ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 11.01.2024
Просмотров: 60
Скачиваний: 1
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
Разбаливалась голова от них очень быстро. И от их самомнения. Казалось – вся эта бодяга с международным военным сотрудничеством придумана лишь для того, чтобы «переводы» ездили по миру и зашибали чеки. И покупали машины. И прифарцовывали аппаратурой.
На самом деле, конечно, всё было далеко не так. Переводчики ждали с замиранием сердца загранкомандировки в такие страны, в которые сегодня по приговору суда не сошлёшь – упрекнут в издевательствах над осуждёнными. Наши курсанты были на практике и в воюющей Эфиопии, и в истекающей кровью Анголе, и черте ещё где. Там где воевало наше оружие – а тогда это было половина стран третьего мира. И Афганистан – тогда он только начался. И наши переводчики ездили туда в аппарат военных советников, где платили очень много чеков. И в обычную армию, где платили мало чеков. Вот только бывало, что советников и переводчиков грохали афганские войска, при которых они были, и переходили на сторону душманов. Всяко бывало. Некоторым везло больше. Знал одного «ускора» - тот два года проторчал на курорте на Островах Зелёного Мыса, приехал толстый и довольный до безобразия.
Но в основном – война. И с этих бесчисленных войн постоянно шли гробы. Кто-то рухнул на самолёте, подстреленным ПЗРК. Кого-то настигла душманская пуля. Кто-то подхватил в Африке неизвестную болезнь и скончался в карантинной зоне эпидемиологической больницы на Соколиной горе, где было отделение по тропическим болезням. Всякое бывало. И, несмотря на склонность "переводов" к побрякушкам и всяческим ништякам, нужно отметить, что тащили они на себе огромную ношу войн на территории третьего мира между СССР и Западом.
В главном корпусе на первом этаже все стены были исписаны перепиской между «юрлой» и «переводами».
«От вашего ВИИЯ не осталось ни х…я». «Засуньте два ваших языка себе в ж…у» - на переводческих факультетах учили два языка.
Мечтой переводчиков было попасть в АСА - академию, готовившую военных дипломатов и Джеймс Бондов. Кстати шансов было не слишком много, потому что в Академию охотнее брали строевых офицеров, понимавших что-то в военном деле. Но вообще в военной разведке оказалось немало наших выпускников. Некоторые сделали карьеру. Вообще ВИИЯ был подчинён в старые времена военной разведке. И традиции остались ещё с тех времён.
У нас был спецфонд, куда доставлялись иностранные журналы, военные справочники
, всё то, что остальным людям не то, чтобы не дозволялось, но было недоступно. И с гордостью «переводы» нам показывали журнал «Штерн», кажется, где на обложке была фотография нашего института с подписью «Осиное гнездо советской разведки».
Это приподнимало в своих глазах даже нас, юристов, которые к разведке вообще никаким боком. Но мы же тоже здесь, в гнезде - значит, причастны! А переводчики напускали на себя при этом такой задумчиво всезнающий вид – мол, наша призвание тайная война.
Кстати, у нас действительно было полно преподавателей оттуда, с тех самых гнёзд. Немецкий преподавал легендарный человек полковник Б. - всю войну пробывший нелегалом в Германии, его даже в Гестапо пытали. После войны был барменом около американской военной базы и собирал информацию у пьяных америкосов. Жил на нелегальном положении в США. Рассказывал, что его приключения в Гестапо фигня по сравнению с тем, как он однажды проспал остановку в Нью-Йоркском метро и заехал в Гарлем, вышел из вагона и на него уставилось несколько негров-людоедов. Спасибо, что очень хорошо бегал.
И таких монстров разведки и тайных дел всяких в числе преподавателей было много.
Правда, на разведывательную работу некоторые наши выпускники забредали с другой стороны. На общем собрании принародно бичевали выпускника позапрошлого года, который не только удачно продался ЦРУ в арабской стране, очумев от цацек и денег, но тут же попался, получил пятнадцать лет. Хорошо не расстреляли – тогда могли запросто к вышке приговорить.
Надо сказать, «переводов» натаскивали на профессию очень хорошо – гораздо лучше, чем на гражданке. Школа ВИИЯ – она эталонная в какой-то мере. Напротив нашей казармы был лингафонный кабинет – так они часами слушали иностранную речь, перемежаемую звуками выстрелов т разрывами гранат - для натуральности. Отдельная тема овладение военным переводом – курсант должен был знать тысячи военных терминов, при этом для начала разобраться в военной технике, тактике. Одно слово неправильно сказанное может привести к тяжелейшим последствиям и на войне, и на учениях.
Один двоечник на учениях, где присутствовало одно дружественной командование арабской армии, так хорошо перевёл артиллеристам на арабский координаты, что те шарахнули снарядами прямо по штабу – хорошо никого не убили. Так что ошибки чреваты.
Интересно, что после выпуска юристы и переводы время от времени натыкались друг на друга. Вон, в Баку нашёлся мой товарищ со спецфака - арабист, которого занесла туда нелёгкая после Ливии. В Арабской Республике он ещё курсантом проторчал два года, и нравы описывал странные. Будучи правдолюбом, так достал руководителя военных советников в какой-то пустыне, так что тот ему объявил:
- Тут тебе Ливия. А не СССР. С шибко умными разговор короткий – за ноги, головой об камни, и в Средиземное море.
На Дальнем Востоке по доброте душевной наши ребята выдёргивали из частей китаистов, которые одуревали в своей тайге, слушая по радио китайскую речь. Устраивали их на постоянку дознавателями в прокуратуру, и те были довольные. Многие переводчики разъезжались по разным странам, как моя сестра с мужем, почти на тридцать лет прописавшаяся в Африке.
