотом против Швеции и Москвы». Таким образом, противник — Швеция и союзник — Россия рассматривались как одинаково враждебные страны!
С этими тайными замыслами Карлович и явился в Москву, сопровождаемый Паткулем, скрывавшимся под именем Киндлера. Здесь, естественно, говорилось исключительно о чувствах «чистой любви и верной дружбы» Августа II к Петру I. 5 октября 1699 года саксонский генерал вручил царю мемориал, текст которого явно свидетельствовал об авторстве Паткуля. Этот документ целиком предназначался убедить Петра в том, в чем он уже полностью к этому времени убедился, то есть в крайней целесообразности и необходимости для России войны против Швеции. Август II обещал отвлечь все силы шведов на себя, с тем чтобы «отклонить всякую опасность от войск» Петра. Подобные безмерно хвастливые обещания отражали лишь очень сильное желание саксонского курфюрста получить помощь Петра в решении задачи, которой он был тогда пылко увлечен: ликвидировать в Польше аристократическую республику Речь Посполитую и утвердить свое самодержавное наследственное правление. Ослепленный заманчивой целью Август совершенно не отдает себе отчета в реальной силе Швеции и своих собственных ограниченных возможностях. Мемориал и составленный, видимо, тем же автором договор о союзе, пронизанные радужными иллюзиями, интересны главным образом как свидетельство того, какого «серьезного» союзника приобретал Петр. Однако другого выбора не было. Во всяком случае на фоне явного саксонского авантюризма Петр ведет себя осторожно и предусмотрительно.
Мемориал призывал Петра уже в конце декабря 1699 года начать войну против Швеции. «Главное условие в этом деле,— говорилось в документе,— теперь или никогда». Именно это единственное условие Петр решительно отверг, твердо заявив, что до заключения мира с Турцией Россия воины не начнет. Однако он не стал возражать против четко выраженного в мемориале и в тексте договора ограничения сферы интересов России только Карелией и Ингерманландией и оставления всех прибалтийских: провинций (Эстляндии, Лифляндии, Курляндии) исключительно в распоряжений Августа. В договоре король обещал обеспечить войскам царя безопасность от шведов в Ингерманландии и Карелии и содействовать в их приобретении, привлечь к участию в войне Речь Посполитую, действовать в интересах России при европейских дворах и т. п. Однако всех этих заманчивых посулов оказалось недостаточно, чтобы соблазнить Петра и заставить его забыть всякую осторожность, потерять голову (подобно Августу) и ринуться в войну без всякой подготовки. В статье 13 договора, включенной по требованию Петра, содержалась оговорка, что Россия вступит в войну только после заключения мира с Турцией. Если же это не удастся, то царь обещал лишь содействовать Августу в заключении мира с Швецией, воевать против которой король решил начать немедленно, не дожидаясь России.
Переговоры Карловича и русских проходили тайно в селе Преображенское. Одновременно в Москве, в Посольском приказе, происходила встреча с шведами. Это была классическая двойная игра, вполне обычная для методов тогдашней, да и не только тогдашней, дипломатии. 11 ноября в Преображенском Петр подписал договор, на котором Август II расписался заранее. В секретных переговорах кроме Петра принимали участие только Ф. А. Головин и переводчик П. П. Шафиров. На встречах с Карловичем присутствовал по приглашению Петра представитель Дании Гейне. Тем самым оба двусторонних договора, в каждом из которых имелись ссылки на другой, как бы еще более объединялись, что создавало фактически тройственную коалицию, вошедшую в историю под названием Северного союза. Вскоре, 23 ноября, произошел и обмен подписанными текстами русско-датского договора, практически заключенного еще 21 апреля того же года. Оба эти документа оказались первыми, лично подписанными царем. До этого московские государи только ратифицировали договоры, скреплявшиеся подписями послов, давая торжественное обещание с целованием креста. Петр отменил старый обычай, соблюдавшийся с времен киевских князей. Это нововведение явно поднимало значение договоров, повышало их авторитет, подчеркивало личную ответственность монарха за их соблюдение. Кроме того, упрощалась процедура, ибо акт подписания одновременно служил и актом ратификации.
