ВУЗ: Вологодский институт права и экономики Минюста России
Категория: Учебное пособие
Дисциплина: Культурология
Добавлен: 06.02.2019
Просмотров: 5484
Скачиваний: 7
В статье «Ответ на вопрос: что такое просвещение?» Кант не ограничивается очевидным смыслом этого понятия, но проясняет его более глубокую сущность. В просвещении он видит не просто распространение знаний и даже не формирование способности мышления, сами по себе эти условия необходимы, но не достаточны; просвещение есть нечто большее, а именно способность человека к свободному применению своих знаний и мыслительных навыков. Человек, даже вполне образованный, далеко не всегда готов к осуществлению духовной свободы, ибо последняя требует от него внутренних усилий, и даже определенного мужества, возлагая ответственность за принимаемые решения. Человеку, пишет Кант, проще и легче переложить эти усилия и ответственность на других людей, добровольно перепоручив им управление собственной жизнью. Это состояние духовной зависимости Кант именует «несовершеннолетием по собственной вине», отличая его от природного несовершеннолетия, при котором, в силу возрастных особенностей формирования личности, человек действительно не в состоянии взять на себя ответственность свободы.
Кант, следуя просветительским традициям, не ограничивается выявлением только субъективных причин такого несовершеннолетия, он указывает и на те общественные силы, которые заинтересованы в его сохранении – это так называемые опекуны, берущие на себя право мыслить за других людей и, следовательно, управлять ими. К этой категории лиц Кант прежде всего относит представителей государственной власти и церкви, имеющих, соответственно, политическую и духовную власть над вверившимися им людьми. В их отношении Кант, обычно не выходящий в дискуссионных вопросах за рамки научной корректности, применяет довольно резкие выражения, обвиняя в сознательном оглуплении людей, которых он при этом сравнивает с покорным домашним скотом.
Такая общественная система, по убеждению Канта, тотально порочна, поскольку в ней вовсе нет места свободному человеческому разуму; ведь и опекуны, в свою очередь, также являются «несовершеннолетними», так как их сознание опутано многочисленными догмами, «положениями и формулами» по выражению Канта, которые он характеризует как всего лишь «механические орудия разумного употребления». В обществе, где нет духовной свободы, все граждане скованы «кандалами несовершеннолетия», поэтому суть просвещения Кант видит именно в том, чтобы сбросить эти «кандалы» и обрести свободу. Важно при этом понимать, что Кант говорит о духовном иге и о духовной свободе, корни которых он усматривает, прежде всего, в образе мыслей людей, а не в политических устоях общества; последние он рассматривает лишь как сопутствующее, способствующее или препятствующее свободе духа, обстоятельство. Поэтому освобождение человеческого разума, выход из «несовершеннолетия» возможны, по Канту, только на пути постепенного морального совершенствования людей, конечной целью которого должно стать осознание всем обществом – и гражданами, и представителями государства, и духовными пастырями – свободы мысли как меры достоинства человека. Тогда и начнется, пишет Кант, истинно «просвещенный век», свою же современность он оценивает скромнее, как «век просвещения», порывающий с духовным рабством предыдущих эпох и открывающий человечеству перспективу свободы.
П
Публичное и
частное применение разума
Вместе с тем, Кант полагает, что в применении к определенным сферам и ситуациям, затрагивающим интересы всего общества, ничем не ограниченное мышление каждого отдельного человека и его излишняя самостоятельность в поступках могут оказаться неоправданными и даже деструктивными. Сюда, прежде всего, относятся: область применения права в государстве, которое совершенно справедливо настаивает на выполнении гражданами законов, независимо от того, что они при этом думают; деятельность силовых ведомств, в практике которых не принято обсуждение приказов вышестоящего руководства; такую же специфику Кант усматривает и в деятельности духовенства, обязанного следовать принятым церковью догматам и культовым предписаниям. Действуя в такой частной области, человек сообразует свои мысли и поступки с принятыми всеобщими установлениями – законом, уставом, символом веры; сама по себе эта деятельность разумна, но при этом внешне ограничена. Такое применение разума Кант называет частным и полагает его вполне оправданным, если соблюдаются два условия: во-первых, внешние установления, которыми руководствуется человек, не вступают в противоречие с основополагающими человеческими ценностями, являясь губительными для существа человеческой личности, – в противном случае неизбежен конфликт совести, что, по мнению Канта, недопустимо1; во-вторых, за любым человеком, независимо от занимаемой им должности и рода служебных обязанностей, сохраняется право на публичное высказывание своих мыслей, в том числе и в отношении предмета своей профессиональной деятельности, если он усматривает в нем какое-либо несовершенство и видит возможные способы его преодоления.