Здесь вам не тут, здесь вам Военный институт
У нас вошла в колею какая-то странная жизнь на пять лет, огороженная забором ну улице Волочаевская. Не знаю, что все подразумевают под элитным ВУЗом. Я помню бесконечную череду дней, наполненных учёбой и нарядами. Гнобили нас достаточно жёстко. Обычная войсковая часть получалась – то ты на кухне посуду моешь или выгружаешь отходы – это называлось на параше. То ты в карауле. То стоишь на тумбочке дневальным и орёшь диким голосом:
- Курс, подъём.
Строем, с песней на завтрак. Потом учёба. Самоподготовка. Вечерняя прогулка. Вечерняя проверка. Отбой. И снова по тому же заколдованному кругу.
Юристов, как самых многочисленных зелёных человечков, воспринимали как неквалифицированную массовую рабочую силу. Самые чёрные наряды, самая большая часть плаца, самое маленькое количество увольнений в город – это была наша судьбинушка. Мы были как в Спарте типа илотов, а переводчики себя ощущали истинными спартанцами.
Этот плац. Он мне до сих пор снится. Когда там выпадал с нег, он казался нам бесконечным. Очищали его часами, и мы его ненавидели. Трудно даже представить, насколько тяжело очистить плац даже в составе полной группы после снегопада. Как-то по окончании сессии, когда группа отстрелялась на отлично и по правилам должна была тут же отбыть в отпуск, нам сказали – не отобьёте лёд на плацу, не пойдите. И мы ещё день долбили ломами этот несчастный лёд.
Сочинил на пике чувств я однажды в лютую зиму стих матерный:
«Мороз, нет солнца, день ненастный.
Ещё ты дремлешь, друг несчастный.
Пора, красавец мой, проснись.
И на зарядке пое…сь.
В глазах переводчиков мы были не только осквернителями храма международных отношений. Они не без оснований полагали, что закручивание гаек началось именно с образованием общего института. ВИИЯ жил гораздо более свободно в плане дисциплины, выходов в город и общей атмосферы. После переименования там к власти пришли строгие строевики-пехотинцы, которые мечтали сделать из нас некий штрафбат. Опять же отдувались за все юристы. Поскольку дисциплина у нас и у «переводов» была несколько разной. То раздолбайство, что считалось у них изящным и куртуазным, у нас жестоко каралось.
Мы с завистью смотрели на вольные нравы переводчиков. Определялся уровень дисциплины просто. Заходишь на курс – если у тумбочки дневальный, значит, здесь царит мрак насилия над личной свободой. Если дневальный дрыхнет, и проходи на курс кто хочет – тут истинная свобода и равноправие. У переводчиков со второго курса уже редко кого встретишь на тумбочке. Мы и на пятом в общаге у тумбочки стояли, считая себя просто несчастными людьми от такого унижения. Самый раздолбаистый был третий факультет. Там вообще царила анархия. Однажды дежурный по институту нашёл на тумбочке дневального записку, приштыренную штык-ножом – «Наряд ушёл на фронт». Сейчас понимаешь, что от таких фокусов недалеко до трибунала, но тогда нас это вольнодумство восхищало.
Первый курс пролетел в кромешной тьме. До дома мне ехать от института сорок минут. И не бывал я там месяцами. На свиданки иногда приезжали родители, как к заключённым. Позже уже я выдал анекдот: вся учёба во ВКИМО, это три года общего режима (казарма) и два года колонии-поселения (общага).
Командир курса у нас был молодой капитан, но из ранних - закрутил гайки так, что дышать стало невозможно. По любому поводу сыпались наряды вне очереди, так что некоторые особо продвинутые товарищи вообще не появлялись на лекциях, все время чистили сортиры, в чём достигли такого профессионализма, что учиться вообще не хотели – их и так устраивало. Капитан страшно хотел поступить в Академию Фрунзе и решил из нас сделать такую образцово-показательную деревянную армию Урфина Джуса – безмолвных, только учащихся, не имеющих ни стремлений, ни желаний, кроме как соблюдение распорядка дня. Всё было бы ничего, ну гоняют – с кем не бывает, если бы не встал вопрос о социальной справедливости.
Ребята во ВКИМО учились непростые. Министр Гречко, который благоволил к институту, говорят, там училась его внучка, выделил на ВУЗ значительные средства. Нам построили два шикарных корпуса, один выглядел небоскрёбом (при этом на шестнадцатый этаж запрещалось ездить на лифте на первых курсах, и все со стоном поднимались по лестнице), аудитории, оснащённые по последнему слову техники – от нажатия кнопки опускались экраны в классах, можно было просматривать слайды. Правда долго техника эта не прожила, а понятие эксплуатационного обслуживания тогда отсутствовало. По традиции в Институте значительная часть училась курсантов из знатных семей. Внуки маршалов и генералов, членов Политбюро, самой верхушки СССР, которых семьи прятали на строгий режим, чтобы те чего не учудили. К ним привыкли, особыми привилегиями они не пользовались. У нас учился внук одного очень крупного деятеля ЦК (сейчас хоть и не достиг уровня дедушки, но работает шишкой в Администрации Президента) – так он месяцами сидел за различные провинности без увольнений. Когда выбирался все же, то из дома приезжал на «Чайке», оставлял её за несколько кварталов и чапал пешком – лишь бы не увидели и чего плохого бы не подумали, не посчитали пустым мажором. В общем-то, все были равны. Но некоторые ровнее.
У курсанта папаша был из Главного управления кадров Минобороны, отвечал как раз за приём в Академию. И первый курс сынули мы вообще не видели в казарме иначе как утром, когда он приходил из очередного увольнения и спрашивал: