Файл: Брехт Бертольт - Мамаша Кураж и ее дети.doc

Утро, три дня спустя. Пушки нет. Мамаша Кураж, Катрин, полковой

священник и Швейцеркас завтракают. Вид у всех озабоченный.

Швейцеркас. Третий день уже я здесь бездельничаю, и господин

фельдфебель,-- он всегда был добр ко мне,-- господин фельдфебель, наверно,

спрашивает, куда же это наш Швейцеркас делся с солдатским жалованьем?

Мамаша Кураж. Радуйся, что на твой след не напали.

Полковой священник. А я что? Я тоже не могу отслужить здесь молебен,

потому что боюсь. Сказано: чем сердце полно, о том и язык глаголет, но беда

мне, если он у меня возглаголет!

Мамаша Кураж. Такие-то дела! Один навязал мне на шею свою веру, а

другой -- свою кассу. Не знаю, что опаснее.

Полковой священник. Теперь мы воистину в руках божьих.

Мамаша Кураж. Не думаю, что наши дела уж так плохи, но по ночам я

все-таки не могу уснуть. Без тебя, Швейцеркас, было бы легче. Я, кажется, с

ними уже поладила. Я им сказала, что я против антихриста-шведа, у него,

дескать, рожки, я сама видела -- левый рожок немножко стерся. Во время

допроса я вставила словечко насчет свечей для мессы; где бы их закупить по

сходной цене? У меня это хорошо получилось, потому что отец Швейцеркаса был

католик и он любил острить насчет свечей. Они мне не очень-то верят, но у

них в полку нет маркитантов. Поэтому они смотрят на меня сквозь пальцы.

Полковой священник. Молоко хорошее. А что касается количества, то нам

придется умерить наши шведские аппетиты. Мы все-таки побеждены.

Мамаша Кураж. Кто побежден? Победы и поражения больших начальников

совпадают с победами и поражениями маленьких людей, далеко не всегда. Бывает

даже, что поражение выгодно маленьким людям. Только что честь потеряна, а

все остальное в порядке. В Лифляндии, помню, враг так всыпал нашему

командующему, что мне в суматохе досталась даже лошадка из обоза. Целых семь

месяцев она возила мой фургон, а потом мы победили, и началась ревизия. А в

общем, можно сказать, что нам, людям простым, и победы и поражения обходятся

дорого. Для нас лучше всего, когда политика топчется на месте.

(Швейцеркасу.) Ешь!

Швейцеркас. Мне кусок в рот не идет. Как же фельдфебель будет

выплачивать жалованье солдатам?

Мамаша Кураж. Когда удирают, какое уж тут жалованье.

---

Швейцеркас. Все равно, это их право. Бесплатно им незачем удирать. Они

и шагу не обязаны делать бесплатно.

Мамаша Кураж. Швейцеркас, твоя добросовестность меня почти пугает. Я

учила тебя быть честным, ведь умом ты не блещешь, но и честность имеет свои

границы. А теперь мы со священником пойдем покупать католическое знамя и

мясо. Никто так не умеет выбирать мясо, как он. Он это делает безошибочно,

как лунатик. Я думаю, он определяет лучшие куски по тому, что при виде их у

него слюнки текут. Слава богу, что они разрешают мне торговать. У торговца

спрашивают не о вере, а о цене. А лютеранские штаны тоже греют.

Полковой священник. Когда кто-то сказал, что лютеране все опрокинут

вверх дном -- и город и деревню, один нищенствующий монах на это ответил:

ничего, нищие всегда будут нужны.

Мамаша Кураж исчезает в фургоне.

Из-за шкатулки ей все-таки неспокойно. До сих пор на нас не обращали

внимания, словно мы все состоим при фургоне, но долго ли так будет?

Швейцеркас. Я могу ее унести.

Полковой священник. Это, пожалуй, еще опаснее. Вдруг кто увидит! У них

шпиков хватает. Вчера утром один появился передо мной прямо из канавы, когда

я справлял там нужду. Я от испуга чуть молитву не сотворил. Молитва бы меня

выдала. Они чуть ли не испражнения готовы нюхать, чтобы по запаху распознать

лютеранина. Этот шпик -- маленький такой заморыш с повязкой на глазу.

Мамаша Кураж (вылезая из фургона с корзинкой в руках). Что я нашла,

бесстыдница ты этакая! (Она торжествующе поднимает вверх красные туфельки.)