Между тем Северный союз пока оставался на бумаге — до заключения мира России с Турцией. Уже говорилось о том, как посольство Украинцева весьма необычным способом отправилось из Керчи в Константинополь. Через несколько дней турецкая столица увидела небывалую картину: прямо против султанского дворца, расположенного па самом берегу пролива, встал на якорь русский военный корабль «Крепость». Изумление султана, которого уверяли, что русские корабли не способны выйти в Черное море и том более пересечь его, было таково, что он лично явился на борт «Крепости», чтобы осмотреть корабль. Переполох среди турок особенно усилился, когда капитан «Крепости» Памбург внезапно в полночь произвел пушечный залп по случаю приема гостей. Турки подумали, что прибыла большая русская эскадра...
Способствовала ли эта демонстрация силы успеху дипломатической миссии Украинцева? Безусловно, хотя в зарубежной исторической литературе высказывается противоположная точка зрения. Стремление Петра показать миру свой новорожденный военно-морской флот служило не простым проявлением чувства гордости первыми достижениями. Флот становился фактором, орудием противодействия маневрам дипломатии европейских держав. Несмотря на различия в политике дворов и кабинетов, общим для них было желание использовать Россию в качестве противовеса в их комбинациях, не допуская ее превращения в самостоятельный, активный элемент мировой политики. Но кроме этого объединяющего всю Западную Европу стремления в отношении к России проявлялись частные, конкретные интересы, действовавшие в зависимости от изменений европейских международных отношений. Дипломатические события, происходившие в Москве, в селе Преображенское, в Воронеже, зависели от политики Лондона, Амстердама, Вены, Стокгольма, Версаля или Мадрида. Разумеется, функционирование этой системы международных отношений не было столь интенсивно, как, скажем, в наше время. Связи между элементами системы были еще слабыми. Когда Украинцев посылал из Константинополя срочные донесения Петру, то курьеру требовалось 36 дней, чтобы добраться до царя. Информация о событиях в дипломатической жизни Европы, на основании которой принимались решения в Москве, циркулировала крайне медленно. Пока Виниус получит европейские газеты-куранты, пока он прочитает их и изложит в своих письмах Петру, пока эти письма попадут в руки царя где-нибудь в Воронеже или Азове, проходило очень много времени. Тем не менее система взаимозависимости действовала и предопределяла ход событий.
Еще на конгрессе в Карловицах русской дипломатии пришлось почувствовать влияние европейских событий. Дипломаты империи и Англии препятствовали усилиям П. Б. Возницына заключить мир с Турцией. Они считали, что продолжение ее войны с Россией позволит империи сосредоточить в предполагаемой воине за испанское наследство все силы против Франции, не беспокоясь за свои восточные рубежи. Правда, их рвение ослабляло то обстоятельство, что как раз в момент начала Карловицкого конгресса, в сентябре 1698 года, состоялось соглашение Англии, Голландии и Франции о мирном разделе испанского наследства. Однако в начале следующего года это соглашение расстроилось из-за смерти намеченного наследника испанского трона и стремления самой Испании избежать расчленения. Опасность войны снова возрастает.
Какова же была дипломатическая обстановка в момент, когда Украипцеву предстояло начать в Константинополе переговоры с целью превращения Карловицкого двухлетнего перемирия в вечный мир между Турцией и Россией? Положение оказалось более неблагоприятным, чем в Карловицах. Хотя летом 1699 года Англия, Голландия и Франция заключили новый договор о разделе испанских владений после смерти Карла II, Австрия отвергла его, он вызывал недовольство и в Испании. Война считалась более неотвратимой, чем в период Карловицкого конгресса. Следовательно, Англия, Голландия и Австрия гораздо сильнее стремились связать Турцию войной и тем самым позволить империи направить все свои силы для войны против общего врага — Франции.
К этому неблагоприятному обстоятельству прибавился новый, осложняющий фактор. Речь шла о Швеции. Перспектива надвигающейся испанской войны побуждала ее потенциальных участников привлечь Швецию с ее сильной армией в свой лагерь. Летом 1698 года Франция заключает договор со Швецией, надеясь на возобновление традиционного военного союза, который так помог французам в Тридцатилетней войне. Но Англия и Голландия в мае 1698 года тоже заключили союз со Швецией, а в январе 1700 года возобновили его.
