ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 19.10.2020
Просмотров: 1155
Скачиваний: 1
Изданный в 1720 году в Амстердаме Atlas Historique кроме вышеупомянутых моментов отражал еще один важный элемент, который закрепится в представлении западноевропейцев, а потом и американцев о Восточной Европе, а именно восприятие ее как чего-то архаичного, отсталого, в Восточной Европе словно концентрировалось прошлое, которое Запад преодолевал. Территории, относящиеся к этому региону, в отличие от Европы Западной, в этом атласе обязательно подписаны как современными, так и древними латинскими названиями (например, Венгрия и Паннония, Болгария и Мезия, Валахия и Дакия). Такое обозначение и отсылка к архаике служили маркером «восточноевропей-скости», что показывает пример Богемии, древнего латинского названия которой не существовало, но поскольку авторы атласа стремились отнести ее к Восточной Европе, то они такое название (Boiohemum) просто выдумали11. То, что такое представление о Восточной Европе не только не преодолено, но продолжает культивироваться западными СМИ и кинематографом, показывают как исследования российских ученых, например, работа Н.Н. Клочко «Образы Европы в современных национальных дискурсах (на примере антропоморфной метафорики)»12, так и публикации западноевропейских исследователей13 и их восточноевропейских коллег14, в частности бельгийского геополитика и политического философа Р. Стойкерса «Об образе Румынии в мире» и албанского социолога Гёзим «Western Media and the European "Other": Images of Albania in the British Press in the New Millennium»).
Обращаясь к дискурсивному анализу Вульф (в меньшей мере) и Сайд в (большей) следуют за Мишелем Фуко в стремлении вскрыть властные дискурсы, конституирующие отношения господства и подчинения15. Дискурс - это не невинное говорение, как отмечает английский ученый Томас Диес16, но политический акт, вписывающий определенный вопрос в политический контекст.
Дискурс «ориентализма» или Восточной Европы, отделяя низших от высших, «цивилизованных» от «дикарей», устанавливает специфические властные отношения, в которых восточ-ноевропейцам всегда уготована роль ведомых, тех, кто подчиняется, цивилизуется, рискуя так и никогда не цивилизоваться, пока данный дискурс не будет снят.
Другие дискурсы могут, наоборот, «европеизировать» различные культуры и страны. Для Восточной Европы характерным
примером может служить дискурс эллинизма, благодаря которому Греция оказалась вне этого географического образа. Как показал в своем интереснейшем исследовании «Черная Афина: Афро-азиатские корни классической цивилизации: Фабрикация античной Греции» Мартин Берналь, эта интеллектуальная традиция, наоборот, устранила из европейского восприятия Греции все следы восточных, азиатских и даже африканских влияний не только в современной греческой, но и древнегреческой культуре 17.
Дискурс «Центральной Европы» и его геополитическая функция
Учитывая те коннотации, которые несет с собой образ Восточной Европы, неудивительны предпринимаемые интеллектуальными и политическими элитами стран этого региона попытки по элиминации этого дискурса. Создание дискурса Центральной Европы восточноевропейскими интеллектуалами во второй половине XX века можно интерпретировать именно так. Существовавшие ранее представления о Центральной Европе в их не германистских версиях, связанные с движением австрославизма, утратили свою идеологическую силу с исчезновением самой Австро-Венгрии. Одним из первых, если не самым первым, кому удалось оживить дискурс Центральной Европы в ее новом понимании, стал Милан Кундера в статье «Трагедия Центральной Европы». За ним потянулись и другие представители интеллигенции, создавшие миф о «Центральной Европе», которая по уровню культуры и цивилизованности ничем не уступала Западной, но была насильственно вырвана из привычного для себя культурного, политического и экономического контекста «с приходом Красной Армии»18. Само диссидентское движение, выступившее под «центральноевропейскими» знаменами», пользовалось как материальной, так и политической и информационной поддержкой стран Запада, прежде всего США. Кроме того, как отмечает Алексей Миллер, цитируя американского историка Тони Джадта, Кундера был не первым восточноевропейским эмигрантом, который сожалел о судьбе «растоптанной большевиками» Центральной Европы, но его статья, отражавшая настрой многих восточноевропейских интеллектуалов, пришлась ко двору противников советского блока в изменившейся геополитической ситуации. Кроме общей заинтересованности Запада и прежде всего США в ослаблении социалистического блока и его европейской составляющей имели место и другие интересы,
а также взаимодействие интересов, тенденций развития мировой системы и конкретных действий, предпринимаемых ведущими мировыми акторами. «Несколько важных событий и процессов совпали во времени, чтобы сделать западную публику восприимчивой к таким речам», - пишет Алексей Миллер. - «Это упадок западных коммунистических партий и вообще марксистски ориентированных левых, вторжение СССР в Афганистан, польская "Солидарность". Важно было также возрождение внимания к теме прав человека в западной политической теории. Для некоторых западноевропейских, в особенности французских, радикалов, дискурс о Центральной Европе стал также сферой проекции их собственных идей об эмансипации Европы от США. Осуществить это могла Европа, объединяющая восток и запад континента. Новое и особое значение приобрела тема Центральной Европы в Германии, где ее пытались приспособить к решению главной задачи "восточной политики" — будущего объединения страны19».
