ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 23.11.2023
Просмотров: 29
Скачиваний: 2
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
План
Введение | 3 |
1. Жизненный путь Пьера Абеляра и его эпоха | 6 |
2. Абеляр и учебные заведения | 9 |
3. Элоиза | 15 |
Заключение | 19 |
Список литературы | 21 |
Введение
Темами данного доклада является психология средневекового французского философа Пьер Абеляр (1079-1142). Я попытаюсь рассмотреть его взгляды в их единстве и разнообразии; я попытаюсь рассмотреть их в их отношении к явлениям предшествующих веков и культурным движениям более поздних эпох, но, прежде всего, я попытаюсь выявить связи между различными элементами в разворачиваемой мною истории.
Несмотря на повальное увлечение выяснением значений и смысла наследия Абеляра, именно такой была традиция, которую весьма настойчиво поддерживало большинство ученых, работавших в этой сфере, хотя их подход часто бывал эклектичным. В книге великого американского медиевиста Чарльза Г. Гаскинса1 «Возрождение XII века» рассматривались вопросы латиноязычной культуры той эпохи: книги, библиотеки, обучение грамматике и риторике. Философия и теология тоже не остались без внимания, но общий подход сохранялся неизменным: Гаскинс рассматривал прежде всего латиноязычную культуру и литературу. В поля его исследования попал и Петр Абеляр, равно как и его труды. За годы, прошедшие со времени выхода книги Гаскинса, каждому аспекту проблемы возрождения XII века было уделено много научного внимания. Огромная литература, существовавшая по вопросам образования и учености, права и теологии, хорошо отражена в образцовом учебном пособии Парэ, Брюнэ и Трабле - «Возрождение двенадцатого века» (Париж, 1933), в котором достаточное внимание уделено как личному вкладу великих представителей культуры, таких, например, как Абеляр, так и растущему формализму и системности в ученых занятиях, которые и привели к образованию университетов. Другая крупная работа на эту тему - Эрвина Панофского «Ренессанс и возрождение в Западном искусстве» (Стокгольм, 1960), в противоположность предыдущей, может поначалу создать впечатление, что те части работы, которые посвящены XII веку, описывают совсем иную эпоху на иной планете, хотя обвинять автора такой блестящей экстравагантной работы, как «Искусство и Схоластика», в том, что он равнодушен к схоластическим трактатам, не приходится. Панофский различает два культурных течения той эпохи: первое - с центром в Италии и южной Франции; представители этого течения стремились просто копировать античные произведения искусства.
Более широкое поле, включающее в качестве одного из аспектов и нашу тему, было блестяще описано Р. Сазерном в его книге «Становление Средневековья»; в ней обращение к Петру Абеляру, который и составляет главную тему нашего исследования. В XII века осознание неких новых веяний уже получило широкое распространение, особенно среди тех, кто занимался философией. Новая историческая перспектива выразилась в форме «вежества и учености» - т. е., собственно говоря, в том, что мы вкладываем в понятие «цивилизация»; движение шло от Греции к Риму, и от Рима, после долгого перерыва, к Франции, оплоту западного Христианского мира»2,- писал Сазерн. Можно четко и кратко определить задачу описания такого движения: оно скрывалось, подобно другим таким движениям, в глубинах, тихое и незаметное; поэтому нам следует описать, насколько нам это удастся, 'нащупывая корни и все ответвления, скрывающиеся под верхним слоем почвы, его социальную среду, его источники и происхождение. Однако сказать, что движение это никак не осознавалось его современниками, было бы неправильно, так как его достижениями восхищались; было бы также совершенно невозможно представить возрождение XII века без творческих личностей - учителей, писателей и художников, которые придали культурным достижениям этого возрождения непреходящую ценность и обеспечили им неизменный интерес потомков. И мы должны воздать им должное и за то, и за другое.
Отсюда тема моего реферата включает рассмотрение философии творческой личности, Петра Абеляра, а также условия в котором они родились, миру, полному как поразительных ограничений, так и удивительных возможностей.
1. Жизненный путь Пьера Абеляра и его эпоха
Двенадцатый век был полностью погружен в эпоху веры, и обычно полагают, что ключ к его пониманию лежит в теологии. Разве не были все люди верующими, а все их достижения разве не были окрашены их верой? Разве не был Geist, дух эпохи, особо глубоко Христианским и Католическим? В некотором смысле следует ответить «да» на все эти вопросы, но такой ответ дается нелегко. Попутно отметим, что succes Fou («безумный успех») ересей, особенно в южной Франции и Италии, является одним из поразительных явлений XII века.
