ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 18.10.2020
Просмотров: 3128
Скачиваний: 1
Так и не добившись в Англии никакого успеха, Матвеев собирается уезжать. Осталось только получить отпускную грамоту королевы. 21 июля 1708 года происходит нечто неслыханное: карету посла останавливают, его самого начинают избивать, а затем заключают в долговую тюрьму под предлогом невыплаченного им долга в 50 фунтов. Правда, вмешательство возмущенных дипломатов других стран и помощь друзей позволили в ту же ночь Матвееву выйти из тюрьмы. Но инцидент не был исчерпан: совершено грубейшее нарушение международного права, нанесено оскорбление тому, кого представлял Матвеев,— царю Петру. Вся эта позорная для Англии история кончилась в конце концов извинениями королевы, наказанием виновных и т. п. Была ли она сознательно инспирирована английскими властями или произошла случайно в атмосфере антирусских настроений — все это существенного значения не имело. Несомненно другое: она символически отразила уровень внешней политики сильнейшей державы мира, крайнюю недальновидность, ограниченность ее руководителей. Конечно, в ходе миссии Матвеева со стороны России были допущены определенные ошибки в смысле переоценки возможностей достижения соглашений, проявлена характерная для русских дипломатов того времени наивная непосредственность. Но это были тактические ошибки. Что касается Англии, то она, вернее, стоявшее у власти окружение королевы Анны во главе с герцогом Мальборо, в отношении России допустила ошибку стратегического характера, списывая со счета страну, которая вскоре станет единственной державой мира, способной соперничать с сильнейшей тогда западноевропейской страной — самой Англией.
Посредничества и мира русские дипломаты пытались добиться в это время и в других странах Великого союза. Но там дело даже не доходило до конкретных переговоров, как это было в Англии. В Вене, где императорское правительство особенно сильно испугалось шведского вторжения, естественно, не было никакой надежды на успех. Пруссия, король которой не переставал твердить о своей дружбе к Петру, делала все, чтобы угодить шведам. Несколько больше реализма и самостоятельности проявили в Голландии. Хотя там тоже не пошли навстречу русским пожеланиям, Голландия все же оказалась единственной страной Великого союза, не признавшей королем Станислава Лещинского: сыграли роль обширные торговые интересы Голландии в России.
Предпринимается попытка восстановить прежние союзнические отношения с Данией и побудить ее вступить в войну против Швеции. Ей предлагают за это в будущем владение Дерптом и Нарвой. Но и здесь царил страх перед Карлом.
В 1707 году неофициального посла князя В. И. Куракина направляют в Рим, к папе римскому. Не страдая религиозной нетерпимостью, Петр, в отличие от своих предшественников, предоставил кое-какие возможности для католиков в России. В Москве разрешалось исповедовать католическую веру, построить собор и т. п. Князь Куракин, напомнив об этом, просил папу не признавать Станислава Лещинского как ставленника врага Римской церкви, протестантского короля Швеции. В ответ было туманно заявлено, что Рим не будет признавать Станислава до тех пор, пока вся Речь Посполитая не признает его.
Наконец, вспомнили о Франции, стране, которая была больше всех заинтересована, чтобы Карл освободился от войны на востоке. Раз антифранцузская коалиция ни в чем не хочет поддерживать Россию, то почему бы не обратиться к ее врагу, тем более что Людовик XIV в 1703 году через своего специального посланника Балюза предлагал мирное посредничество? Весной 1707 года сразу по нескольким каналам передается просьба к французскому королю о посредничестве. Условия, на которых царь согласен заключить мир, были те же: Россия готова уступить все, кроме Петербурга и его окрестностей. Французский посол Базенваль в Альтранштадте обратился к Карлу с соответствующим запросом.
Шведский король надменно ответил, что согласится на мир только тогда, когда царь вернет все завоеванное без всякого исключения и возместит военные издержки. Карл сказал, что он скорее пожертвует последним жителем своего государства, чем оставит Петербург в царских руках. Когда ему напомнили, что Россия готова выплатить денежную компенсацию за крохотную территорию на Балтике, Карл ответил, что он не продает своих балтийских подданных за русские деньги. Король, чувствуя себя на вершине военной славы, не проявлял никакой заинтересованности в мире и считал унижением любые мирные переговоры.