Политической целью правящих элит стран «Восточной Европы» после падения социалистической системы стало окончательное избавление от слова «восточный», символизировавшего коммунистическое прошлое. Последовало насаждение «центральноевропейской региональной идентичности»20. Компромиссом с этой интенцией и принятым ранее названием региона стало понятие «Центральной и Восточной Европы», хотя Госдепартамент США из политических соображений в 1994 году отказался и от него, приняв инструкцию, в которой предписывалось использовать вместо понятия «Центральная и Восточная Европа» определение «Центральная Европа»21.
И термин «Восточная Европа», и термин «Центральная Европа» имеют преимущественно политическое наполнение. Пытаясь дать этому понятию, наполнение географическое, чешский геополитик Оскар Крейчи сталкивается с тем, что этот регион не имеет естественных геополитических границ и потому говорит преимущественно об идее Центральной Европы22. Как пишет Алексей Миллер: «Политологи практически едины в том, что самостоятельного политического субъекта по имени Центральная Европа нет и не было. Но очевидно, что Центральная Европа существует как идеологический феномен»23.
То же представление, дублирующее изменения в региональной саморепрезентации элиты региона, отражается и в отечественных работах, особенно в тех, где уделяется немного
внимания пониманию восточноевропейскости и центральноев-ропейскости как правящих дискурсов, например, в делении пространства этой части Европы, предлагаемом в трудах отечественного ученого Э.Г. Задорожнюк, где под «Восточной Европой» понимаются бывшие республики СССР, а под «Центральной Европой» - «пояс государств между Балтикой и Адриатикой, стран бывшего социалистического содружества»24.
Образ Центральной Европы как неотъемлемой части европейского целого, созданный интеллектуальными кругами закрепляется в обществе, порождая такое явление как «повседневный ориентализм». Британский социолог С. Янсен в ходе исследования этого явления в столицах двух балканских стран Сербии и Хорватии («Повседневный ориентализм: Восприятие «Балкан» и «Европы» в Белграде и Загребе»)25, описывает, как происходит формирование негативного образа «Балкан», которые противопоставляются Европе. Сами сербы и хорваты начинают мыслить себя как европейцев и «защитников Европы». При этом в случае Хорватии прежне нейтральный и популярный термин Балканы получает однозначно негативные коннотации, Балканы ассоциируются с сербами и коммунистами, а Хорватия однозначно с Европой. Ярким примером символического утверждения собственной европейскости в Загребе явилось переименование кинотеатра «Балканы» в «Европу».
Географические образы, властные дискурсы непосредственно влияют на геополитику и внешнюю политику государств. Важным отличием современного образа Центральной Европы, культивируемого в странах региона, является понимание России как чужого. И. Нойман отмечает, что для этого дискурса Центральной Европы Россия всегда будет выполнять важную функцию «конституирующего Чужого», как виновник «трагедии Центральной Европы» и как «угроза ее будущему»26. Разнообразные местные изводы центральноевропейской идеи, будь это польская «яггелонская идея» или не столь масштабные и претендующие на экспансию в восточном направлении ее собратья в других странах региона, характеризуются противопоставлением себя России, в результате чего эти страны становятся удобным плацдармом для НАТО и США, а все рассуждения о своей исключительности лишь оттеняют атлантистские устремления элит этих государств27. Централь-ноевропейский дискурс утверждает свое господство как дискурс антироссийский и атлантистский и, таким образом, приводит к атлантистской доминации в этом регионе.
В то же время, внутри самого Запада по отношению к странам, считающим себя центральноевропейскими, как мы уже отмечали, работает восточноевропейский дискурс. Дискурс Центральной Европы, который поддерживали США и другие страны Запада, оказывается уловкой, на которую поймали восточноевропейские общества. Хотя он и продолжает «править», отделяя их от России и выдвигая эти страны на передовую антироссийской борьбы, в головах самих европейцев и американцев, как показывают уже упоминавшиеся исследования и как продолжает отмечать Ларри Вульф, в отношении этих стран целиком и полностью господствует восточноевропейский дискурс, со всеми его коннотациями варварства, дикости и отсталости. Восточная Европа продолжает оставаться младшим братом, которого надо контролировать и воспитывать. То же отмечает британский исследователь Томас Диес, утверждая, что образ Другого, для Европы, которым долгое время после Второй Мировой выступало ее собственное прошлое, при ее столкновении со странами Восточной Европы после распада социалистического блока, тут же нашел в них свое географическое воплощение. Собственное преодолеваемое и негативно воспринимаемое прошлое воплотилось для Европы в ее восточной окраине, снова воспроизведя все элементы восточноевропейского дискурса, конструируя и реконструируя образ Восточной Европы как внутреннего «Другого»28.
В той или иной форме Запад продолжает относиться к Восточной Европе колониалистски, в то время как закрепляемые в ней самой географические образы конституируют ее отчужденность от России, закрепляя то, что в геополитической терминологии называется «санитарным кордоном». Расширение НАТО и ЕС на Восток, как подводит еще одна работавшая в данном направлении исследовательница, канадка эстонского происхождения Мерье Куус, поддерживалось повсеместным использованием ориенталистского дискурса, в котором восточноевропейские страны понимались как «недостаточно европейские», вынужденные постоянно учиться у Запада29.
В процессе создания и использования образа Восточной Европы как образа «Другого» и его отделения от «более цивилизованной» Центральной Европы идет мультипликация образов Восточной Европы30. Географически он смешается все дальше на Восток, захватывая западную окраину СНГ. Теперь перед этими странами стоит задача преодоления собственной «отсталости» (или своеобразия?). В этом переходе геополитическая функция