Файл: Геополитика номер 16.pdf

76

Геополитика

мобильность зачастую равноценна смерти. Все, что способно 

изменяться, воспринимается как источник деградации и беспорядка. 

Мобильность становится синонимом беспорядка. Что касается 

философского и метаполитического уровня, мы узнаем из работ Генона 

и Эволы, посвященным традиции, что крайняя мобильность, лишенная 

смысла, сопровождает состояния патологического возбуждения и 

истерии. На уровне политики, излишнее возбуждение в городе является 

признаком беспорядка и его саморазрушения изнутри. С другой 

стороны, мы обнаружим «прогрессистскую» позицию по отношению к 

мобильности, которая возвышает ее и осуждает постоянство, «статику» 

как признак стагнации в материальном и психологическом плане. 

Постоянство — это стремление к смерти, к повторению; это стагнация, 

отказ от политического прогресса. Изучение эпохи Просвещения в 

трудах Шпенглера, Юнгера и постмодернистов Лиотара и Бодрийяра 

показало заблуждения и границы этой мифологии прогресса, которая 

была фетишизирована эпохой и стала затем причиной знаменитой 

западной «разочарованности».

В сфере геополитики мы имеем дело с эпистемологическим 

противопоставлением, которым надо оперировать весьма осторожно 

из-за риска начать рассматривать движение как анти-покой, а покой — 

как анти-движение, что приведет к патологической ситуации колебания 

между двумя крайностями. Велико искушение начать думать, что стагнация 

позволяет избежать волнения, а волнение — стагнации. В геополитике 

стагнация часто приводит к отказу от «власти», которая является 

целью геополитики. Эту стагнацию можно наблюдать в современной 

европейской про-атлантической геополитике, предписываемой 

всемирными экономическими требованиями соперничающей англо-

американской талассократии. В результате, порождая намеренно 

стагнацию, чтобы уйти от волнения, мы порождаем стагнацию, которая 

возмущает, а создавая волнение в ответ на нее, мы способствуем 

появлению волнения, которое возвращает нас к стагнации. Иначе 

говоря, геополитика, лишенная мировоззрения и пространственного 

смысла, непременно порождает неясность, при которой смешиваются 

понятия «движение/покой» и «возбуждение/стагнация», в то время 

как разумная геополитика будет опираться на динамическую дихотомию, 

ловко сочетая движение и покой, осмысленные в понятиях «власть/

континуальность» и «революция/консервация» на метаполитическом 

уровне. Именно эта разница лежит в основе оппозиции евразийской 

геополитики теллурократии и талассократической геополитики: первая 

является, по сути, силой преобразующего движения на основе общей 

исторической и органической континуальности континента, вторая же 

77

www.geopolitika.ru

является силой изменения — мобилизирующего, конструктивистского, 

механистического, — которое растворяет цельность континентальной 

основы в конструктивисткой подвижной дискретности пространства. 

Талассократическая геополитика строится на принципе разделения и не 

учитывает природную и историческую континуальность пространства. 

В евразийской геополитике континуальность и движение вынуждены 

сосуществовать. Мы знаем из законов термодинамики, что именно 

движение структурирует систему, а покой и стагнация, наоборот, ее 

разрушают. Психоанализ показал, что стремление к желанию порождает 

само желание, а неподвижность является признаком смерти. Возникает 

вопрос, правомерно ли в геополитике смешивание понятий статичности 

и неподвижности.   Статичность может быть созидательной. На 

медленной скорости и при замедлении происходят различные явления. 

Системам необходим покой, чтобы избежать перегрузки. Для человека 

покой — это момент созерцания и принятия окружающего мира. 

Между зрителем и созерцаемым объектом появляется своеобразная 

синхронизация, а затем происходит ускорение связи. Нельзя не 

восхищаться тем, как покой может стать фактором ускорения и движения. 

