Файл: Том первыйГлава первая.pdf

решился усилить рвение и засадил всю ночь работать при свечах портное народонаселение – иглами, утю- гами и зубами, и фрак на другой день был готов, хотя и немножко поздно. Лошади все были запряжены. Чи- чиков, однако ж, фрак примерил. Он был хорош, точь- точь как прежний. Но, увы! он заметил, что в голове уже белело что-то гладкое, и примолвил грустно: «И
зачем было предаваться так сильно сокрушенью? А
рвать волос не следовало бы и подавно». Расплатив- шись с портным, он выехал наконец из города в ка- ком-то странном положении. Это был не прежний Чи- чиков. Это была какая-то развалина прежнего Чичи- кова. Можно было сравнить его внутреннее состояние души с разобранным строеньем, которое разобрано с тем, чтобы строить из него же новое; а новое еще не начиналось, потому что не пришел от архитектора определительный план и работники остались в недо- уменье. Часом прежде его отправился старик Мура- зов, в рогоженной кибитке, вместе с Потапычем, а ча- сом после отъезда Чичикова пошло приказание, что князь, по случаю отъезда в Петербург, желает видеть всех чиновников до едина.
В большом зале генерал-губернаторского дома со- бралось все чиновное сословие города, начиная от губернатора до титулярного советника: правители канцелярий и дел, советники, асессоры, Кислоедов,

Красноносов, Самосвистов, не бравшие, бравшие,
кривившие душой, полукривившие и вовсе не кривив- шие, – все ожидало с некоторым не совсем спокой- ным ожиданием генеральского выхода. Князь вышел ни мрачный, ни ясный: взор его был тверд, так же как и шаг… Все чиновное собрание поклонилось, многие
– в пояс. Ответив легким поклоном, князь начал:
– Уезжая в Петербург, я почел приличным повидать- ся с вами всеми и даже объяснить вам отчасти при- чину. У нас завязалось дело очень соблазнительное.
Я полагаю, что многие из предстоящих знают, о ка- ком деле я говорю. Дело это повело за собою откры- тие и других, не менее бесчестных дел, в которых за- мешались даже наконец и такие люди, которых я до- селе почитал честными. Известна мне даже и сокро- венная цель спутать таким образом все, чтобы оказа- лась полная невозможность решить формальным по- рядком. Знаю даже, и кто главная пружина и чьим со- кровенным…,
110
хотя он и очень искусно скрыл свое участие. Но дело в том, что я намерен это следить не формальным следованьем по бумагам, а военным быстрым судом, как в военное <время>, и надеюсь,
что государь мне даст это право, когда я изложу все это дело. В таком случае, когда нет возможности про- извести дело гражданским образом, когда горят шка-
110
В рукописи не дописано.

фы с <бумагами> и, наконец, излишеством лживых посторонних показаний и ложными доносами стара- ются затемнить и без того довольно темное дело, – я полагаю военный суд единственным средством и же- лаю знать мнение ваше.
Князь остановился, как <бы> ожидая ответа. Все стояло, потупив глаза в землю. Многие были бледны.
– Известно мне также еще одно дело, хотя произво- дившие его в полной уверенности, что оно никому не может быть известно. Производство его уже пойдет не по бумагам, потому что истцом и челобитчиком я буду уже сам и представлю очевидные доказательства.
Кто-то вздрогнул среди чиновного собрания; неко- торые из боязливейших тоже смутились.
– Само по себе, что главным зачинщикам должно последовать лишенье чинов и имущества, прочим –
отрешенье от мест. Само собой разумеется, что в чис- ле их пострадает и множество невинных. Что ж де- лать? Дело слишком бесчестное и вопиет о правосу- дии. Хотя я знаю, что это будет даже и не в урок дру- гим, потому что наместо выгнанных явятся другие, и те самые, которые дотоле были честны, сделаются бесчестными, и те самые, которые удостоены будут доверенности, обманут и продадут, – несмотря на все это, я должен поступить жестоко, потому что вопиет правосудие. Знаю, что меня будут обвинять в суровой

жестокости, но знаю, что те будут еще…
111
меня те же обвинять… Я должен обратиться теперь только в од- но бесчувственное орудие правосудия, в топор, кото- рый должен упасть на головы.
Содроганье невольно пробежало по всем лицам.
Князь был спокоен. Ни гнева, ни возмущенья ду- шевного не выражало его лицо.
– Теперь тот самый, у которого в руках участь мно- гих и которого никакие просьбы не в силах были умо- лить, тот самый бросается теперь к ногам вашим, вас всех просит. Все будет позабыто, изглажено, проще- но; я буду сам ходатаем за всех, если исполните мою просьбу. Вот моя просьба. Знаю, что никакими сред- ствами, никакими страхами, никакими наказаниями нельзя искоренить неправды: она слишком уже глу- боко вкоренилась. Бесчестное дело брать взятки сде- лалось необходимостью и потребностью даже и для таких людей, которые и не рождены быть бесчестны- ми. Знаю, что уже почти невозможно многим идти про- тиву всеобщего теченья. Но я теперь должен, как в решительную и священную минуту, когда приходит- ся спасать свое отечество, когда всякий гражданин несет все и жертвует всем, – я должен сделать клич хотя к тем, у которых еще есть в груди русское сердце и понятно сколько-нибудь слово «благородство». Что
111
Край листа рукописи оторван.

тут говорить о том, кто более из нас виноват! Я, мо- жет быть, больше всех виноват; я, может быть, слиш- ком сурово вас принял вначале; может быть, излиш- ней подозрительностью я оттолкнул из вас тех, кото- рые искренно хотели мне быть полезными, хотя и я, с своей стороны, мог бы также сделать <им упрек>. Ес- ли они уже действительно любили справедливость и добро своей земли, не следовало бы им оскорбиться на надменность моего обращения, следовало бы им подавить в себе собственное честолюбие и пожерт- вовать своей личностью. Не может быть, чтобы я не заметил их самоотверженья и высокой любви к доб- ру и не принял бы наконец от них полезных и умных советов. Все-таки скорей подчиненному следует при- меняться к нраву начальника, чем начальнику к нра- ву подчиненного. Это законней, по крайней мере, и легче, потому что у подчиненных один начальник, а у начальника сотни подчиненных. Но оставим теперь в сторону, кто кого больше виноват. Дело в том, что при- шло нам спасать нашу землю; что гибнет уже земля наша не от нашествия двадцати иноплеменных язы- ков, а от нас самих; что уже, мимо законного управ- ленья, образовалось другое правленье, гораздо силь- нейшее всякого законного. Установились свои усло- вия; все оценено, и цены даже приведены во всеоб- щую известность. И никакой правитель, хотя бы он

был мудрее всех законодателей и правителей, не в силах поправить зла, как <ни> ограничивай он в дей- ствиях дурных чиновников приставленьем в надзира- тели других чиновников. Все будет безуспешно, поку- да не почувствовал из нас всяк, что он так же, как в эпоху восстанья народ вооружался против <врагов>,
так должен восстать против неправды. Как русский,
как связанный с вами единокровным родством, одной и тою же кровью, я теперь обращаюсь <к> вам. Я об- ращаюсь к тем из вас, кто имеет понятье какое-ни- будь о том, что такое благородство мыслей. Я пригла- шаю вспомнить долг, который на всяком месте пред- стоит человеку. Я приглашаю рассмотреть ближе свой долг и обязанность земной своей должности, потому что это уже нам всем темно представляется, и мы ед- ва…
112 112
На этом рукопись обрывается.