Однако мы не сможем двинуться дальше к раскрытию самой сути – психологии человека возрождения XII века, не рассмотрев состояния дел в учебных заведениях тех времен, а также теологии и всех тех скрытых течений, на основе которых сложилась схоластика, Незаменимым проводником по этому лабиринту является Абеляр, а лучшим путеводителем на пути к Абеляру является его автобиография - «История моих бедствий». «Я полагаю, что на какое-то время лучше всего не вспоминать о средневековом фоне,- писал Хью Сэкер в своем предисловии к «Парцифалю» Вольфрама,- и главное внимание сосредоточить на одном отдельно взятом произведении»
3. Замечание Сэкера относится к средневековой немецкой литературе, но его можно с полным правом отнести и к латинской литературе Средневековья. Это заявление может показаться парадоксальным, и я никоим образом не недооцениваю того, что нам стало известно, благодаря интенсивным исследованиям последних десятилетий, о богатом культурном фоне и об идеях и мировоззрении человека XII века, нашедших отражение в различных письменных памятниках. Качества и образ мысли средневекового человека, в свою очередь, уверенно указывают на то, что мир XII века был значительно более многогранным и усложненным, чем мир его предшественника, века одиннадцатого.
Только таким образом мы можем по достоинству оценить образ мыслей человека возрождения XII века через автобиографический труд Петра Абеляра. Но здесь и возникает то извечное затруднение, которое может стать на пути дальнейшего изучения предмета; дело в том, что историк настолько погружен в изучение источников, влияний, традиций, что подчас слишком легко судит об оригинальности и гениальности тех или иных исторических личностей, а это может обернуться своего рода обскурантизмом.
Но историк не должен быть рабом своих материалов или своей техники исследования. Предполагать, что хорошая литература и хорошее искусство являются лишь производными от своих источников или что они были полностью сформированы традицией - значит грешить против истины. Это вовсе не означает, что литературы, построенной на традиции, не существует: некоторые, или даже многие из эпических произведений раннего XII века, Chansons de Geste, представляли собой устные поэмы (они исполнялись и варьировались менестрелями), основанные на давней традиции, Было бы абсурдно искать в подобных произведениях, равно как и в изобилии теологических комментариев следующего столетия, какую-то оригинальность. И все же даже в этих сферах трезвый взгляд на то или иное произведение, рассматриваемое само по себе, может оказать существеннейшую помощь в разъяснении той цели, для которой оно создавалось: даже там, где средневековая традиция диктовала форму, современная литературная критика подчас усматривает нечто такое, что ведет к затемнению сущности произведения. Нам следует читать литературу XII века так, как лучшие умы того века читали творения прошлого, то есть как нечто свежее, новое и живое, так, как будто ее не читали до нас. Подобно гуманистам пятнадцатого века, люди XII столетия брали старые книги с полок библиотек, сдували с них пыль и читали их так, будто они были современными, только что созданными. В XII веке, таким образом, читали Лукана и Виргилия, Цицерона и Макробия, Аристотеля и Боэция, Бл. Августина и Апостола Петра, «Лекарство от любви» Овидия и «Устав» Св. Бенедикта и даже саму Библию. Они тем самым демонстрировали вкусы и пристрастия своего времени (как это происходит со всеми нами в подобных ситуациях), но читали они, тем не менее, свежими глазами. Значение такого подхода проявляется с особой ясностью в книге Абеляра.