И все-таки свободное публичное применение разума рассматривается Кантом как несомненная общественная доминанта, ведь ни в одной частной сфере ее основоположения не могут и не должны уходить от критики разума, оставаться незыблемыми во все времена. Закон, в самом широком смысле слова, обязателен для исполнения, пока он не отменен или не изменен, а это неизбежно происходит в процессе развития человеческого общества, так как ничто не может остановить его стремление к совершенствованию, к просвещению. Отказаться от этого значит «нарушить и попрать священные права человечества».
§ 2. Наука в культуре XX века (по произведению К. Ясперса «Истоки истории и ее цель»)
К
Об авторе
Для Ясперса интерес к человеку не является случайным. Получив медицинское образование в Гейдельбергском университете, он начинает научную карьеру как врач-психиатр, вскоре защищает диссертацию, читает лекции по психологии. Занятия психологией пробуждают в молодом ученом интерес к философии, которой ему суждено было посвятить всю жизнь; в начале 20-х годов Ясперс становится профессором философии в Гейдельбергском университете. Пик его научной активности пришелся на 30 – 40-е годы, которые для Ясперса были омрачнены приходом к власти в Германии нацистов, в связи с чем он был отстранен от работы и лишен права издаваться в Германии. Однако Ясперс и в этих условиях не прекращает научную деятельность; не имея возможности публично высказывать свои идеи, он пишет «в стол». После войны Ясперс возвращается к преподавательской работе, публикуются его основные философские труды.
Центральная тема философских исследований Ясперса – человек и история, которая задает ситуацию, формирует время уникального человеческого бытия. «Истоки истории и ее цель» – работа, опубликованная в 1949 г., – представляет собой попытку философски осмыслить историю человечества как единый социокультурный процесс, рассмотреть современную ситуацию в мире как итог развития всемирной истории, определить ее доминанты, ее достижения и проблемы, попытаться в историческом прошлом найти их истоки, а возможно, и полезный для их разрешения опыт. Вторую часть своего произведения Ясперс озаглавил «Настоящее и будущее» и посвятил ее целиком рассмотрению современной ситуации в мире, решающими факторами которой, по его мнению, являются наука и техника; их влияние на современное человеческое сообщество исторически беспрецедентно и таит в себе серьезные опасности, без правильного понимания и преодоления которых человеческая культура рискует потерпеть крах.
И
Наука
Возникновение научного способа духовного творчества не есть случайность или простой результат сопротивления человека внешнему давлению природы, желание навязать ей свою волю. Наука не агрессивна, она коренится в присущем каждому человеку стремлении к свободе мысли; ею движет не «воля к власти», а «воля к истине». Эта изначально присущая человеку устремленность к познанию находит на первый взгляд неожиданного союзника в христианстве, идеи которого, полагает Ясперс, способствовали формированию в душе стойкой мотивации, побуждающей к исследованию мироздания. Христианству же современная наука обязана и многими своими специфическими признаками, отличающими ее от научных занятий предшествующих эпох, прежде всего науки греков. Среди таких христианских установок Ясперс называет: во-первых предельную устремленность к истине, отождествляемой с божественным Словом, открывающим путь к спасению2; во-вторых, идею тварности всего сущего, которое представляется в связи с этим как реализация божественного замысла, и это придает исследователю уверенность в достойности его научных изысканий, ведь они есть не что иное, как следование мыслям Бога; наконец, это идея теодицеи3, возникающая из очевидного противоречия между несовершенством мира, существованием в нем зла и совершенством и бесконечной добротой Творца, эта идея в науке превращается в интеллектуальную устремленность ученого, которая полагает в качестве предела недостижимую цель – раскрыть совершенство несовершенного мира, отсюда присущая науке бесконечность поиска истины, постоянная неуспокоенность ученого, критичность научного интеллекта, не допускающего раз и навсегда застывших истин ни по отношению к себе, ни по отношению к другим.
