ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 01.12.2023
Просмотров: 133
Скачиваний: 2
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
Другое свойство человеческого разума, имеющего генезис в Божественном Разуме, выражается в его волящем и творческом характере. Творческая природа человеческого сознания, по убеждению П.Я. Чаадаева, позволяет людям «творить жизнь самим, вместо того, чтобы предоставлять ее собственному течению». Разум не бесстрастная система, безразлично все созерцающая. Поэтому вместилищем человеческой разумности является сердце – разумное по природе и действующее собственной властью. «Те, кто сердцем создает себе голову, успевают и делают больше, потому что в чувстве гораздо больше разума, чем в разуме чувств». Человек есть нечто большее, чем чисто разумное существо, убежден П.Я. Чаадаев. Средоточием разумно-духовной жизни человека, его «сердечности» является христианская любовь, которая есть «рассудок без эгоизма, рассудок, отказывающийся от способности все относить к себе». Поэтому и вера есть не что иное, как момент человеческого знания. «Необходимым условием развития человека и его разума является религиозно-нравственное воспитание, опирающееся на обязательный догмат троицы»3. Обращает внимание П.Я. Чаадаев и на противоречивый характер бытия человека, поскольку бытием человека управляют два вида законов. Как живое телесное существо человек подчиняется закону самосохранения, требующего только личного, эгоистического блага, в чем он (человек) и видит свою свободу. «Действие этого закона видимо и жутко, почитается эгоистическое самоутверждение свободой, человек всякий раз потрясает все мироздание и так движется история».Земная свобода – есть свобода «дикого осленка», подчеркивает П.Я. Чаадаев. Это – негативная свобода. Другим законом бытия человека, стороной необходимости, по Чаадаеву, является Закон Божественного Разума, в котором содержится истина и добро. Он (Божественный Разум) и проявляется, и действует как истина и добро, приобретая свойство Провидения. Поэтому свобода бытия человека приобретает подлинный характер тогда, когда есть «непрерывное внешнее воздействие на разум человека» Бога, которого человек не замечает. Бог наставляет человека на путь истинной свободы, которая и заключается в соединении свободы и добра. Как справедливо замечает Л.А. Ермичев, Чаадаев хочет вогнать свободу в рамки добра. Он боится свободы без добра потому, «что она всякий раз потрясает все мироздание, во-первых, во-вторых, такая свобода заводит в тупик. Она движется по замкнутому кругу»
1. Поэтому человек и в своем бытии и в истории, по мнению Чаадаева, сталкивается не столько с противоречием свободы и необходимости, сколько с противоречием свободы и добра, а стремление к последнему и должно стать необходимостью. Чаадаев придерживается провиденциалистской концепции мировой истории человечества: смысл истории определяется Божественным разумом (все видящим) и Божественной волей (все предписывающей), властвующей в веках и ведущей человеческий род к конечным целям. Хотя «Откровение» лежит в основе истории, субъектом истории является человечество или отдельный народ. Чаадаев в связи с этим отводит особое место и особую роль России в мировой человеческой истории. С одной стороны, Россия «не принадлежит … ни к Западу, ни к Востоку, не имеет традиций ни того, ни другого. Мы стоим как бы вне времени, всемирное воспитание человеческого рода на нас не распространилось». С другой стороны, «Россия призвана к необъятному умственному делу: ее задача дать в свое время разрешение всем вопросам и возбуждающим споры в Европе»2. Она должна принять на себя инициативу проведения всех великодушных мыслей человечества, стать примером для нравственного совершенствования человечества. Ее миссия – преодолеть человеческий эгоизм, который «завоевал» Европу. Единственным недостатком России для выполнения такой мессианской роли является отсутствие свободы, республики и наличия крепостного права, считал П.Я. Чаадаев. Из философии П.Я. Чаадаева в русской философии «выросли» два течения, два направления. «Славянофилы», которые восприняли идеи Чаадаева о «вере и соборности русского народа». Западники встали под знамя «разума», проповедуемого Чаадаевым. Оба течения в русской философии возникли практически одновременно и конкурировали вплоть до конца XIX – начала ХХ веков.