Надежды на Швецию могли рухнуть, если ей придется воевать с Россией. Слухи о такой возможности стали распространяться в дипломатических кругах Европы еще в начале 1699 года, несмотря па все усилия Петра сохранить в тайне свои намерения. В результате заинтересованность Англии, Голландии и империи в том, чтобы война Турции и России продолжалась, резко усилилась. Раньше к этому стремились из-за восточных границ империи. Теперь, кроме того, речь шла еще и о свободе действий Швеции. Она была бы обеспечена той же войной России с Турцией. Воевать на два фронта Петру было бы трудно, и Швеция смогла бы принять участие в войне за испанское наследство.
Вот почему дипломаты европейских держав в Константинополе усиленно подталкивали Турцию к продолжению войны. Петр ясно видит такую опасность. Поэтому он предпринял кое-какие чисто дипломатические меры вроде письма к королю Англии, которого он просил содействовать миссии Украинцева. Посылка А. А. Матвеева в Гаагу также была связана с надеждой повлиять на Голландию. Данию и Польшу, новых союзников, об этом тоже просили. По все эти платонические шаги не принесли особого успеха, хотя Англия и Голландия формально взялись быть «посредниками». Иное дело — показать Турции, что война против России будет теперь еще более опасным предприятием, ибо появился и готов действовать русский военно-морской флот. Поэтому военная демонстрация силы была прекрасно рассчитанной дипломатической акцией Петра. Она явилась совершенно необходимым противовесом давлению европейской дипломатии на султана.
Как и на конгрессе в Карловицах, русским представителям приходилось считаться также с враждебной деятельностью польских дипломатов. Союзник Петра — король Польши Август II не имел никакого влияния на поведение польского посла в Константинополе Лещинского. От имени Речи Посполитой он предлагал султану заключить союз против России с целью «возвращения» Польше Киева и всей Украины. О своем короле польский посол говорил, что поскольку он друг московского царя, то поляки намерены свергнуть ого с престола.
В такой крайне сложной обстановке русскому дипломату К. И. Украинцеву приходилось добиваться мирного договора с Турцией. Эти обстоятельства добавлялись к естественным трудностям, связанным со спецификой самого турецкого правительства, дипломатия которого серьезно отличалась своими методами от европейской. Принцип уважения прав и привилегий посла в Турции ценился не очень высоко, и посол постоянно оказывался объектом самых бесцеремонных действий. Поскольку султан являлся «тенью бога», то его требования не нуждались в аргументации, и спорить с ним было крайне затруднительно. Положительным моментом для русских дипломатов служила поддержка в форме советов и информации греческого православного духовенства, связанного с русской церковью и с Россией давними историческими узами. В Константинополе первостепенное значение имело также наличие у посла денег и других ценностей, главным образом «мягкой рухляди», мехов. Турецкие высокопоставленные чиновники очень охотно принимали и даже выпрашивали их в виде подарков от «неверных». В таких условиях и шли переговоры, продолжавшиеся восемь месяцев. За это время состоялись 23 официальные встречи с турецкими представителями, то есть с теми же самыми людьми, которые выступали от имени Турции на Карловицком конгрессе.
Переговоры начались 19 ноября 1699 года обсуждением записки Украинцева из 16 статей. В них содержались предложения заключить вечный мир на условиях сохранения за каждой из сторон того, чем она владела в данный момент, отмены выплаты Россией дани крымскому хану и его обязательства полностью прекратить набеги па русские земли, предоставления русским кораблям свободы плавания по Черному морю, размена пленными, возвращения под контроль греческой церкви Святых мест в Иерусалиме.