Власть  трансформации  и  хаос

Геополитика, понимаемая как «власть трансформации», становится 

сама по себе результатом осмысления. Таким образом, мобильность 

не является временным и пространственным концептом, это концепт 

продуктивный, а у существования в пространстве появляются новые 

отношения. Вопрос мобильности в геополитике влечет за собой и 

вопрос созидания на всех уровнях: пространственно-материальном, 

психическом и социальном, политическом и культурном. В таком случае, 

можно констатировать, что геополитика конструктивистских изменений, 

проводимая талассократическими державами, не смогла создать на 

завоеванных территориях (я имею в виду Ирак, Ливию и Афганистан) 

работающую модель построения государственных отношений, 

приспособить инновации к культурной, религиозной и исторической 

континуальности завоеванных пространств. Геоконструктивистские 

изменения, которые разрушили результат тысячелетней политической, 

культурной и исторической деятельности, лишь усугубили беспорядок 

и раздробление завоеванного пространства. Действительно, философия 

изначально говорила, что для успешной трансформации необходима 

стабильность и континуальность. Философские и метаполитические 

труды немецкой Консервативной революции (в эпоху Веймарской 

республики) показали желание провести социальную революцию в 

78

Геополитика

рамках консервативного проекта, который бы учитывал традиции 

культуры, социальный факт и политическое пространство. В 

материальном плане идентичность никогда не появляется случайно — 

необходима континуальность жизни, динамизм материи. В геополитике 

понятие абсолютной статичности — нонсенс. Допустить и осуществлять 

абсолютный статус-кво означало бы небытие и отказ от власти, которая 

является сущностью геополитической динамики, остановку, до и после 

которой ничего бы не существовало. На самом деле, мы находимся во 

всеобъемлющем геополитическом динамизме, в состоянии постоянной 

войны, при котором покой, мир — лишь видимость. Конечно, мы 

наблюдаем некоторые замедления: Лейбниц говорит, что с точки 

зрения человека покой существует, но это лишь замедление, а не полная 

остановка.

Любая геополитическая идентичность вовлечена в динамизм. 

Лейбниц говорит, что мы всегда воспринимаем явления, даже до того, 

как начинаем делать это осознанно. Явления сами закрепляются в нашей 

памяти вне процесса восприятия, мы даже не осознаем этого. Другими 

словами, если бы природа сама не способствовала восприятию и 

закреплению в нашей памяти, мы бы не смогли ее воспринимать. Таким 

образом, человеческая идентичность, восприятие и сознание возможны 

только на фоне динамизма. На экономическом и политическом уровне, 

необходимая территория, государство или общественное пространство 

возможно только если геопространственная и геополитическая 

структура предшествует экономической и политической. Государство 

невозможно без геополитического динамизма, продуктивного в 

пространственном плане. В противоположность таким философам, 

как Платон, Декарт и Гегель, предполагающим существование 

предшествующей движению статичности, некоторые философы (Делёз, 

Гераклит и другие досократики, Юм, Маркс) считают, что изменения 

и покой являются результатом динамизма, движения. Для этих 

философов понятие динамизма связано с понятием континуальности. 

Абсурдно предполагать, что явления падают с неба, а не происходят 

из континуальности с природой, с историей, с бессознательными 

силами индивидуума и народов, со скрытыми историческими 

силами, — необходимо исходить из понятия динамизма и движения. 

Продуктивная мобильность нашей культуры стала возможной только 

после интеллектуальной революции. Результат этой революции — 

то, что мы сегодня называем мобильностью. Не будем забывать, что в 

Древней Греции при Аристотеле приоритет отдавали местоположению, 

а мобильностью обладал только Бог. Бог являлся движущей силой 

всякого творения. Будучи неподвижным, он наслаждается самим собой и 

79

www.geopolitika.ru

приводит в движение всякую вещь, привлекая ее к себе. В термомеханике 

именно движение организует систему, а не покой, а чтобы система была 

жизнеспособной, ей необходима гетерогенность. И наоборот, если 

система замкнута на самой себе, она будет постепенно разрушаться. 

Гетерогенность и порядок противопоставлены замкнутости и 

беспорядку. На геополитическом уровне, конец идеологий не 

является катастрофой, — это лишь обнаружение невозможности 

существования замкнутой на себе геополитической системы. 

Необходимо отказаться от утопичного идеала полиса, чтобы, наконец, 

научиться создавать динамические геополитические структуры, 

позволяющие интеграцию, дифференциацию и плюрализм в Евразии. 