Чаадаев глазами современников
Чаадаев – ключевая фигура русской общественной жизни 30-х годов. Первое “Философическое письмо”, которое было опубликовано в 1836 г. в московском журнале “Телескоп”, по отзыву Герцена, “потрясло всю мыслящую Россию”. Ротмистр в отставке, Чаадаев был безупречно храбр: он обладал и храбростью солдата, и отвагой мыслителя. Чаадаев был зачинателем идейных споров и их непременным участником в течение более четверти века. После его смерти А. С. Хомяков, неуступчивый чаадаевский оппонент, дал исторически точную оценку места Чаадаева в русском обществе: “Почти все мы знали Чаадаева,
многие его любили, и, может быть, никому не был он так дорог, как тем, которые считались его противниками. Просвещенный ум, художественные чувства, благородное сердце – таковы те качества, которые всех к нему привлекали. Но в такое время, когда, по-видимому, мысль погружалась в тяжкий и невольный сон, он особенно был дорог тем, что он и сам бодрствовал и других пробуждал, – тем что в сгущавшемся сумраке того времени он не давал потухать лампаде и играл в ту игру, которая известна под именем “жив курилка”. Еще более дорог он был друзьям своим какою-то постоянною печалью, которою сопровождалась бодрость его живого ума”1.
В Москве 1830-х годов Чаадаева привыкли видеть рядом с Михаилом Орловым. “Первые лишние люди, с которыми я встретился”, – писал о них Герцен. Высказывание острое, но неверное. Ветераны 1812 года, победители Наполеона, Орлов и Чаадаев служили примером “юной Москве”, их непримиримая оппозиция николаевской эпохе была непростым общественным делом. До конца дней они выступали против “разнузданного патриотизма” (слова Чаадаева). В печальные для России месяцы Крымской войны Чаадаев немногими афоризмами изложил полный достоинства символ веры. Он как бы подводил итог своему общественному служению: “Слава богу, я ни стихами, ни прозой не содействовал совращению своего отечества с верного пути. – Слава богу, я не произнес ни одного слова, которое могло бы ввести в заблуждение общественное мнение. – Слава богу, я всегда любил свое отечество в его интересах, а не в своих собственных.– Слава богу, я не заблуждался относительно нравственных и материальных ресурсов своей страны. – Слава богу, я не принимал отвлеченных систем и теорий за благо своей родины.– Слава богу, успехи в салонах и в кружках я не ставил выше того, что считал истинным благом своего отечества. – Слава богу, я не мирился с предрассудками и суеверием, дабы сохранить блага общественного положения – плода невежественного пристрастия к нескольким модным идеям”2.
Учение Чаадаева о бытии
По мнению Чаадаева мир есть результат, творческий продукт “идей”, “бога”. Понятие бога у Чаадаева не тривиально богословское. С одной стороны, бог – это не “личность”, а безграничные творческие силы, “разум”, “духовная сущность вселенной”, высшее мировое сознание, которое он выдавал за первоначало и первопричину всего сущего, за силу, стоящую над реальным миром. С другой стороны, бог – “субъект” в толковании его сущности христианской догматики.
Уместно отметить, что в своих философских размышлениях Чаадаев под богом постоянно имел в виду идеальное первоначало мира, “идею”, “высший разум” и тому подобное. Однако, когда он излагал вопросы религии – в его понятии бог – христианская мифологическая личность.
Бытие, считал Чаадаев, является порождением бога, его производным. Он различал три формы бытия: материальное бытие или бытие природы; историческое бытие людей, или социальное бытие; духовное бытие. Последняя форма бытия предшествует первым, и фактически является их субстанциальным началом и ближайшей причиной. Духовное бытие – сила активная, ее значение у Чаадаева часто отождествляется с понятием абсолютного закона. В духовном бытие он видит единство мира1.
Здесь легко прослеживается близость Чаадаева к объективному идеализму Гегеля, на что указывали не раз многие историки русской философии. Сам же Чаадаев неоднократно подчеркивал свою враждебность к гегелевской философии и свои симпатии к философии Платона и раннего Шеллинга.
Предпочтение, которое он отдавал Платону и Шеллингу по сравнению с Гегелем, недостаточно считать недоразумением. Оно свидетельствует о явном недопонимании Чаадаевым всего аспекта истории объективно идеалистической философии, всей “линии Платона”.
Итак, духовное бытие является, по Чаадаеву, порождением идей бога. Оно доминирует над бытием материальным, вещественным. Духовное бытие, хотя и воздействует на бытие природы, в котором раскрывается всеобъемлющая сила, “высший разум”, все же они сливаются воедино лишь в историческом и социальном бытии: разум и человек не чужды друг другу, поскольку лишь люди, в отличие от животных, способны мыслить.
