ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 18.10.2020
Просмотров: 3133
Скачиваний: 1
Среди упущенных шведами дипломатических возможностей непосредственно перед Полтавским сражением оказался и отказ Карла XII от нового, очередного русского предложения о мирных переговорах. Предложение было сделано, когда положение шведской армии стало уже критическим. Шведский генерал Гилленкрок говорил тогда, что «если только какое-нибудь чудо нас не спасет, то никто из нас не вернется».
Возможность такого «чуда» обнаружилась, когда 2 апреля русские прислали шведского пленного офицера с письмом Головкина первому министру Карла XII Пиперу. В письме содержалось предложение об обмене пленными и, что особенно интересно,— начать переговоры о мире. Пипер ответил, что от выгодного мира Швеция не отказывается. Последовало второе письмо с русской стороны, в котором уже предложено было назначить представителей для переговоров. Русские соглашались заключить мир при условии уступки России части Карелии и Ингрии с Петербургом. За эту небольшую территорию предлагалась денежная компенсация. Русское предложение открывало для шведов путь к спасению своей армии. Именно в это время шведские генералы умоляли короля отступить от Полтавы и увести армию за Днепр, в Польшу. Карл говорил им в ответ: «Если бы даже господь бог послал с неба своего ангела с повелением отступить от Полтавы, то все равно я останусь тут».
Что касается русских, то они на свое мирное предложение получили такой высокомерный ответ: «Его величество король шведский не отказывается принять выгодный для себя мир и справедливое вознаграждение за ущерб, который он, король, понес. Но всякий беспристрастный человек легко рассудит, что те условия, которые предложены теперь, скорее способны еще больше разжечь пожар войны, чем способствовать его погашению».
Карл XII не воспользовался умеренностью и миролюбием Петра. Расплата за эту очередную ошибку не заставит себя ждать. А русская дипломатия не преминула эффективно использовать даже этот краткий и безуспешный обмен мнениями о мире, чтобы, как уже было рассказано, сохранять мирные отношения с Турцией.
Предполтавская дипломатия Карла XII оставалась вплоть до самой Полтавы на уровне представлений Альтранштадтского договора, когда Швеция оказалась арбитром Европы и перед ней заискивали самые могущественные европейские государства. Сам Карл XII, как, впрочем, и остальная Европа, находился под гипнозом традиции непобедимой Швеции, шедшей от легендарной славы Густава-Адольфа. Отсюда пренебрежение задачей поисков союзников, недооценка необходимости союза с Турцией. Предпринятые в последний момент действия по пересмотру своего отношения к необходимости союзников оказались запоздалыми. Карл XII самонадеянно не использовал изумительно благоприятную для него международную обстановку перед походом на Россию, когда Европа охотно предоставляла ему все возможности.
В связи с этим трудно признать справедливой оценку С. М. Соловьевым поведения Европы во время нашествия Карла на Россию: «Западная Европа, занятая своими делами, была рада, что беспокойный шведский король ушел, наконец, в пустыни северо-востока, и оставалась безучастною, хотя и внимательною зрительницею борьбы между Карлом и Петром». В действительности Европа стояла в этой борьбе явно на стороне Карла. Основные страны Европы, кроме Голландии, признали в угоду Карлу шведского ставленника Станислава Лещинского королем Польши, они гарантировали Альтранштадтский договор. Нарушив свои прежние обязательства защищать Саксонию, они выдали ее Карлу, и он смог благодаря этому подготовиться к русскому походу. С другой стороны, западноевропейские страны отвергли все попытки русской дипломатии выйти из состояния изоляции с помощью посредничества для заключения мира с Швецией. Что касается Франции, то она в течение всего прсдполтавского периода пыталась подтолкнуть Турцию на войну с Россией, чтобы оказать решающую помощь Карлу. Другой вопрос, что явная антирусская деятельность европейских государств была в значительной мере нейтрализована петровской дипломатией. Это не меняет того факта, что Западная Европа оставалась отнюдь не «безучастною». Если же европейская поддержка Карлу оказалась малоэффективной, то это не вина, а беда правителей Европы. Они, как и Карл XII, роковым образом недооценивали Россию, не понимали смысла петровских преобразований, не верили в успех стратегии и дипломатии Петра. В отношении военной стратегии Карл XII тоже оставался в плену старых представлений времен поражения русских под Нарвой в 1700 году. Лавры его легких побед над Данией, Польшей и Саксонией мешали ему видеть Россию в ее подлинном облике. Он не смог извлечь уроков из поражения под Лесной, из последовавших затем многочисленных неудач меньшего масштаба. Даже жестокая зима, проведенная им в опасных скитаниях по Украине, когда шведы мерзли, голодали, страдали от болезней, а главное — от ударов русской армии, не открыла ему до конца глаза на суровую, страшную для него действительность. Однако неверно было бы идти вслед за шведскими генералами, которые в своих воспоминаниях изображают дело так, что Карл XII не внимал их мудрым и осторожным советам и находился в состоянии самоослепления. Часто воспроизводят действительные или сочиненные диалоги между королем и его генералами накануне Полтавы, когда эти генералы предупреждали, что только что-то необыкновенное может спасти шведов. Карл отвечал на это: «Да, мы должны совершить необыкновенное; за это мы пожнем честь и славу». Эти слова приводятся в подтверждение тезиса о фантастическом «легкомыслии» Карла. А как же должен вести себя полководец даже в самом отчаянном положении для его армии? Разве он не обязан до последнего мгновения поддерживать боевой дух своих соратников и своих солдат? Карл понимал все, в том числе и отсутствие для себя выхода из положения. Видимо, этим и объяснялась его отчаянная личная храбрость, по поводу которой шведские солдаты говорили: «Он ищет смерти, потому что видит дурной конец».
