Условия вашей частной жизни, то есть домашние неприятно­сти, болезнь отца и прочее, остаются прежние. Но зато в театре вас ждет совсем иное. Там все члены артистической семьи поня­ли и поверили тому, о чем говорится в книге «Моя жизнь в искусстве». В ней сказано, что мы, артисты,— счастливые люди, так как судьба дала нам во всем необъятном пространстве мира несколько сотен кубических метров здания театра, в котором мы можем создавать себе свою особую прекрасную артистиче­скую жизнь, большей частью протекающую в атмосфере творче­ства, мечты, ее сценического воплощения и общей, коллективной художественной работы при постоянном общении с гениями, вроде Шекспира, Пушкина, Гоголя, Мольера и других. Неужели этого мало, чтобы создать себе прекрасный уголок на земле?

Но, кроме того, практически важно, что такая окружающая вас атмосфера способствует созданию сценического самочувствия.

— Который из двух вариантов нам дорог — ясно само со­бой. Неясны только средства его достижения.

Они очень просты,— ответил Аркадий Николаевич. — Охраняйте сами ваш театр от «всякия скверны», и сами собой создадутся благоприятные условия для творчества и для созда­ния сценического самочувствия.

На этот случай тоже дается нам практический совет; в книге «Моя жизнь в искусстве» говорится, что в театр нельзя входить с грязными ногами. Грязь, пыль отряхивайте снаружи, калоши оставляйте в передней вместе со всеми мелкими забо­тами, дрязгами и неприятностями, которые портят жизнь и от­влекают внимание от искусства.

Отхаркайтесь, прежде чем входить в театр. А войдя в него, уже не позволяйте себе плевать по всем углам. Между тем в подавляющем большинстве случаев актеры вносят в свой театр всякие житейские мерзости; сплетни, интриги, пересуды, клевету, зависть, мелкое самолюбие. В результате получается не храм искусства, а плевательница, сорница, помойка.

• Это, знаете ли, неизбежно, человечно. Успех, слава, соревнование, зависть,— заступался Говорков за театральные нравы.

• Все это надо с корнями вырвать из души,— еще энергич­нее настаивал Торцов.

• Да разве это возможно? — продолжал спорить Говорков.

• Хорошо. Допустим, что совсем избавиться от житейских дрязг нельзя. Но временно не думать о них и отвлечься более интересным делом, конечно, можно,— решил Аркадий Николае­вич. — Стоит крепко и сознательно захотеть этого.

• Легко сказать! — сомневался Говорков.

• Если же и это вам не по силам, то,— продолжал убеждать Аркадий Николаевич, — пожалуйста, живите вашими домашними дрязгами, но только про себя и не портите настроения другим.

• Это еще труднее. Каждому хочется облегчить душу, — не соглашались спорщики.

• Надо однажды и навсегда понять, что перебирать на людях свое грязное белье — невоспитанность. Что в этом сказы­вается отсутствие выдержки, неуважение к другим людям, эгоизм, распущенность, дурная привычка,— горячился Аркадий Николаевич. — Надо раз и навсегда отказаться от самооплаки­вания и самооплевывания. В обществе надо улыбаться. Плачь и грусти дома или про себя, а на людях будь бодр, весел и прия­тен. Надо выработать в себе такую дисциплину,— настаивал Торцов.

---

Мы бы рады, но как этого добиться? — недоумевали ученики.

Думайте побольше о других и поменьше о себе. Заботьтесь об общем настроении и деле, а не о своем собственном, тогда и вам самим будет хорошо,— советовал Аркадий Николаевич.

— Если каждый из трехсот человек театрального коллекти­ва будет приносить в театр бодрые чувства, то это излечит да­же самого черного меланхолика,— продолжал нас убеждать Аркадий Николаевич.— Что лучше; копаться в своей душе и перебирать в ней все дрязги или же общими усилиями с по­мощью трехсот человек отвлекаться от самооплакивания и отда­ваться в театре любимому делу?

Кто более свободен, тот ли, который сам себя постоянно ограждает от насилия, или тот, кто, забыв о себе, заботится о свободе других? Если все люди будут так поступать, то, в ко­нечном счете, получится, что все человечество явится защитником моей личной свободы.

— Как же так? — не понимал Вьюнцов.