Красные туфельки Иветты! Она их преспокойно присвоила. Потому что вы внушили

ей, что она привлекательная особа. (Кладет туфельки в корзинку.) Я возвращу

их. Украсть у Иветты туфли! Та губит себя за деньги, это я понимаю. А ты

хочешь погубить себя даром, удовольствия ради. Я уже говорила тебе: нужно

подождать, пока подпишут мир. Только не за солдата! Дождись мира, а потом уж

воображай о себе!

Полковой священник. По-моему, она не воображает.

Мамаша Кураж. Еще как воображает! Пускай лучше будет незаметна, как

камень в Даларне, где одни камни, и пусть люди говорят: "Этой убогой не

видно, не слышно". Зато с ней ничего не случится. (Швейцеркасу.) Не трогай

шкатулку, слышишь? И следи за своей сестрой, за ней нужно следить. Вы меня

совсем в гроб загоните. Лучше стадо блох пасти, чем с вами возиться. (Уходит

---

с полковым священником.)

Катрин убирает посуду.

Швейцеркас. Скоро уже нельзя будет сидеть на солнце в одной рубашке.

Катрин указывает на дерево.

Да, листья уже желтые.

Катрин жестами спрашивает его, не хочет ли он выпить.

Нет, я не хочу пить. Я думаю.

Пауза.

Она говорит, что потеряла сон. Надо бы мне все-таки убрать шкатулку, я

нашел для нее тайник. Налей-ка мне, пожалуй, стаканчик.

Катрин уходит за фургон.

Я спрячу ее в кротовую нору у реки, а потом я ее возьму оттуда. Может

быть, уже сегодня ночью, к утру поближе, я ее оттуда возьму и доставлю в

полк. За три дня им далеко не убежать. Господин фельдфебель вытаращит глаза

от изумления. "Ты меня приятно удивил, Швейцеркас,-- вот что он скажет.-- Я

доверил тебе кассу, и ты ее возвращаешь".

Выйдя из-за фургона с наполненным стаканом, Катрин видит перед собой

двух мужчин. Один из них в мундире фельдфебеля. Другой учтиво размахивает

перед ней шляпой. На одном глазу у него повязка.

Человек с повязкой. Здравствуйте, милая барышня! Не видали ли вы здесь

парня из ставки Второго Финляндского?

Перепуганная Катрин бежит к просцениуму, расплескав водку. Заметив

Швейцеркаса, незнакомцы переглядываются и удаляются.

Швейцеркас (выйдя из раздумья). Половину ты расплескала. Что ты

кривляешься? Глаз ушибла, что ли? Не понимаю я тебя. Мне нужно уйти, так я

решил, это самое лучшее. (Он встает. Катрин всячески старается предупредить

его об опасности. Он отмахивается от нее.) Хотел бы я знать, что у тебя на

уме. Конечно, на уме у тебя только добро, бедняжка, да вот сказать ты не

можешь. Ничего, что ты расплескала водку, выпью еще не один стаканчик, на

этом свет клином не сошелся. (Достает из фургона шкатулку и прячет ее за

пазуху.) Я сейчас вернусь. Нет, ты меня не задерживай, а то я рассержусь.

Конечно, на уме у тебя только добро. Если бы ты могла говорить...

Катрин хочет его задержать, но Швейцеркас целует ее, вырывается и

уходит.

Катрин в отчаянии бегает взад-вперед, издавая тихие нечленораздельные

звуки. Возвращаются полковой священник и мамаша Кураж. Катрин бросается к

матери.

Мамаша Кураж. В чем дело, в чем дело? Ты сама не своя. Тебя кто-нибудь

обидел? Где Швейцеркас? Расскажи мне все толком, Катрин. Твоя мать понимает

---

тебя. Что, этот балбес все-таки взял шкатулку? Я запущу шкатулкой ему в

морду, прохвосту. Успокойся, перестань верещать, покажи руками, я не люблю,

когда ты скулишь, как собака, что подумает священник? Он же от страха с ума

сойдет. Здесь был одноглазый?

Полковой священник. Одноглазый -- это шпик, Они взяли Швейцеркаса?

Катрин трясет головой, пожимает плечами.

Мы пропали.

Мамаша Кураж (извлекает из корзинки католическое знамя, полковой

священник прикрепляет его к флагштоку). Поднимите новое знамя!

Полковой священник (с горечью). Мы здесь все, слава богу, католической

веры.

В глубине сцены раздаются голоса. Фельдфебель и одноглазый приводят

Швейцеркаса.