Гносеология Чаадаева
Взгляды Чаадаева на познание человеком окружающего мира наиболее ярко выражены в “Отрывках” 1829–1831 годов и в “Философических письмах”. Отдельные высказывания по вопросам гносеологии встречаются в “Апологии сумасшедшего”, а также в статьях и переписке.
Большую роль в познании Чаадаев отводил разуму, мышлению. Наука, утверждал он, немыслима без обобщений, теории, без философии. Рациональное и эмпирическое в “обычном” познании должны идти вместе.
Он писал, что в нашем познании мы пользуемся мировым разумом. Считал единичное сознание человека ограниченным в возможностях всесторонне исследовать сущность бытия. Чаадаев указывал на столкновение сознаний как на средство углубления познания истины. Именно это столкновение сознаний ведет к “рассеиванию” и “скрещиванию” мыслей, т.е. составляет тот процесс, который порождает, по мнению Чаадаева, “общее сознание”
1.
Таким образом, идеи Чаадаева: “мысль человека есть мысль рода человеческого”, “сознание человека – продукт общественного разумения” – были не лишены противоречивости, двойственности.
В прямой связи с этими идеями Чаадаева находилась его попытка определить особенности национальных сознаний народов Запада и Востока. Он считал нацию неким совокупным индивидом и потому полагал, что кроме особенностей индивидуального разума свои отличительные черты имеет дух национальный: в Англии – одна действенная является наружу, а “мысль рассудка, мысль спокойная хранится в святилище связей семейных или во внутренности души”; в Германии – “плавают на Океане отвлечений”; на Востоке – в Китае и в Индии “смешивают воображение с рассудком”. Особенностью сознания русских, по мнению Чаадаева, всегда являлось предпочтение чувствам по сравнению со строгим мышлением, часто угадывание, а не изучение, прерывность вместо постепенности, отсутствие “живых традиций”. В этих свойствах русского сознания он видел и недостатки дворянства.
Исторические воззрения Чаадаева
Самый большой резонанс, как среди современников, так и среди потомков вызвали после опубликования первого “Философического письма” в “Телескопе” взгляды Чаадаева на историю. У всех на устах были его слова: “...мы никогда не шли вместе с другими народами, мы не принадлежим ни к одному из известных семейств человеческого рода, ни к Западу, ни к Востоку, и не имеем традиций ни того, ни другого. Мы стоим как бы вне времени, всемирное воспитание человеческого рода на нас не распространилось. Давняя связь человеческих идей в преемстве поколений и история человеческого духа, приведшие его во всем остальном мире к его современному состоянию, на нас не оказали никакого действия”1. И далее он продолжает: “Я должен был показаться вам желчным в отзывах о родине: однако же, я сказал только правду и даже еще не всю правду. Притом, христианское сознание не терпит никакого ослепления, и менее всех других предрассудка национального, так как он более всего разделяет людей”2. Осмысление исторического пути Чаадаевым, предназначения России – в столь непривычной форме – произвели шоковое впечатление на современников. Россия была впервые у Чаадаева осмыслена в категориях новейшей европейской историософии. И вот здесь-то Чаадаев увидел парадоксальные вещи: весь путь России не укладывался в философские модели – одни факты противоречили другим, отсутствовало все то, что историк обнаруживал в жизни европейских стран. Хаос, неорганизованный мир, детские подражания Западу, не затрагивающие реальных рычагов жизни, – таков путь России, нарисованный Чаадаевым. Если история Запада – это история одной семьи, то смертный грех русской истории заключен в отвержении принципа единства.
1. Поэтому человек и в своем бытии и в истории, по мнению Чаадаева, сталкивается не столько с противоречием свободы и необходимости, сколько с противоречием свободы и добра, а стремление к последнему и должно стать необходимостью. Чаадаев придерживается провиденциалистской концепции мировой истории человечества: смысл истории определяется Божественным разумом (все видящим) и Божественной волей (все предписывающей), властвующей в веках и ведущей человеческий род к конечным целям. Хотя «Откровение» лежит в основе истории, субъектом истории является человечество или отдельный народ. Чаадаев в связи с этим отводит особое место и особую роль России в мировой человеческой истории. С одной стороны, Россия «не принадлежит … ни к Западу, ни к Востоку, не имеет традиций ни того, ни другого. Мы стоим как бы вне времени, всемирное воспитание человеческого рода на нас не распространилось». С другой стороны, «Россия призвана к необъятному умственному делу: ее задача дать в свое время разрешение всем вопросам и возбуждающим споры в Европе»2. Она должна принять на себя инициативу проведения всех великодушных мыслей человечества, стать примером для нравственного совершенствования человечества. Ее миссия – преодолеть человеческий эгоизм, который «завоевал» Европу. Единственным недостатком России для выполнения такой мессианской роли является отсутствие свободы, республики и наличия крепостного права, считал П.Я. Чаадаев. Из философии П.Я. Чаадаева в русской философии «выросли» два течения, два направления. «Славянофилы», которые восприняли идеи Чаадаева о «вере и соборности русского народа». Западники встали под знамя «разума», проповедуемого Чаадаевым. Оба течения в русской философии возникли практически одновременно и конкурировали вплоть до конца XIX – начала ХХ веков.
