ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 23.11.2023
Просмотров: 531
Скачиваний: 1
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
стороны, кто на обед, кто на бостончик, кто на чашку чаю.
О себе приезжий, как казалось, избегал много гово- рить; если же говорил, то какими-то общими местами,
с заметною скромностию, и разговор его в таких слу- чаях принимал несколько книжные обороты: что он не значащий червь мира сего и не достоин того, что- бы много о нем заботились, что испытал много на ве- ку своем, претерпел на службе за правду, имел мно- го неприятелей, покушавшихся даже на жизнь его, и что теперь, желая успокоиться, ищет избрать нако- нец место для жительства, и что, прибывши в этот го- род, почел за непременный долг засвидетельствовать свое почтение первым его сановникам. Вот все, что узнали в городе об этом новом лице, которое очень скоро не преминуло показать себя на губернаторской вечеринке. Приготовление к этой вечеринке заняло с лишком два часа времени, и здесь в приезжем оказа- лась такая внимательность к туалету, какой даже не везде видывано. После небольшого послеобеденного сна он приказал подать умыться и чрезвычайно дол- го тер мылом обе щеки, подперши их извнутри язы- ком; потом, взявши с плеча трактирного слуги поло- тенце, вытер им со всех сторон полное свое лицо, на- чав из-за ушей и фыркнув прежде раза два в самое лицо трактирного слуги. Потом надел перед зеркалом
О себе приезжий, как казалось, избегал много гово- рить; если же говорил, то какими-то общими местами,
с заметною скромностию, и разговор его в таких слу- чаях принимал несколько книжные обороты: что он не значащий червь мира сего и не достоин того, что- бы много о нем заботились, что испытал много на ве- ку своем, претерпел на службе за правду, имел мно- го неприятелей, покушавшихся даже на жизнь его, и что теперь, желая успокоиться, ищет избрать нако- нец место для жительства, и что, прибывши в этот го- род, почел за непременный долг засвидетельствовать свое почтение первым его сановникам. Вот все, что узнали в городе об этом новом лице, которое очень скоро не преминуло показать себя на губернаторской вечеринке. Приготовление к этой вечеринке заняло с лишком два часа времени, и здесь в приезжем оказа- лась такая внимательность к туалету, какой даже не везде видывано. После небольшого послеобеденного сна он приказал подать умыться и чрезвычайно дол- го тер мылом обе щеки, подперши их извнутри язы- ком; потом, взявши с плеча трактирного слуги поло- тенце, вытер им со всех сторон полное свое лицо, на- чав из-за ушей и фыркнув прежде раза два в самое лицо трактирного слуги. Потом надел перед зеркалом
манишку, выщипнул вылезшие из носу два волоска и непосредственно за тем очутился во фраке бруснич- ного цвета с искрой. Таким образом одевшись, пока- тился он в собственном экипаже по бесконечно ши- роким улицам, озаренным тощим освещением из кое- где мелькавших окон. Впрочем, губернаторский дом был так освещен, хоть бы и для бала; коляска с фо- нарями, перед подъездом два жандарма, форейтор- ские крики вдали – словом, всё как нужно. Вошедши в зал, Чичиков должен был на минуту зажмурить глаза,
потому что блеск от свечей, ламп и дамских платьев был страшный. Все было залито светом. Черные фра- ки мелькали и носились врознь и кучами там и там,
как носятся мухи на белом сияющем рафинаде в по- ру жаркого июльского лета, когда старая ключница ру- бит и делит его на сверкающие обломки перед откры- тым окном; дети все глядят, собравшись вокруг, следя любопытно за движениями жестких рук ее, подыма- ющих молот, а воздушные эскадроны мух, поднятые легким воздухом, влетают смело, как полные хозяева,
и, пользуясь подслеповатостию старухи и солнцем,
беспокоящим глаза ее, обсыпают лакомые куски где вразбитную, где густыми кучами. Насыщенные бога- тым летом, и без того на всяком шагу расставляющим лакомые блюда, они влетели вовсе не с тем, чтобы есть, но чтобы только показать себя, пройтись взад
потому что блеск от свечей, ламп и дамских платьев был страшный. Все было залито светом. Черные фра- ки мелькали и носились врознь и кучами там и там,