Правда, король отделался лишь ранением. 17 июня 1709 года, в день рождения Карла, казацкая пуля попала в его левую ногу. Эпизод случился за десять дней до сражения, и многие считают до сих пор, что несчастный случай с левой ногой помешал шведам выиграть бой. Это абсурд, ибо судьба сражения была уже предрешена.
От прекрасной армии, которую Карл повел на Россию, к историческому дню Полтавского боя осталось не более половины. «Стыдно было проиграть Полтаву после Лесной,— пишет В. О. Ключевский, — ... под Полтавой девятилетний камень свалился с плеч Петра: русское войско, им созданное, уничтожило шведскую армию, т. е. 30 тысяч отощавших, обносившихся, деморализованных шведов, которых затащил сюда 27-летний скандинавский бродяга». Историк недооценивает значение Полтавского сражения, ибо он берет его отдельно, изолированно от титанических усилий всей России, которую Петр в течение уже десяти лет заставлял тяжко трудиться и страдать ради торжества в день решающей битвы. Полтава была лишь финалом осуществления гениальной стратегии и дипломатии Петра Великого, заключительным актом исторической драмы, действие которой развертывалось на гигантских пространствах от Урала до Балтики, от Архангельска до Черного моря. Правда, наиболее ожесточенный этан сражения продолжался два часа. Но какие два часа! Русские положили на месте девять тысяч шведов, а затем взяли в плен три тысячи иностранных пришельцев3. Одна пуля пробила шляпу Петра, другая — попала в седло, а третья — прямо в грудь, и только тяжелый крест, в который она угодила, спас жизнь царя.
Действительно, «стыдно» было бы, как говорит Ключевский, проиграть Полтавское сражение 27 июня 1709 года. Непосредственно в нем участвовало только 10 тысяч русских солдат против 16 тысяч шведов. А в резерве у русских оставалось еще 30 тысяч. У шведов на поле боя было только четыре пушки, тогда как 72 русских орудия непрерывно изрыгали огонь, ядра и картечь. Русские действительно обладали перевесом в материальных силах. Но ведь высшим проявлением военного искусства и служит способность создать необходимый перевес в необходимом месте и в необходимое время. Однако материальная сила в войске — это еще далеко не все. Как говорил Наполеон, на войне «моральный фактор относится к физическому, как три к одному». Петр нашел и пробудил этот моральный фактор — патриотизм русского народа. О том, как он понимал значение и роль этого фактора, как он опирался на него, свидетельствует знаменитый «полтавский приказ» Петра перед сражением. Вот выдержки из текста этого исторического документа в наиболее достоверной форме: «Воины! Вот пришел час, который решит судьбу отечества. Итак, не должны вы помышлять, что сражаетесь за Петра, но за государство, Петру порученное, за род свой, за отечество... Не должна вас также смущать слава неприятеля, будто бы непобедимого, которой ложь вы сами своими победами над ним неоднократно доказали. Имейте в сражении пред очами вашими правду... А о Петре ведайте, что ему жизнь его не дорога, только бы жила Россия в блаженстве и в славе для благосостояния вашего».
В этом приказе отразилась идеологическая специфика петровского царствования, своеобразное, передовое для того времени понимание Петром роли царя, народа, отечества и государства. Превыше всего для него не царь — помазанник божий, а отечество, государство, народ. Абсолютные монархи того времени считали само собой разумеющимся, что их подданные существуют для них лично, что солдаты обязаны сражаться и умирать за короля, что государство, отечество — это просто синонимы той же персоны, благо которой является высшей целью и смыслом существования парода. «Государство — это я»,— говорил в те времена Людовик XIV, выражая суть подобной идеологии. Петр же призывает солдат послужить не ему, а государству, отечеству, которому и он сам служит. Петр считал главным фактором достижения победы не свою личную деятельность, а подвиг солдат. Вечером 27 июня он писал о великой победе, «которую господь бог нам через неописанную храбрость наших солдат даровать изволил».