Острые разногласия проявлялись на всем протяжении переговоров, доходя в отдельные моменты до степени разрыва. Вопросы второстепенные порой заслоняли в долгих пререканиях главное, что касалось действительно жизненных интересов сторон и что в конце концов имело решающее значение для исхода переговоров. Когда требование русских о передаче контроля над «гробом господним» от католиков к православному греческому духовенству было отвергнуто турками, то Украинцев не стал особенно спорить. Как ни дороги сердцу христианина эти сомнительные реликвии, интересы земные брали верх. В конечном итоге в центре разногласий оказался вопрос о Черном море и его побережье. Требование предоставить русским кораблям свободу плавания по Черному морю Турция отвергла категорически. Украинцеву было сказано, что «Оттоманская Порта бережет Черное море, как чистую и непорочную девицу, к которой никто прикасаться не смеет». И русские уступили, хотя испытывали к Черному морю не меньшее влечение, чем турки. Но дело заключалось не в самом принципе свободы плавания. Вез надежных гаваней и путей сообщения между ними и Москвой он практически мало что значил. Именно поэтому главный спор сосредоточился вокруг судьбы занятых русскими четырех днепровских городков-крепостей и главного среди них — Казы-керменя. Контроль над ними обеспечивал возможность овладеть устьем Днепра. А это уже был реальный путь к выходу в Черное море. Турки сравнительно легко примирились с переходом к России Азова, стоявшего в устье Дона. Ведь здесь был выход не в Черное, а в Азовское море, выход, затрудненный к тому же мелководьем. Иное дело Днепр, по которому некогда дружины киевских князей плыли к Царьграду. Здесь турецкие представители не хотели идти ни на какие компромиссы, предлагавшиеся Москвой. Судьба Днепра оказалась камнем преткновения, поставившим переговоры под угрозу срыва. Долгие недели не наблюдалось никакого сдвига к соглашению.
Пошли слухи, что Турция готовится к войне. В феврале 1700 года возникло критическое положение. Петр приказал усилить флот под Азовом и 11 февраля отправился в Воронеж, где провел три месяца, готовя флот к войне. «Царь сомневался,— пишет Устрялов,— не пришлось бы ему все силы сухопутные и морские обратить вместо севера на юг». Именно в это время Петр отправляет посольство в Стокгольм заверить шведов в мирных намерениях России...
Турки все же пошли на заключение мира, поскольку не хотели тогда воевать, боялись войны с Россией. Петр не зря показал им свои возросшие силы и свою готовность в случае необходимости воевать на юге. Они поняли и оцепили, наконец, что означает уступка русскими днепровских городков. Это не было тактическим ходом, столь обычным в дипломатии торга, когда уступают партнеру и чем-то, рассчитывая получить взаимную равноценную уступку. Речь шла об уступке стратегического характера, которая свидетельствовала, что русские всерьез и надолго откапываются от выхода к Черному морю. Это был шаг Петра, показавший его способность действовать в дипломатии в соответствии с соображениями высокой политической стратегии. Чтобы добиться достижения своих великих целей на севере, необходимо было максимально сосредоточить все в этом направлении, не допускать распыления своих сил и своих интересов. В конце концов чтобы получить свободу рук, надо было заплатить реальную, высокую цену. В свое время это должно было окупиться. Петр проявил несомненную стратегическую дальновидность.
Стремление как можно скорее заключить мир с Турцией, что бы приступить к осуществлению своих замыслов на севере, Петр испытывал отнюдь не потому, что в этом направлении перед ним открывались радужные перспективы. Напротив, сохранялась не только крайняя неопределенность общеевропейской ситуации, по дело шло плохо и с уже предпринятыми начинаниями.
Главный союзник Петра Август II через своих представителей наобещал очень много. К тому же он горел желанием начать действовать. Карлович и Паткуль в ноябре, после заключения союзного договора, рассказывали царю о плане штурма и взятия Риги. Они уверяли, что это дело верное и будет осуществлено к рождеству, то есть в конце декабря 1699 года. Петр с нетерпением ждал вестей о взятии Риги уже в новогодние дни, но не дождался.
Оказалось, что операцию не только плохо подготовили, ее вообще и не начинали. Главнокомандующий саксонскими войсками друг Августа генерал Флемминг неожиданно оставил свои войска и уехал жениться в Саксонию. Столь странное для полководца поведение, впрочем, вполне соответствовало нравам, царившим при дворе Августа II. Академик М. М. Богословский пишет в четвертом томе биографии Петра: «Любовь к женщинам была тогда при польско-саксонском дворе Августа II главным делом, перед которым государственные дела как у короля, так и у его первого советника должны были отступать на второй план». Сам король также не соблаговолил прибыть к своим войскам, ибо увлекся бесконечной серией балов, маскарадов, оперных спектаклей, всегда служивших фоном для его знаменитых любовных похождений. Западные историки пишут о том, что Август II имел 365 внебрачных детей.