как носятся мухи на белом сияющем рафинаде в по- ру жаркого июльского лета, когда старая ключница ру- бит и делит его на сверкающие обломки перед откры- тым окном; дети все глядят, собравшись вокруг, следя любопытно за движениями жестких рук ее, подыма- ющих молот, а воздушные эскадроны мух, поднятые легким воздухом, влетают смело, как полные хозяева,
и, пользуясь подслеповатостию старухи и солнцем,
беспокоящим глаза ее, обсыпают лакомые куски где вразбитную, где густыми кучами. Насыщенные бога- тым летом, и без того на всяком шагу расставляющим лакомые блюда, они влетели вовсе не с тем, чтобы есть, но чтобы только показать себя, пройтись взад
и вперед по сахарной куче, потереть одна о другую задние или передние ножки, или почесать ими у себя под крылышками, или, протянувши обе передние лап- ки, потереть ими у себя над головою, повернуться и опять улететь, и опять прилететь с новыми докучными эскадронами. Не успел Чичиков осмотреться, как уже был схвачен под руку губернатором, который предста- вил его тут же губернаторше. Приезжий гость и тут не уронил себя: он сказал какой-то комплимент, весь- ма приличный для человека средних лет, имеющего чин не слишком большой и не слишком малый. Когда установившиеся пары танцующих притиснули всех к стене, он, заложивши руки назад, глядел на них ми- нуты две очень внимательно. Многие дамы были хо- рошо одеты и по моде, другие оделись во что Бог по- слал в губернский город. Мужчины здесь, как и везде,
были двух родов: одни тоненькие, которые всё увива- лись около дам; некоторые из них были такого рода,
что с трудом можно было отличить их от петербург- ских, имели так же весьма обдуманно и со вкусом за- чесанные бакенбарды или просто благовидные, весь- ма гладко выбритые овалы лиц, так же небрежно под- седали к дамам, так же говорили по-французски и смешили дам так же, как и в Петербурге. Другой род мужчин составляли толстые или такие же, как Чичи- ков, то есть не так чтобы слишком толстые, однако
были двух родов: одни тоненькие, которые всё увива- лись около дам; некоторые из них были такого рода,
что с трудом можно было отличить их от петербург- ских, имели так же весьма обдуманно и со вкусом за- чесанные бакенбарды или просто благовидные, весь- ма гладко выбритые овалы лиц, так же небрежно под- седали к дамам, так же говорили по-французски и смешили дам так же, как и в Петербурге. Другой род мужчин составляли толстые или такие же, как Чичи- ков, то есть не так чтобы слишком толстые, однако
ж и не тонкие. Эти, напротив того, косились и пяти- лись от дам и посматривали только по сторонам, не расставлял ли где губернаторский слуга зеленого сто- ла для виста. Лица у них были полные и круглые, на иных даже были бородавки, кое-кто был и рябоват, во- лос они на голове не носили ни хохлами, ни буклями,
ни на манер «черт меня побери», как говорят фран- цузы, – волосы у них были или низко подстрижены,
или прилизаны, а черты лица больше закругленные и крепкие. Это были почетные чиновники в городе. Увы!
толстые умеют лучше на этом свете обделывать де- ла свои, нежели тоненькие. Тоненькие служат боль- ше по особенным поручениям или только числятся и виляют туда и сюда; их существование как-то слиш- ком легко, воздушно и совсем ненадежно. Толстые же никогда не занимают косвенных мест, а всё прямые,
и уж если сядут где, то сядут надежно и крепко, так что скорей место затрещит и угнется под ними, а уж они не слетят. Наружного блеска они не любят; на них фрак не так ловко скроен, как у тоненьких, зато в шка- тулках благодать божия. У тоненького в три года не остается ни одной души, не заложенной в ломбард; у толстого спокойно, глядь – и явился где-нибудь в кон- це города дом, купленный на имя жены, потом в дру- гом конце другой дом, потом близ города деревень- ка, потом и село со всеми угодьями. Наконец толстый,
ни на манер «черт меня побери», как говорят фран- цузы, – волосы у них были или низко подстрижены,
или прилизаны, а черты лица больше закругленные и крепкие. Это были почетные чиновники в городе. Увы!