— Что ж тут непонятного? — удивился Аркадий Николае­вич.— Если девяносто девять из ста человек заботятся об общей, а значит и моей свободе, то мне, сотому, будет очень хорошо жить на свете. Но зато если все девяносто девять чело­век будут думать лишь о своей личной свободе и ради нее угне­тать других, а вместе с ними и меня_; то, чтоб отстоять свою свободу, мне бы пришлось одному бороться со всеми девяноста девятью эгоистами. Заботясь только о своей свободе, они тем са­мым, против воли, насиловали бы мою независимость. То же и в нашем деле. Пусть не один вы, а все члены театральной семьи думают о том, чтоб вам жилось хорошо в стенах театра. Тогда создастся атмосфера, которая поборет дурное настроение и за­ставит забыть житейские дрязги. В таких условиях вам легко

будет работать.

Эту готовность к занятиям, это бодрое расположение духа я на своем языке называю предрабочим состоянием. С ним всегда нужно приходить в театр.

Как видите, порядок, дисциплина, этика и прочее нужны нам не только для общего строя дела, но главным образом для художественных целей нашего искусства и творчества.

Первым условием для создания предрабочего состояния является выполнение девиза: «Люби искусство в себе, а Не себя в искусстве». Поэтому, прежде всего, заботьтесь о том, чтоб вашему искусству было хорошо в театре.

Одним из условий создания порядка и здоровой атмосферы в театре является укрепление авторитета тех лиц, которым по тем или другим причинам приходится встать во главе дела.

---

Пока выбор не сделан и назначение не состоялось, можно спорить, бороться, протестовать против того или другого кандидата на руководящий пост. Но раз что данное лицо встало во главе дела или управления частью, приходится ради пользы де­ла и своей собственной всячески поддерживать нового руково­дителя. И чем он слабее, тем больше нуждается е поддержке. Ведь если поставленный начальник не будет пользоваться авто­ритетом, главный двигательный центр всего дела окажется пара­лизованным. Подумайте сами, к чему приведет коллективное дело без инициатора, толкающего и направляющего общую работу?

... Мы любим оплевывать, дискредитировать, унижать тех, кого сами же возвеличили. Если же талантливый человек поми­мо нас займет высокий пост или чем-нибудь возвысится над общим уровнем, мы все общими усилиями стараемся ударить его по макушке, приговаривая при этом: «Не сметь возвышаться, не лезь вперед, выскочка». Сколько талантливых и нужных нам людей погибло таким образом. Немногие наперекор всему достигали всеобщего признания и поклонения. Но зато на­халам, которым удается забрать нас в руки,— лафа. Мы будем ворчать про себя и терпеть, так как трудно нам создать единодушие, трудно и боязно свергнуть того, кто нас запугивает.

В театрах, за исключением единичных, немногих случаев, та­кое явление проявляется особенно ярко. Борьба за первенство актеров, актрис, режиссеров, ревность к успехам товарищей, де­ление людей по жалованью и амплуа очень сильно развиты в нашем деле и являются в нем большим злом.

Мы прикрываем свое самолюбие, зависть, интриги всевоз­можными красивыми словами вроде «благородное соревнова­ние». Но сквозь них все время просачиваются ядовитые испа­рения дурной закулисной актерской зависти и интриги, которые отравляют атмосферу театра.

Боясь конкуренции или из мелкой зависти, актерская среда принимает в штыки всех вновь вступающих в их театральную семью. Если они выдерживают испытание,— их счастье. Но сколько таких, которые пугаются, теряют веру в себя и гибнут в театрах.

В этих случаях актеры уподобляются гимназистам, которые также пропускают сквозь строй каждого новичка, вступающего в школу.

Как эта психология близка к звериной.

Мне приходилось, сидя на балконе в одном провинциальном городе, наблюдать за жизнью собак. У них тоже есть своя среда, свои границы, которые они упорно охраняют! Если чужой пес дерзнет переступить определенную линию, он встретится со всей стаей собак данного участка. Если же забежавшему псу удается постоять за себя, он получает признание и, в конце концов, остается. В противном же случае он бежит, израненный и иска­леченный, из чужого участка таких же, как он, живых созданий, имеющих право жить на свете.

---

Вот эту звериную психологию, которая, к стыду актеров, за исключением некоторых театров, существует в их среде, надо в первую очередь уничтожить.

Она сильна не только среди новичков, она царит и среди старых, кадровых артистов.

Я видел, например, как две большие премьерши и артистки, встречаясь на сцене перед выходом, обменивались не только за кулисами, но и на самой сцене такими ругательствами, которым позавидовала бы рыночная торговка.

Я видел, как два известных талантливых артиста требовали, чтоб их не выпускали на сцену через одну и ту же дверь или кулису.

Я слышал, как знаменитый премьер и премьерша, годами друг с другом не разговаривавшие, вели на репетициях беседу не непосредственно, а через режиссера.