Раскрывая сущность науки, Ясперс указывает как на общие для нее признаки – методичность, достоверность, общезначимость, которые осознавались уже греческими учеными, так и на специфические, присущие только современной науке, черты. К последним он относит универсальность, принципиальную незавершенность и систематичность, в которых современная наука отличается от греческой. Эти различия вызваны переменами в основоположениях культур. Для греческого сознания мир представлялся как прекрасный завершенный в своей гармонии космос, таким же завершенным виделось и знание законов этой гармонии. Грекам поэтому неведома мучительная неудовлетворенность истиной, ибо если она вообще доступна1, то доставляет лишь наслаждение от интеллектуального переживания красоты. Иначе обстоит дело в постхристианском европейском сознании. Само христианство, как уже отмечалось, провоцирует понимание истины как актуально не достижимого предела познания, составляющего вместе с тем центр интеллектуального притяжения. Но если еще во времена Ньютона наука, окрыленная обретенной в трудной борьбе с церковью свободой, могла обольщаться завоеванными позициями и рассматривать свои открытия как непреложную истину, то с конца XIX в., отмеченного глубочайшими кризисами в самых различных ее областях, эти иллюзии окончательно рухнули. Самосознание безграничности научного поиска имеет неоднозначные следствия: с одной стороны, это задает стимул для постоянного развития науки, но с другой – порождает непреодолимые внутренние противоречия и, в конечном итоге, гибельное для современной культуры разочарование в ее возможностях.
Обращенность науки на саму себя, ее стремление к самоорганизации также чревато противоречиями. Современная наука тяготеет к системности, необходимость которой стала очевидной тогда, когда развивающиеся области научного знания начали пересекаться друг с другом таким образом, что не только выявлялся их общий предмет, но и формировалась система взаимного обмена научным материалом: знание, добытое в одной частной науке, становилось своего рода сырьем для другой. Стремлением создать единую систему наук отмечен весь XX век, но тогда же обнаружилась и его неосуществимость. Требование системности, как следствие универсальности науки в целом, встретило непреодолимое препятствие в бесконечной раздробленности частных наук, в несовместимости их методов.
Ясперс указал и общую причину противоречивости современной науки – ей «недоступен космос бытия». Это утверждение не следует понимать в количественном смысле. Бессилие науки не в том, что она в своих исследованиях не может механически объять необъятное, дойти до конца бесконечного мира; это она как раз может, поскольку законы науки по определению универсальны, а следовательно, их действие не ограничено пространством и временем (другое дело, что каждая наука знает на определенный момент времени о своем предмете не все, но она принципиально может расширять свое познание до бесконечности). Ограниченность науки Ясперс видит в том, что ей не доступно бытие в его целостности, бытие как таковое. Каждая из наук охватывает лишь какой-то сегмент действительности, но не действительность в целом. Здесь, по Ясперсу, коренится причина всех противоречий в науке и поставлены пределы ее возможностей2.
Несмотря на всеобщее признание науки в современной культуре, истинное научное мышление присуще немногим, а следовательно, очень узкому кругу людей доступно действительное понимание сущности научного творчества, включая его противоречия и пределы. Это порождает в массовом сознании неоправданные иллюзии, суть которых может быть выражена очень просто и коротко – наука всесильна. Это научное суеверие чрезвычайно опасно, так как оборачивается презрением к науке тогда, когда возлагаемые на нее чрезмерные надежды рушатся. Таким образом, переоценка науки может поставить под вопрос само ее существование, а вместе с тем и существование культуры, основой которой она является в последние столетия.
Е
Техника
Техника – это совокупность орудий труда и умений человека, которые, основываясь на имеющемся знании, он применяет к природе с целью установить свое господство над ней. В этом смысле техника существует с тех пор, как существуют люди. Более развернутое определение техники позволяет выделить в ней следующие аспекты. Во-первых, техника по своей сути всегда выступает как средство, которое человек ставит между собой и природой, реализуя по отношению к последней свои собственные цели. Во-вторых, техника основана на рассудочном знании, т. е. таком, которое выявляет в своих предметах устойчивые, повторяющиеся, однозначно исчисляемые свойства, ведь технические действия должны иметь характер алгоритма; техника, таким образом, сама по себе лишена творческого импульса. В-третьих, техника дает человеку власть над природой, но не она сама является источником этой власти, мера технического господства над природой определяется знанием; к тому же утверждение своего технического могущества само по себе не является для человека значимым, применяя технику, он преследует иные цели, и если бы нашлись другие пути для их достижения, то техника оказалась бы не нужной. Таким образом, техника по определению не является самоцелью, т. е. не имеет смысла в самой себе.