толстые умеют лучше на этом свете обделывать де- ла свои, нежели тоненькие. Тоненькие служат боль- ше по особенным поручениям или только числятся и виляют туда и сюда; их существование как-то слиш- ком легко, воздушно и совсем ненадежно. Толстые же никогда не занимают косвенных мест, а всё прямые,
и уж если сядут где, то сядут надежно и крепко, так что скорей место затрещит и угнется под ними, а уж они не слетят. Наружного блеска они не любят; на них фрак не так ловко скроен, как у тоненьких, зато в шка- тулках благодать божия. У тоненького в три года не остается ни одной души, не заложенной в ломбард; у толстого спокойно, глядь – и явился где-нибудь в кон- це города дом, купленный на имя жены, потом в дру- гом конце другой дом, потом близ города деревень- ка, потом и село со всеми угодьями. Наконец толстый,
послуживши Богу и государю, заслуживши всеобщее уважение, оставляет службу, перебирается и делает- ся помещиком, славным русским барином, хлебосо- лом, и живет, и хорошо живет. А после него опять то- ненькие наследники спускают, по русскому обычаю,
на курьерских все отцовское добро. Нельзя утаить,
что почти такого рода размышления занимали Чичи- кова в то время, когда он рассматривал общество, и следствием этого было то, что он наконец присоеди- нился к толстым, где встретил почти всё знакомые ли- ца: прокурора с весьма черными густыми бровями и несколько подмигивавшим левым глазом так, как буд- то бы говорил: «Пойдем, брат, в другую комнату, там я тебе что-то скажу», – человека, впрочем, серьез- ного и молчаливого; почтмейстера, низенького чело- века, но остряка и философа; председателя палаты,
весьма рассудительного и любезного человека, – ко- торые все приветствовали его, как старинного знако- мого, на что Чичиков раскланивался несколько набок,
впрочем, не без приятности. Тут же познакомился он с весьма обходительным и учтивым помещиком Ма- ниловым и несколько неуклюжим на взгляд Собакеви- чем, который с первого раза ему наступил на ногу, ска- завши: «Прошу прощения». Тут же ему всунули кар- ту на вист, которую он принял с таким же вежливым поклоном. Они сели за зеленый стол и не вставали
на курьерских все отцовское добро. Нельзя утаить,
что почти такого рода размышления занимали Чичи- кова в то время, когда он рассматривал общество, и следствием этого было то, что он наконец присоеди- нился к толстым, где встретил почти всё знакомые ли- ца: прокурора с весьма черными густыми бровями и несколько подмигивавшим левым глазом так, как буд- то бы говорил: «Пойдем, брат, в другую комнату, там я тебе что-то скажу», – человека, впрочем, серьез- ного и молчаливого; почтмейстера, низенького чело- века, но остряка и философа; председателя палаты,
весьма рассудительного и любезного человека, – ко- торые все приветствовали его, как старинного знако- мого, на что Чичиков раскланивался несколько набок,
впрочем, не без приятности. Тут же познакомился он с весьма обходительным и учтивым помещиком Ма- ниловым и несколько неуклюжим на взгляд Собакеви- чем, который с первого раза ему наступил на ногу, ска- завши: «Прошу прощения». Тут же ему всунули кар- ту на вист, которую он принял с таким же вежливым поклоном. Они сели за зеленый стол и не вставали
уже до ужина. Все разговоры совершенно прекрати- лись, как случается всегда, когда наконец предаются занятию дельному. Хотя почтмейстер был очень ре- чист, но и тот, взявши в руки карты, тот же час выразил на лице своем мыслящую физиономию, покрыл ниж- нею губою верхнюю и сохранил такое положение во все время игры. Выходя с фигуры, он ударял по сто- лу крепко рукою, приговаривая, если была дама: «По- шла, старая попадья!», если же король: «Пошел, там- бовский мужик!» А председатель приговаривал: «А я его по усам! А я ее по усам!» Иногда при ударе карт по столу вырывались выражения: «А! была не была,
не с чего, так с бубен!» Или же просто восклицания:
«черви! червоточина! пикенция!» или: «пикендрас! пи- чурущух пичура!» и даже просто: «пичук!» – названия,
которыми перекрестили они масти в своем обществе.