Чаадаев глазами современников
Чаадаев – ключевая фигура русской общественной жизни 30-х годов. Первое “Философическое письмо”, которое было опубликовано в 1836 г. в московском журнале “Телескоп”, по отзыву Герцена, “потрясло всю мыслящую Россию”. Ротмистр в отставке, Чаадаев был безупречно храбр: он обладал и храбростью солдата, и отвагой мыслителя. Чаадаев был зачинателем идейных споров и их непременным участником в течение более четверти века. После его смерти А. С. Хомяков, неуступчивый чаадаевский оппонент, дал исторически точную оценку места Чаадаева в русском обществе: “Почти все мы знали Чаадаева,
многие его любили, и, может быть, никому не был он так дорог, как тем, которые считались его противниками. Просвещенный ум, художественные чувства, благородное сердце – таковы те качества, которые всех к нему привлекали. Но в такое время, когда, по-видимому, мысль погружалась в тяжкий и невольный сон, он особенно был дорог тем, что он и сам бодрствовал и других пробуждал, – тем что в сгущавшемся сумраке того времени он не давал потухать лампаде и играл в ту игру, которая известна под именем “жив курилка”. Еще более дорог он был друзьям своим какою-то постоянною печалью, которою сопровождалась бодрость его живого ума”1.
В Москве 1830-х годов Чаадаева привыкли видеть рядом с Михаилом Орловым. “Первые лишние люди, с которыми я встретился”, – писал о них Герцен. Высказывание острое, но неверное. Ветераны 1812 года, победители Наполеона, Орлов и Чаадаев служили примером “юной Москве”, их непримиримая оппозиция николаевской эпохе была непростым общественным делом. До конца дней они выступали против “разнузданного патриотизма” (слова Чаадаева). В печальные для России месяцы Крымской войны Чаадаев немногими афоризмами изложил полный достоинства символ веры. Он как бы подводил итог своему общественному служению: “Слава богу, я ни стихами, ни прозой не содействовал совращению своего отечества с верного пути. – Слава богу, я не произнес ни одного слова, которое могло бы ввести в заблуждение общественное мнение. – Слава богу, я всегда любил свое отечество в его интересах, а не в своих собственных.– Слава богу, я не заблуждался относительно нравственных и материальных ресурсов своей страны. – Слава богу, я не принимал отвлеченных систем и теорий за благо своей родины.– Слава богу, успехи в салонах и в кружках я не ставил выше того, что считал истинным благом своего отечества. – Слава богу, я не мирился с предрассудками и суеверием, дабы сохранить блага общественного положения – плода невежественного пристрастия к нескольким модным идеям”2.
Учение Чаадаева о бытии
По мнению Чаадаева мир есть результат, творческий продукт “идей”, “бога”. Понятие бога у Чаадаева не тривиально богословское. С одной стороны, бог – это не “личность”, а безграничные творческие силы, “разум”, “духовная сущность вселенной”, высшее мировое сознание, которое он выдавал за первоначало и первопричину всего сущего, за силу, стоящую над реальным миром. С другой стороны, бог – “субъект” в толковании его сущности христианской догматики.
Уместно отметить, что в своих философских размышлениях Чаадаев под богом постоянно имел в виду идеальное первоначало мира, “идею”, “высший разум” и тому подобное. Однако, когда он излагал вопросы религии – в его понятии бог – христианская мифологическая личность.
Бытие, считал Чаадаев, является порождением бога, его производным. Он различал три формы бытия: материальное бытие или бытие природы; историческое бытие людей, или социальное бытие; духовное бытие. Последняя форма бытия предшествует первым, и фактически является их субстанциальным началом и ближайшей причиной. Духовное бытие – сила активная, ее значение у Чаадаева часто отождествляется с понятием абсолютного закона. В духовном бытие он видит единство мира1.