«Скажите артистке такой-то,— говорил премьер, — что она говорит ерунду».

«Передайте артисту такому-то,— обращалась к режиссеру премьерша,— что он невежа».

Ради чего эти талантливые люди растлевали то самое, прекрасное когда-то дело, которое они в свое время сами создава­ли?! Из-за личных, мелких, ничтожных обид и недоразумений?!

Вот до какого падения, до какого самоотравления доходят актеры, не сумевшие вовремя побороть свои дурные актерские инстинкты.

Пусть же это послужит вам предостережением и назидатель­ным примером.

В театре очень часто наблюдается такое явление: больше все­го требовательны к режиссерам и к начальствующим лицам те из молодежи, которые меньше всего умеют и знают.

Они хотят работать с самыми лучшими и не прощают недо­статков и слабостей тем, кто не способен проделать с ними чудес.

Однако, как мало оснований в таких требованиях начинаю­щего.

Казалось бы, что молодым актерам есть чему поучиться. Можно позаимствовать у любого мало-мальски одаренного та­лантом и умудренного опытом. От каждого из таких людей можно позаимствовать и узнать многое. Для этого надо само­му научиться различать и брать то, что нужно и важно.

Поэтому не привередничайте, отбросьте критиканство и всматривайтесь внимательнее в то, что вам дают более вас опыт­ные, хотя бы они и не были одарены гениальностью.

Надо уметь брать полезное. Недостатки перенимать легко, но достоинства — трудно.

Урок происходил в одном из закулисных фойе.

По просьбе учеников нас собрали там задолго до начала репетиции. Боясь оскандалиться при нашем первом дебюте, мы просили Ивана Платоновича объяснить нам, как надо вести себя.

---

К нашему удивлению и радости, на это совещание пришел сам Аркадий Николаевич.

Говорят, что его растрогало серьезное отношение учеников к их первому выступлению.

— Вы поймете, что вам нужно делать и как вам надо вести себя, если вдумаетесь в то, что такое коллективное творчество,— говорил нам Аркадий Николаевич.— Там творят все, одновре­менно помогая друг другу, завися друг от друга. Всеми же управляет один, то есть режиссер.

Если есть порядок и правильный строй работы, тогда кол­лективная работа приятна и плодотворна, так как создается взаимная помощь.

Но если нет порядка и правильной рабочей атмосферы, то коллективное творчество превращается в муку, и люди толкутся на месте, мешая друг другу. Ясно, что все должны создавать и поддерживать дисциплину.

• Как ее поддерживать-то?

• Прежде всего, приходить вовремя, за полчаса или за четверть часа до начала репетиции, чтоб размассировать свои элементы самочувствия.

Опоздание только одного лица вносит замешательство. Если же все будут понемногу опаздывать, то рабочее время уйдет не на дело, а на ожидание. Это бесит и приводит в дурное состоя­ние, при котором работать нельзя.

Если же, наоборот, все относятся к своим коллективным обязанностям правильно и приходят на репетицию подготовлен­ными, то создается прекрасная атмосфера, которая подстегивает и бодрит. Тогда творческая работа спорится, так как все друг Другу помогают.

Таким образом, важно установить правильное отношение к репетиции и понимать, что от нее можно требовать...

Огромное большинство актеров уверено, что только на репе­тициях надо работать, а дома можно отдыхать.

Между тем это не так. На репетиции лишь выясняется то, что надлежит разрабатывать дома.

Поэтому я не верю актерам, которые болтают на репетиции, вместо того чтоб записывать и составлять план своей домашней работы. Они уверяют, что все помнят без записи.

Полно! Разве я не знаю, что всего запомнить невозможно, во-первых, потому, что режиссер говорит столько важных и мел­ких подробностей, которых не может удержать никакая память, во-вторых, потому, что дело касается не каких-нибудь опреде­ленных фактов, а в большинстве случаев на репетициях разби­раются ощущения, хранящиеся в аффективной памяти. Чтоб их понять, постигнуть и запомнить, надо найти подходящее слово, выражение, пример, описательный или другой какой-нибудь ма­нок, чтоб с его помощью вызывать и фиксировать то чувствова­ние, о котором идет речь. Надо долго думать о нем дома, преж­де чем найти и извлечь его из души. Это огромная работа, тре­бующая большой сосредоточенности артиста не только при домашней, но и при репетиционной работе в момент восприятия замечаний режиссера.

---

Смотрите также файлы

• Stanislavskiy_etika.doc

• READING.doc

• Prakticheskie_zanyatia англ.doc

• prakticheskaya-missiologiya.pdf

• Otvety_Po_Istorii.docx