По окончании игры спорили, как водится, довольно громко. Приезжий наш гость также спорил, но как-то чрезвычайно искусно, так что все видели, что он спо- рил, а между тем приятно спорил. Никогда он не гово- рил: «вы пошли», но: «вы изволили пойти», «я имел честь покрыть вашу двойку» и тому подобное. Чтобы еще более согласить в чем-нибудь своих противни- ков, он всякий раз подносил им всем свою серебря- ную с финифтью табакерку, на дне которой заметили две фиалки, положенные туда для запаха. Внимание
не с чего, так с бубен!» Или же просто восклицания:
«черви! червоточина! пикенция!» или: «пикендрас! пи- чурущух пичура!» и даже просто: «пичук!» – названия,
которыми перекрестили они масти в своем обществе.
По окончании игры спорили, как водится, довольно громко. Приезжий наш гость также спорил, но как-то чрезвычайно искусно, так что все видели, что он спо- рил, а между тем приятно спорил. Никогда он не гово- рил: «вы пошли», но: «вы изволили пойти», «я имел честь покрыть вашу двойку» и тому подобное. Чтобы еще более согласить в чем-нибудь своих противни- ков, он всякий раз подносил им всем свою серебря- ную с финифтью табакерку, на дне которой заметили две фиалки, положенные туда для запаха. Внимание
приезжего особенно заняли помещики Манилов и Со- бакевич, о которых было упомянуто выше. Он тотчас же осведомился о них, отозвавши тут же несколько в сторону председателя и почтмейстера. Несколько вопросов, им сделанных, показали в госте не только любознательность, но и основательность; ибо прежде всего расспросил он, сколько у каждого из них душ крестьян и в каком положении находятся их имения, а потом уже осведомился, как имя и отчество. В немно- го времени он совершенно успел очаровать их. Поме- щик Манилов, еще вовсе человек не пожилой, имев- ший глаза сладкие, как сахар, и щуривший их всякий раз, когда смеялся, был от него без памяти. Он очень долго жал ему руку и просил убедительно сделать ему честь своим приездом в деревню, к которой, по его словам, было только пятнадцать верст от городской заставы. На что Чичиков с весьма вежливым накло- нением головы и искренним пожатием руки отвечал,
что он не только с большою охотою готов это испол- нить, но даже почтет за священнейший долг. Собаке- вич тоже сказал несколько лаконически: «И ко мне прошу», – шаркнувши ногою, обутою в сапог такого исполинского размера, которому вряд ли где можно найти отвечающую ногу, особливо в нынешнее время,
когда и на Руси начинают выводиться богатыри.
На другой день Чичиков отправился на обед и ве-
что он не только с большою охотою готов это испол- нить, но даже почтет за священнейший долг. Собаке- вич тоже сказал несколько лаконически: «И ко мне прошу», – шаркнувши ногою, обутою в сапог такого исполинского размера, которому вряд ли где можно найти отвечающую ногу, особливо в нынешнее время,
когда и на Руси начинают выводиться богатыри.
На другой день Чичиков отправился на обед и ве-
чер к полицеймейстеру, где с трех часов после обе- да засели в вист и играли до двух часов ночи. Там,
между прочим, он познакомился с помещиком Нозд- ревым, человеком лет тридцати, разбитным малым,
который ему после трех-четырех слов начал говорить
«ты». С полицеймейстером и прокурором Ноздрев то- же был на «ты» и обращался по-дружески; но, когда сели играть в большую игру, полицеймейстер и про- курор чрезвычайно внимательно рассматривали его взятки и следили почти за всякою картою, с которой он ходил. На другой день Чичиков провел вечер у пред- седателя палаты, который принимал гостей своих в халате, несколько замасленном, и в том числе двух каких-то дам. Потом был на вечере у вице-губерна- тора, на большом обеде у откупщика, на небольшом обеде у прокурора, который, впрочем, стоил большо- го; на закуске после обедни, данной городским гла- вою, которая тоже стоила обеда. Словом, ни одного часа не приходилось ему оставаться дома, и в гости- ницу приезжал он с тем только, чтобы заснуть. При- езжий во всем как-то умел найтиться и показал в се- бе опытного светского человека. О чем бы разговор ни был, он всегда умел поддержать его: шла ли речь о лошадином заводе, он говорил и о лошадином за- воде; говорили ли о хороших собаках, и здесь он со- общал очень дельные замечания; трактовали ли ка-