Здесь же, на поле боя, состоялось распределение наград. Их получили все отличившиеся, от фельдмаршалов до солдат. Сам Петр, который до Полтавы имел чип полковника, был произведен по желанию генералитета, офицеров и солдат в генералы. Наградили и дипломатов. Ближний министр и верховный президент государственных посольских дел граф Головкин пожалован в канцлеры, барон Шафиров — в подканцлеры, князь Григорий Долгорукий — в тайные советники. Дипломатия внесла свой вклад в подготовку победы. Теперь, когда была создана более прочная основа для ее деятельности, она приобретает возрастающее значение. На знаменитом обеде, куда пригласили и пленных шведских генералов, Петр в ответ на слова Пипера и Реншильда о том, что они всегда советовали Карлу заключить мир с Россией, сказал: «Мир мне паче всех побед, любезнейшие». Сам факт приглашения пленных шведских генералов па торжественный царский пир по случаю только что одержанной победы — явление поразительное. Насколько беспощаден, суров, жесток был Петр в тяжкой и долгой борьбе с врагом, настолько же великодушен и добр он — в своем отношении к побежденному противнику. В этом, в сущности, мелком эпизоде весь Петр с его подлинно русским характером... Он хвалит шведского фельдмаршала Реншильда за храбрость, дарит ему свою шпагу, наконец, провозглашает тост за здоровье своих «учителей» в военном искусстве, за шведов!
По случаю Полтавской победы вспомнили, правда, с опозданием, и главного виновника торжества — русского крестьянина. По представлению «прибылыцика» Курбатова о том, что при взимании недоимок за многие годы слышен «всенародный вопль», через пять месяцев после Полтавы был издан указ о списании недоимок за все прошедшие годы, кроме двух последних. Редчайший случай в русской истории...
Чтобы кратко и полно завершить характеристику значения победы над шведами под Полтавой, воспользуемся прекрасными словами В. Г. Белинского: «Полтавская битва была не простое сражение, замечательное по огромности военных сил, по упорству сражающихся и по количеству пролитой крови; нет, это была битва за существование целого народа, за будущность целого государства, это была проверка действительности замыслов столь великих, что, вероятно, они самому Петру, в горькие минуты неудач и разочарования, казались несбыточными, как и почти всем его подданным».
ПОСЛЕПОЛТАВСКАЯ ДИПЛОМАТИЯ
Уничтожение шведской армии под Полтавой обеспечивало независимость и безопасность России. Карл XII, еще недавно угрожавший ликвидировать русское государство, оказался в самом жалком положении. Он еле спасся бегством от плена и с кучкой усталых, измученных в боях спутников просил убежище в Турции.
Однако заключение мира с Швецией, о чем Петр заговорил уже в день победы под Полтавой, остается неразрешимой задачей. Не дали никаких результатов переговоры через шведского генерала Мейерфельда, состоявшиеся сразу после Полтавского сражения. Карл XII не желал и слышать об удовлетворении законных интересом России, отвергая даже самые скромные русские требования. В плен к русским попал королевский секретарь Цсдергельм. Его отпустили с условием, что он отправится в Стокгольм и передаст предложение России о мирных переговорах. И эта попытка осталась безрезультатной. Правда, в Стокгольме гораздо более трезво смотрели на положение Швеции, чем сам Карл XII, который даже после Полтавы продолжал вести себя с видом победителя. Его самоуверенность достигла анекдотических форм и масштабов. Погубив большую армию, разорив свою страну, он не чувствовал никаких угрызений совести или раскаянии. Бессильную злобу к победителю он выразил в приказе еще больше ужесточить условия содержания русских пленных в Швеции, которые и без того подвергались там настолько жестокому обращению, что оно даже превосходило варварские условия турецкого плена. Напрасно из Стокгольма Карлу доносили, что экономика страны окончательно подорвана, что потеря армии для Швеции с ее полуторамиллионным населением непоправима. Король просто приказал не присылать ему таких сообщений. В Стокгольме подчинились, ибо там еще сохранилась слепая вера в Карла XII, правящая аристократия раболепно пресмыкалась перед ним и скрывала от народа истинные масштабы катастрофы. Но нежелание Швеции идти на мирные переговоры, на отказ от несправедливо захваченных раньше русских прибалтийских земель предопределялось некоторыми реальными обстоятельствами. Хотя русская армия освободила от шведов обширные земли в Восточной Прибалтике, собственно шведская территория не была затронута войной. Шведские войска оставались в Померании, Риге, Ревеле, Выборге, Норвегии, Финляндии, в самой Швеции. Кроме того, существовал шведский флот, с которым еще не решался соперничать быстро строившийся русский балтийский флот.