Швейцеркас. Пустите меня, у меня нет ничего. Не выкручивай мне руки, я

ни в чем не виновен.

Фельдфебель. Это все одна компания. Вы друг друга знаете.

Мамаша Кураж. Мы? Откуда?

Швейцеркас. Я их не знаю. Откуда мне знать, кто это, мне до них дела

нет. Я обедал у них, заплатил десять геллеров. Возможно, что вы меня здесь

тогда и видели, а обед они пересолили.

Фельдфебель. Кто вы такие, а?

Мамаша Кураж. Мы порядочные люди. Это правда, он у нас обедал за

деньги. Он нашел, что еду мы пересолили.

Фельдфебель. Значит, вы делаете вид, будто его не знаете?

Мамаша Кураж. Откуда мне его знать? Я не могу всех знать. Я не могу

каждого спрашивать, как его зовут и не язычник ли он. Раз платит, значит не

язычник. Разве ты язычник?

Швейцеркас. Вовсе нет.

Полковой священник. Он вел здесь себя вполне пристойно и не раскрывал

рта, разве только когда ел. А тут уж нельзя иначе.

Фельдфебель. А ты кто такой?

Мамаша Кураж. Это всего-навсего мой буфетчик. А вы, наверно, не прочь

промочить горло, я налью вам по стаканчику водки, вы, конечно, бежали и

запарились.

Фельдфебель. Не пьем при исполнении служебных обязанностей.

(Швейцерпасу.) Ты что-то унес. Ты что-то спрятал на берегу. Когда ты уходил

отсюда, куртка у тебя была оттопырена.

Мамаша Кураж. Да он ли это был?

Швейцеркас. Вы, наверно, имеете в виду кого-то другого. Я видел здесь

одного, у него действительно куртка была оттопырена. Я -- не тот.

Мамаша Кураж. Тут, по-моему, недоразумение, что ж, это бывает. Я в

людях разбираюсь, я -- Кураж, вам это известно, меня все знают, и я вам

---

говорю, что у него вид честного человека.

Фельдфебель. Мы ищем полковую кассу Второго Финляндского, и нам

известны приметы парня, у которого она хранится. Мы искали его два дня. Это

ты.

Швейцеркас. Нет, не я.

Фельдфебель. И если ты ее не отдашь, тебе крышка, так и знай. Где она?

Мамаша Кураж (горячо). Он, конечно, отдал бы ее, если иначе ему крышка.

Он бы сразу сказал: да, она у меня, берите ее, вы сильнее. Он же не

настолько глуп. Говори же, господин фельдфебель дает тебе возможность

спастись, дурак ты этакий.

Швейцеркас. А если у меня ее нет?!

Фельдфебель. Тогда пойдем с нами. Мы развяжем тебе язык.

Уводят его.

Мамаша Кураж (кричит вдогонку). Он сказал бы. Он же не настолько глуп.

И не выкручивайте ему руки! (Бежит за ними.)

В тот же вечер. Полковой священник и немая Катрин полощут стаканы и

чистят ножи.

Полковой священник. Такие случаи, когда кто-то гибнет, для истории

религии не новость. Напомню страсти господни. Об этом давно сложена песня.

(Поет песню "Часы".)

Как убийца и подлец,

Наш господь когда-то

Приведен был во дворец

Понтия Пилата.

Что Исус не лиходей,

Не мастак на плутни,

Было ясного ясней

К часу пополудни.

Понтий, хитрая лиса,

Не нарушил правил,

Он Исуса в три часа

К Ироду отправил.

Божий сын побит плетьми,

В кровь исполосован.

Бессердечными людьми

Наш господь оплеван.

Он шагает тяжело

С ношею суровой,

И усталое чело

Жжет венец терновый.

В шесть он распят на кресте

Под насмешки черни.

Вся одежда на Христе -- Л

ишь венок из терний.

Для потехи смочен рот

Уксусом и желчью.

Дотемна резвился сброд,

Все сносил он молча.

В девять умер сын твой, бог,

Застонав от боли,

И копьем Исусу бок

Люди прокололи.

Скалы громом сметены,

Вместо тверди -- бездна,

И врата отворены

В царствие небесно.

А из раны -- кровь с водой...

Да и как не течь им?

Вот что сделал род людской

С сыном человечьим.

Мамаша Кураж (вбегает взволнованная). Дело идет о жизни и смерти. Но,

кажется, с фельдфебелем можно договориться. Только ни в коем случае они не

---