Пространство-время и космическое тело

В философии Бергсона есть идея о том, что время тоже создает 

пространство. Всякая великая геополитика, сакральная и светская, 

основывается на создании особого пространственно-временного 

континуума. Речь идет о подлинно ницшеанской, дионисийской 

концепции пространства-времени. Делёз говорит, что проблема 

Эйнштейна в том, что он не дошел до конца своего открытия, 

потому что ограничился количественной множественностью и 

не вышел на уровень качественной множественности. Бергсон 

критикует Эйнштейна за то, что он, а за ним и вся современная 

наука, проигнорировал стадию качественной множественности и не 

смог обобщить взаимодействие пространства-времени, открытое на 

физическом уровне, на весь пространственно-временной континуум. 

В «Материи и памяти» Бергсон говорит, что все, что мы знаем о 

материи является лишь потоком образов. Если материя — это поток 

образов, и если наше сознание воспринимает эти образы, тогда наше 

сознание сливается с вселенной. Далее, если наше сознание сливается 

с вселенной, то наша личность и есть вселенная. Анри Бергсон через 

анализ материи и сознания делает феноменальное открытие, что 

наша личность, наше сознание — это и есть вселенная. Мы являемся 

космосом. Когда я познаю, мое сознание является сознанием земного 

шара, галактики. Я не гармонирую с миром, я являюсь миром, 

«человеком мира» по Мерло-Понти. Открытия Бергсона и Делёза 

отсылают нас к понятию космического тела. Глубинная сущность 

человека — быть космическим телом, «телом без органов» по 

Делёзу. Но этот космизм, присущий любой истинной евразийской 

геополитике, полностью отсутствует в талассократической 

геополитике, которая является светской и материальной. 

80

Геополитика

Евразийская  геофилософия? 

Диалектика движения/покоя, войны/мира прошла через историю всего 

евразийского континента. Континент развивался в духе эллинизма 

посредством конфликтов, через серию разногласий философского, 

религиозного, политического, экономического и территориального 

планов. Желание снизить уровень конфликтности противодействующих 

сил путем их примирения и гармонизации привело к обратному результату 

и вызвало волну разрушительных сил, порожденных самой Европой. 

Если мы рассмотрим древнегреческое понятие ἀγών [воспитание] у 

Платона, мы заметим, что оно представляет собой ἀγών [состязание], 

борьбу противоположных сил в рамках единой и гармоничной души. 

Борьба, по своей природе, стремится  упорядочивать и гармонизировать. 

Любая борьба — это порыв к целостности, ἕξις [способность] и κάματος 

[напряжение, усилие] к гармонии: любое состязание начинается с 

надежды победить, но победить врага значит обратить врага к себе, 

объединиться с ним. Поэтому борьба и конфликты ценны только тогда, 

когда они направлены на создание единения и гармонии.

С этой точки зрения, невозможно не осуждать опасное 

разрушительное действие στάσις [раздор], национальных 

распрей и экономического соперничества, которые подорвали 

и продолжают подрывать основы органической общности 

евразийского континента. При рассмотрении геополитических 

и политико-юридических тезисов Карла Шмитта, основанных на 

оппозиции суша-море

1

, на антагонизме между англо-саксонскими 

талассократическими силами и европейскими континентальными 

силами, нельзя не заметить, что, в противоположность европейской 

аристократической концепции политики и государства, 

талассократия навязывает демократические формы политической 

организации и провозглашает приход власти множества. Согласно 

конституции Афин, морское главенство требует, чтобы управление 

принадлежало народу [δῆμος, демос], который приводит в движение 

корабли. Речь идет о духе ναυτική  τέχνη [искусство мореплавания], о 

1 

 Карл Шмитт знал, что оппозиция суша-море является диалектикой суши и моря, воздушно-

морской и воздушно-наземной сил, но эта оппозиция (политическая, а не природная) получила осо-

бое значение в 1941-42 годах, когда она связывалась с «мировой войной на море» между Германией и 

англо-американцами. Эта оппозиция имеет отношение к переломному моменту в английской истории, 

к «пространственной революции» XVI-XVII веков в эпоху завоевания Нового Света и религиозных 

войн, о которой Шмитт напишет в «Номосе Земли» 1950 года: «революционное решение перейти к чи-

сто морскому существованию». Так как Англия стала наследницей европейского завоевания океанов, 

английское морское господство является фундаментальным фактом современной истории, главным 

аргументом «номоса» Земли, глобального и океанического, который с XVII по XIX век основывался на 

различении суша/море.