Основные интересующие нас факты таковы. Абеляр на склоне лет почувствовал желание помочь одному другу, оказавшемуся в беде, и это побуждение вызвало в нем, в этом короле эгоистов, более глубокие чувства, которые выразились в тяге к самовыражению, к самоанализу, к демонстрации своего превосходства во всем, даже в печали. «Твои беды - ничто по сравнению с моими»4,- и он заявляет об этом столь прямо, если не сказать холодно-отрешенно, что не раз возникал вопрос: не является ли причина, якобы побудившая Абеляра к написанию книги, всего лишь изящным предлогом, не имевшим отношения к реальности? Он проводит своего друга по местам, где он с такой страстью постигал науки: Париж, Лион, снова Париж. И везде, говорит Абеляр, «я быстро достигал превосходства над своими учителями в искусстве спора и тем возбуждал в них зависть, и чем более росла моя слава, тем более меня ненавидели. Положение мое оказалось совсем тяжелым, когда, после того, как я безумно влюбился в девушку очаровательную, да еще и обладавшую огромным умом, ее дядя и опекун, впав в великий гнев, устроил так, что я был оскоплен. После этого и она, и я приняли монашеский постриг, но я вскоре обнаружил, что монашеская жизнь в Аббатстве Сен-Дени полна разочаровывающих послаблений и отступлений от правил. Я пытался жить жизнью отшельника в пустыне, но студенты нашли меня в моем отшельничестве, и мне волей-неволей пришлось снова приняться за учительствование».5 И так далее и так далее разворачивает Абеляр свою историю, рассказывая о своих ссорах с людьми, среди которых он пребывал, о своих успехах, о своей заносчивости, которая наживала ему врагов, о преследованиях со стороны коллег-преподавателей и со стороны собратьев-монахов, о первом запрете, наложенном на его книги в Суассоне в 1121 г. Вся эта история рассказана с поразительной простотой и ясностью, но в ней также присутствует странный элемент отстраненности и одновременно явственной жалости к самому себе; здесь не обошлось без иронии, самокритики и раскаяния. И все это сопровождается постоянными сетованиями по поводу упорствования его противников в своих заблуждениях. Вполне понятно, что распространение такой книги было ограничено узким кругом читателей, но .после того, как книга попала в руки Элоизы, в то время уже настоятельницы монастыря, а в прошлом его жены и возлюбленной, она вдохновила Элоизу на написание той первой серии писем, которые оказались еще более поразительными, чем сама книга.
2. Абеляр и учебные заведения
Абеляр рассказывает, что его отец - Беренгар (Беренгарий) был Бретонским рыцарем, который, до того как взялся за военное дело, любил литературу, а закончил свою жизнь членом монашеского братства. Отец отправил сына учиться в школу, и Абеляр сразу же был так очарован учением, что оставил родной дом и, соответственно, причитающееся ему наследство и отправился странствовать с места на место в поисках возможностей участвовать в спорах, в подражание перипатетикам, странствующим ученым «Аристотелевской школы»6; его влекло туда, «где, как я слышал, процветало искусство спора»7.
Трудно найти в истории учебных заведений XII века более поразительный факт, чем резкое увеличение количества учащихся, которые устремились в них. Но нам мало, что известно об их происхождении. Семья Абеляра представляла собой типичный пример: его отец принадлежал к тому сословию, которое применительно к более поздним эпохам мы назвали бы «мелкими помещиками»; люди этого сословия располагали достаточными средствами, чтобы помогать сыновьям, которые где-то учились, и имели возможность в дальнейшем обеспечить для них церковные бенефиции, если в этом возникала необходимость. Некоторые из тех деятелей, о которых будет идти речь в нашей книге, как известно, происходили из мелкопоместного дворянства, другие - из быстро растущего и все более процветающего бюргерства.
О том, из каких слоев населения происходило большинство учащихся, мы ничего не знаем, но вряд ли мы совершим большую ошибку, если предположим, что большинство происходило из средних слоев: мелких землевладельцев, купцов, состоятельных ремесленников, свободного и зажиточного крестьянства. Многие, однако, если судить по их песням и письмам, были выходцами из более бедных слоев, но не забудем, что испокон веков раздавались жалобы на бедность студентов (равно как и жалобы людей старшего возраста на падение нравов молодежи). По всему Христианскому миру росло население, и в более устоявшихся обществах многим младшим сыновьям приходилось отправляться на поиски заработков. Возможности такого заработка тоже возрастали. Для тех, кто хотел вести военную жизнь, следуя традиции феодальных классов, возрастали возможности найти себе применение в качестве наемника; для тех, кто предпочитал войну, окрашенную религиозным фанатизмом, особую привлекательность имели крестовые походы; для тех, кому нравились приключения тела, а не духа, но кто при этом не чувствовал призвания к убийству, открывались возможности вести жизнь купца или паломника; тех, кому по душе была мирная и спокойная жизнь, привлекали старые монастыри; те, кто любил покой, проявлял интерес к новым веяниям в религиозной жизни и разделял так широко распространенное отвращение к растущему богатству и материальному благополучию, мог откликнуться на призыв новых монашеских орденов, среди которых выделялись Цистерцианцы; те же, кто искал приключений как для ума, так и для тела, могли найти их в тех учебных заведениях, где кипела бурная жизнь.