Характерно, что непримиримую позицию шведского короля современники легко понимали и считали совершенно естественной. Напротив, их озадачивала позиция Петра, готового вести страшную войну из-за одного Петербурга. Направляя своих дипломатов для ведения переговоров с целью мирного посредничества, Петр категорически подчеркивал, чтобы они и «в мыслях не имели» при этом возвращение Петербурга шведам. А ведь Петербург был тогда лишь небольшим скоплением деревянных домов на болотах с земляной крепостью и примитивной верфью. Правда, царь называл это селение «парадизом», то есть раем, из-за которого он готовился вступить в схватку с непобедимым полководцем! Такое поведение Петра, казавшееся непонятным и загадочным, уже вскоре будет для всех мудрым, замечательно смелым и успешным замыслом. По загадкой до сих пор остается другое: почему Петр, зная о непреклонно отрицательном отношении Карла XII к мирным переговорам на условии сохранения за Россией устья Невы, предпринимал разнообразные и терпеливые дипломатические усилия, чтобы добиться мирного посредничества?
Возможно, что дело объясняется личными качествами Петра. Хотя все его царствование было почти непрерывной войной, он искрение предпочитал ей мир. Как пишет французский историк Роже Порталь, «Петр Великий был воинственным по долгу, но миролюбивым по темпераменту». Готовясь к смертельной схватке с сильнейшей армией, возглавляемой самым знаменитым тогда полководцем, Петр стремился предварительно использовать любую, даже самую сомнительную возможность заключения мира. Однако почему же тогда царь не попытался перед началом Северной войны, инициатором которой он был, добиться возвращения старых русских земель на Балтике с помощью переговоров, выкупа, обмена и т. п?
Некоторые зарубежные историки предполагают, что Петр, отдавая себе отчет в том, какое тяжелое испытание предстоит России, что исход этого испытания предсказать невозможно, что нельзя исключить и вероятность катастрофы, как бы готовил себе алиби. Пусть история и бог, в которого он верил, засвидетельствуют, что было сделано все возможное, что не упущено ничего, что не пожалели усилий для мирного решения жизненно неотложной проблемы России — для приобретения выхода к морю.
Ближе к истине все же, видимо, более рационалистическое объяснение. Целенаправленные усилия русской дипломатии были частично продуманной, запланированной, а частично интуитивно найденной Петром линией, дававшей максимально возможный эффект в деле внешнеполитической изоляции Швеции. Предпосылки для такой изоляции создавала война за испанское наследство. Союзники Карла XII, а ими были сильнейшие государства — Англия и Франция, фактически не выполняли своих обязательств, ограничиваясь временной поддержкой. Необычайное политическое возвышение Карла XII после Альтранштадтского мира создало ему ореол непобедимости. Но это не дало ему реальных союзников, даже напугало многих, особенно в Германии. Все хотели, чтобы свои завоевательные тенденции он обратил куда-нибудь подальше от Европы. Россия в этом отношении казалась очень подходящим объектом. Чем могущественнее выглядел шведским король, тем меньше шансов у него было на приобретение союзников, ибо его мощь в конце концов могла обратиться и против самих западноевропейских стран. К тому же в своей самонадеянности Карл серьезно пока и не искал союзников для войны с Россией, которая представлялась ему заранее побежденной. И в этих условиях мирная кампания русской дипломатии содействовала закреплению и усилению изоляции Швеции, поскольку ее повсюду истолковывали в качестве проявления слабости России, в борьбе с которой Карл, казалось, не нуждался в помощи.
Деятельность русской дипломатии в период между Альтранштадтским миром и вторжением Карла XII в Россию может служить классическим примером стратегии косвенных, или непрямых, действий, которые во все времена давали наибольший эффект. Официальная цель дипломатических усилий России в это время заключалась в поисках мира с Швецией, даже ценой уступок. Однако в уступках Россия не заходила столь уж далеко. Главное — отказ от завоеванного побережья Финского залива — категорически исключалось Петром. А поскольку это было совершенно неприемлемо для шведского короля, официальная дипломатическая цель и не могла быть достигнута. Зато одновременно решалась действительная, реальная, практическая задача — изоляция Швеции. Она достигалась не прямым, а косвенным путем, что и является высоким дипломатическим искусством. Петр показал, что он прекрасно владеет этим искусством.
Таким образом, несмотря на формальный провал некоторых дипломатических мероприятий, например миссии А. А. Матвеева в Лондоне, международное положение России нельзя считать столь плачевным, как это представлялось тем, кто был очарован тогда феерической славой Карла XII, снисходительно выслушивавшего комплименты иностранных правительств вроде приведенного выше панегирика герцога Мальборо. До сих пор многие историки придерживаются мнения, что положение России было «крайне тяжелым». Легким и простым оно действительно не являлось. Однако уже в те смутные времена все же находились внимательные люди, видевшие реальную перспективу событий. Тот же герцог Мальборо, будучи в Альтранштадте, не упустил возможности изучить состояние шведской армии. От опытного взгляда полководца не укрылись, например, слишком незначительное количество артиллерии, отсутствие госпитальной службы и т. п. Он услышал также от шведских офицеров, что, по их мнению, предстоящая кампания в России будет делом сложным и продлится не меньше двух лет. Правда, их король думал иначе, и его тревожила только мысль о том, чтобы войска Петра не «ускользнули» от него.