между прочим, он познакомился с помещиком Нозд- ревым, человеком лет тридцати, разбитным малым,
который ему после трех-четырех слов начал говорить
«ты». С полицеймейстером и прокурором Ноздрев то- же был на «ты» и обращался по-дружески; но, когда сели играть в большую игру, полицеймейстер и про- курор чрезвычайно внимательно рассматривали его взятки и следили почти за всякою картою, с которой он ходил. На другой день Чичиков провел вечер у пред- седателя палаты, который принимал гостей своих в халате, несколько замасленном, и в том числе двух каких-то дам. Потом был на вечере у вице-губерна- тора, на большом обеде у откупщика, на небольшом обеде у прокурора, который, впрочем, стоил большо- го; на закуске после обедни, данной городским гла- вою, которая тоже стоила обеда. Словом, ни одного часа не приходилось ему оставаться дома, и в гости- ницу приезжал он с тем только, чтобы заснуть. При- езжий во всем как-то умел найтиться и показал в се- бе опытного светского человека. О чем бы разговор ни был, он всегда умел поддержать его: шла ли речь о лошадином заводе, он говорил и о лошадином за- воде; говорили ли о хороших собаках, и здесь он со- общал очень дельные замечания; трактовали ли ка-
сательно следствия, произведенного казенною пала- тою, – он показал, что ему небезызвестны и судей- ские проделки; было ли рассуждение о бильярдной игре – и в бильярдной игре не давал он промаха; го- ворили ли о добродетели, и о добродетели рассуж- дал он очень хорошо, даже со слезами на глазах;
об выделке горячего вина, и в горячем вине знал он прок; о таможенных надсмотрщиках и чиновниках, и о них он судил так, как будто бы сам был и чиновни- ком и надсмотрщиком. Но замечательно, что он все это умел облекать какою-то степенностью, умел хоро- шо держать себя. Говорил ни громко, ни тихо, а со- вершенно так, как следует. Словом, куда ни повороти,
был очень порядочный человек. Все чиновники были довольны приездом нового лица. Губернатор об нем изъяснился, что он благонамеренный человек; проку- рор – что он дельный человек; жандармский полков- ник говорил, что он ученый человек; председатель па- латы – что он знающий и почтенный человек; поли- цеймейстер – что он почтенный и любезный человек;
жена полицеймейстера – что он любезнейший и об- ходительнейший человек. Даже сам Собакевич, кото- рый редко отзывался о ком-нибудь с хорошей сторо- ны, приехавши довольно поздно из города и уже со- вершенно раздевшись и легши на кровать возле худо- щавой жены своей, сказал ей: «Я, душенька, был у гу-
об выделке горячего вина, и в горячем вине знал он прок; о таможенных надсмотрщиках и чиновниках, и о них он судил так, как будто бы сам был и чиновни- ком и надсмотрщиком. Но замечательно, что он все это умел облекать какою-то степенностью, умел хоро- шо держать себя. Говорил ни громко, ни тихо, а со- вершенно так, как следует. Словом, куда ни повороти,
был очень порядочный человек. Все чиновники были довольны приездом нового лица. Губернатор об нем изъяснился, что он благонамеренный человек; проку- рор – что он дельный человек; жандармский полков- ник говорил, что он ученый человек; председатель па- латы – что он знающий и почтенный человек; поли- цеймейстер – что он почтенный и любезный человек;
жена полицеймейстера – что он любезнейший и об- ходительнейший человек. Даже сам Собакевич, кото- рый редко отзывался о ком-нибудь с хорошей сторо- ны, приехавши довольно поздно из города и уже со- вершенно раздевшись и легши на кровать возле худо- щавой жены своей, сказал ей: «Я, душенька, был у гу-
бернатора на вечере, и у полицеймейстера обедал, и познакомился с коллежским советником Павлом Ива- новичем Чичиковым: преприятный человек!» На что супруга отвечала: «Гм!» – и толкнула его ногою.
Такое мнение, весьма лестное для гостя, состави- лось о нем в городе, и оно держалось до тех пор, по- камест одно странное свойство гостя и предприятие,
или, как говорят в провинциях, пассаж, о котором чи- татель скоро узнает, не привело в совершенное недо- умение почти всего города.
Такое мнение, весьма лестное для гостя, состави- лось о нем в городе, и оно держалось до тех пор, по- камест одно странное свойство гостя и предприятие,
или, как говорят в провинциях, пассаж, о котором чи- татель скоро узнает, не привело в совершенное недо- умение почти всего города.