Здесь легко прослеживается близость Чаадаева к объективному идеализму Гегеля, на что указывали не раз многие историки русской философии. Сам же Чаадаев неоднократно подчеркивал свою враждебность к гегелевской философии и свои симпатии к философии Платона и раннего Шеллинга.
Предпочтение, которое он отдавал Платону и Шеллингу по сравнению с Гегелем, недостаточно считать недоразумением. Оно свидетельствует о явном недопонимании Чаадаевым всего аспекта истории объективно идеалистической философии, всей “линии Платона”.
Итак, духовное бытие является, по Чаадаеву, порождением идей бога. Оно доминирует над бытием материальным, вещественным. Духовное бытие, хотя и воздействует на бытие природы, в котором раскрывается всеобъемлющая сила, “высший разум”, все же они сливаются воедино лишь в историческом и социальном бытии: разум и человек не чужды друг другу, поскольку лишь люди, в отличие от животных, способны мыслить.
Гносеология Чаадаева
Взгляды Чаадаева на познание человеком окружающего мира наиболее ярко выражены в “Отрывках” 1829–1831 годов и в “Философических письмах”. Отдельные высказывания по вопросам гносеологии встречаются в “Апологии сумасшедшего”, а также в статьях и переписке.
Большую роль в познании Чаадаев отводил разуму, мышлению. Наука, утверждал он, немыслима без обобщений, теории, без философии. Рациональное и эмпирическое в “обычном” познании должны идти вместе.
Он писал, что в нашем познании мы пользуемся мировым разумом. Считал единичное сознание человека ограниченным в возможностях всесторонне исследовать сущность бытия. Чаадаев указывал на столкновение сознаний как на средство углубления познания истины. Именно это столкновение сознаний ведет к “рассеиванию” и “скрещиванию” мыслей, т.е. составляет тот процесс, который порождает, по мнению Чаадаева, “общее сознание”
1.
Таким образом, идеи Чаадаева: “мысль человека есть мысль рода человеческого”, “сознание человека – продукт общественного разумения” – были не лишены противоречивости, двойственности.
В прямой связи с этими идеями Чаадаева находилась его попытка определить особенности национальных сознаний народов Запада и Востока. Он считал нацию неким совокупным индивидом и потому полагал, что кроме особенностей индивидуального разума свои отличительные черты имеет дух национальный: в Англии – одна действенная является наружу, а “мысль рассудка, мысль спокойная хранится в святилище связей семейных или во внутренности души”; в Германии – “плавают на Океане отвлечений”; на Востоке – в Китае и в Индии “смешивают воображение с рассудком”. Особенностью сознания русских, по мнению Чаадаева, всегда являлось предпочтение чувствам по сравнению со строгим мышлением, часто угадывание, а не изучение, прерывность вместо постепенности, отсутствие “живых традиций”. В этих свойствах русского сознания он видел и недостатки дворянства.
Исторические воззрения Чаадаева
Самый большой резонанс, как среди современников, так и среди потомков вызвали после опубликования первого “Философического письма” в “Телескопе” взгляды Чаадаева на историю. У всех на устах были его слова: “...мы никогда не шли вместе с другими народами, мы не принадлежим ни к одному из известных семейств человеческого рода, ни к Западу, ни к Востоку, и не имеем традиций ни того, ни другого. Мы стоим как бы вне времени, всемирное воспитание человеческого рода на нас не распространилось. Давняя связь человеческих идей в преемстве поколений и история человеческого духа, приведшие его во всем остальном мире к его современному состоянию, на нас не оказали никакого действия”1. И далее он продолжает: “Я должен был показаться вам желчным в отзывах о родине: однако же, я сказал только правду и даже еще не всю правду. Притом, христианское сознание не терпит никакого ослепления, и менее всех других предрассудка национального, так как он более всего разделяет людей”2. Осмысление исторического пути Чаадаевым, предназначения России – в столь непривычной форме – произвели шоковое впечатление на современников. Россия была впервые у Чаадаева осмыслена в категориях новейшей европейской историософии. И вот здесь-то Чаадаев увидел парадоксальные вещи: весь путь России не укладывался в философские модели – одни факты противоречили другим, отсутствовало все то, что историк обнаруживал в жизни европейских стран. Хаос, неорганизованный мир, детские подражания Западу, не затрагивающие реальных рычагов жизни, – таков путь России, нарисованный Чаадаевым. Если история Запада – это история одной семьи, то смертный грех русской истории заключен в отвержении принципа единства.