Некоторые русские дипломаты в своих донесениях также давали Петру объективную картину. В этом отношении характерна информация, которая шла от русского посла в Вене барона Генриха Гюйсена (он находился на этом посту с лета 1705 по март 1708 года). Кстати, это был один из немногих иностранцев, честно послуживших России на дипломатической службе, хотя из-за злосчастного царевича Алексея его карьера закончилась и не совсем удачно. Он писал из Вены в сентябре 1707 года, что шведы идут в Россию «нехотя и сами говорят, что почти совсем отвыкли от войны после продолжительного покоя и роскошного житья в Саксонии. Поэтому некоторые предсказывают победу Петру, если вступит с Карлом в битву».
Любопытно также относящееся к этому же времени мнение французского посла Пазенваля, который считал, что «кампания против России будет трудной и опасной, ибо шведы научили московитов военному искусству и те стали грозным противником; к тому же невозможно сокрушить такую обширную могущественную страну».
Но главное, что вселяло веру в будущность России, было настроение самого Петра. Он, конечно, непрерывно волновался но разным поводам, высказывал тревогу, сомнения, испытывал гнев и ненависть: такая уж это была бурная натура. Но он ни на минуту не сомневался, например, что завоеванное им балтийское побережье, особенно «райский» Петербург, основанный на земле, юридически являвшейся тогда шведской, навсегда будет принадлежать России. И он уверенно бросал огромные людские и материальные ресурсы на строительство своего «парадиза», невзирая ни на какие опасности международного положения России. Такая целеустремленная энергия Петра значила неизмеримо больше, чем легкомысленное заявление Карла XII о Петербурге: «Пусть строит, все равно это будет наше...»
Конечно, были у Петра свои слабые, вернее, больные места. Во внешних делах — Турция, во внутренних — новые народные восстания.
В Стамбуле по-прежнему сидел послом хитрейший и умнейший П. А. Толстой. После тревог 1704 года, последовавших за приходом к власти нового султана Ахмеда III, положение здесь стабилизировалось. «О начатии турками войны в какую-нибудь сторону вовсе не слышится... Нынешний везир никакого дела сделать не умеет, ни великого ниже малого, и потому я теперь сижу без дела». Однако забот у посла хватало, и он жаловался на трудности поддержания связи с верными греками, а особенно на недостаток денег. «Ныне известно единому богу, в какой живу нужде,— писал Толстой,— из соболей, присланных мне в годовое жалованье, до сего времени не продал ни одного и впредь их скоро продать не надеюсь». Оказывается, в Турции запретили носить соболя всем, кроме султана и везира. Поэтому посол просил присылать жалование деньгами. В начале 1706 года Толстой слезно умолял Ф. А. Головина освободить его от тяжелой службы в Константинополе. Узнав об этом, Петр решил ободрить посла собственноручным письмом и попросить из-за важности его миссии потерпеть: «Господин амбасадер! Письмо ваше мы благополучно приняли, на которое и о иных делах писал к вам пространнее господин адмирал. Что же о самой вашей персоне, чтоб вас переменить, и то исполнено будет впредь; ныне же для бога не поскучь еще некоторое время быть, большая нужда там вам побыть, которых ваших трудов господь бог не забудет, и мы никогда не оставим».
Царское письмо обрадовало посла, и он написал Головину, что отныне и думать об отказе от своей тяжелой службы не будет, «хотя бы и до конца жизни моей быть мне в сих трудах». Обстановка в Стамбуле действительно нередко доставляла русскому послу неприятности. Например, много затруднений вызывали крайне частые смены великих везиров, то есть глав правительств. Сообщая о смене уже упомянутого некомпетентного везира другим, более сообразительным, Толстой писал: «Воистину зело убыточны частые их перемены, понеже всякому везирю и кегае его (помощнику.— Авт.) посылаю дары немалые, и проходят оные напрасно, а не посылать невозможно, понеже такой есть обычай, и так чинят все прочие послы».
Решение главной задачи — поддержания любой ценой состояния мира с Турцией, чтобы избежать войны на два фронта — требовало постоянных напряженных усилий русского представителя. Ему приходилось действовать в обстановке противоречивых политических тенденций султанского двора, интриг продажного султанского окружения, происков ярых ненавистников России, тайных и явных маневров иностранных дипломатов. П. А. Толстой с его изощренным умом довольно циничного склада, как нельзя более удачно подходил для такой беспокойной жизни. Но и ему приходилось туго.