ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 04.09.2024
Просмотров: 60
Скачиваний: 0
КАМЕНЩИК. Глупое чванство! Пустяки! Воображение! Мы садимся за один стол с вами. Хоть мы только нищие каменщики, а не благородные кровельщики. Мы каменщики! И гордимся этим! Да-с! Каменщики.
КРОВЕЛЬЩИК. Настлать кровлю – это искусство! Таскать кипричи – поденщина!
КАМЕНЩИК. Мы так же должны потеть, как и вы. В этом нет различия.
КРОВЕЛЬЩИК. Все – техника. Как было до войны? Разве наша тарифная ставка не ыбла на пять пфенингов выше вышей? Разве это не доказательство? Кровельщик, оставайся при своем ремесле! Если потребуют от меня, чтобы я стал каменщиком… мой младший сын покатится со смеха. Чести моей никто не тронет! Даже революция!
/Расплачиваются и уходят. При выходе/
КАМЕНЩИК. Надутый кровельщик!
КРОВЕЛЬЩИК. Дубина каменщик!
КАМЕНЩИК. Господин кровельщик!
КРОВЕЛЬЩИК. Зависть! Зависть! Каменная башка!
МАКС КНАЧ. Единение пролетариата! Сознательный пролетариат! Нет классовых различий в пролетариате. Черт побери! /Замечает Несчастного, который только что вошел и сел за свободным столиком/. Эуген? Как ты попал сюда?
НЕСЧАСТНЫЙ. /говорит хрипло, отрывисто/. У меня пересохло в горле. Вкус крови… отправтительный, ядовитый вкус разъедает горло… мне хочется выпить… Господи,разве я трезвенник, что ты так удивляешься?
МАКС КНАЧ. Удивляюсь? Ничуть! Чему же удивляться? Для меня не нужно и вкуса крови, чтобы пойти в трактир. Когда я дома вижу кухню, которая одновременно и наша гостинная, и наша спальня, и наша столовая, и наша кладовая… вижу несчастных детей… подумаю о жене, о жене которая все ворчит и ворчит… я поворачиваюсь и иду дорогой спасенья. К Генриху. Хотя… мы мужчины… тоже виноваты. Мы лентяи! Лентяи! На каждом митинге говорим перед чужими людьми о новой настоящей жизни… а со своей женой не перекинемся и словом. /Во время слов Кначе входит Михель Не-Рыдай/.
МИХЕЛЬ НЕ-РЫДАЙ. /Услышав последние слова, начинает говорить еще в дверях/. Да, счастье живет нынче во дворцах, в виллах. У них по двадцати комнат и им еще мало. Но война потрясла фундаменты. То здесь, то там начинает трещать и рваться, на стенах уже появились трещины. Уже дрожат колени у тех, кому нечистая совесть не дает спать. Уже слышно, как стучат зубы. Уже светает, товарищи!
СЕБАЛЬДУС БОГОМИЛ. Твой свет – не истиный свет. Твой свет только мерцание перед вратами небесного иерусалима. Ты, кажется, думаешь, что каждый рабочий – партийный. Но множество рабочих ищут свой идеал совсем в другом. Вы всегда забываете об этом.
НЕСЧАСТНЫЙ. Ты говоришь о счастьи, товарищ Не Рыдай. Я долго думал о том, что такое в сущности счастье. И, знаешь… я убедился, что нельзя каждого сделать счастливым… по настоящему счастливым, хочу я сказать. Что счастье /Тяжело дыша/… иметь или не иметь.
МИХЕЛЬ НЕ-РЫДАЙ. Это все буржуазная идеология,товарищ Несчастный. Твои слова для меня прямо смешны. /С пафосом митингового оратора/. Историческое развитие производительных сил породит новый общественный строй. Так же как Балтийское море и Северное море все более и более въедается в материк, хотя мы, живущие на суше, и не замечаем этого, так же мы выростем в социалистическое государство, даже не заметив этого. Это не фантазия, это научно доказано… а потом все пойдет, как установлено в партийных тезисах. Очень просто. Разве это не счастье? Спервы мы будем производить не шелковые рубашки, потому что двум, трем легкомысленным дамочкам нужны шелковые рубашечки, нет, мы будем производить дешевые шерстяные рубашечки, нет, мы будем производить дешевые шерстяные рубашки для того, чтобы те, у кого вовсе нет рубашек, могли бы согреться и быть одетыми. Так родится строй, управляемый разумом. Одним словом: разумное человечество… а разумное человечество создаст счастливую жизнь. Человечество сделает скачок из царства необходимости в царство свободы. Это ведь очень просто. /обращается к Кначу/. А те, кто думает, что они могут перескочить через промежуточные ступени истории, эти радикалистские агитаторы и мечтатели с востока, которые хотят заменить науку…
МАКС КНАЧ. Тех вы проклинаете, я уже знаю. Вам стоит лишь найти формулу. Тебе не хватает только рясы, чтобы стать попом, дружочек. Обратитесь к воле человечества! Когда массы лишены революционной воли, никакие условия не помогут. Но когда массы революционны, они могут начать новую жизнь на любых условиях. Сейчас же. Хоть сегодня. Для этого незачем ожидать особых условий. Но вы? Повиноваться: да! Отвечать за себя: нет! Впрочем, вы всегда отступались, когда условия созревали и требовали действия.
СЕБАЛЬДУС БОГОМИЛ. И твой свет, не истинный свет. Я пробудился, товарищи. Я узрел свет и иду к нему, к небесному свету.
ПИТЕР ВСЕ-РАВНО. Мне все равно, лишь бы я был спокоен… мой покой, когда его отнимут… да, тогда…
МИХЕЛЬ НЕ-РЫДАЙ. Ты не в партии, Кнач! Ты анархист… Кто не состоит в партии, тот не чувствует ответственности. С тобой не стоит спорить. Сначала заведи себе партийную книжку. А ты, Богомил, не сознателен, лишен классового чувства. Повторяю: условия! Остальное просто.
НЕСЧАСТНЫЙ. Может быть, и просто. Многое верно из того, что ты говоришь… Это запало мне в сердце… о шелковых и шерстяных рубашках. Не может быть добрым человек, когда он голоден… надо дать ему кров и пищу и немного красоты, прежде чем требовать, чтобы он был добрым… Может быть я слишком темен, чтобы понять все, усвоить и осознать, как ты… Ты партийный работник и скорее все понимаешь. /Так как Михель чувствует себя задетым и делает невольных дест/. Не думай, что я говорю против партии. Для пролетария партия значит другое, чем для буржуа. Для буржуа это только партия. Для пролетария… несмотря на все пятна… несмотря на всю грязь, больше. Свою веру, свою религию приносит он партии… но скажи мне… если человек болен… от природы болен, изнутри неизлечимо болен… или снаружи болен, но неизлечимо… разве может разумный строй сделать такого человека счастливым.
МИХЕЛЬ НЕ-РЫДАЙ. Я не вполне понимаю тебя.
НЕСЧАСТНЫЙ. Да, после моего ранения на войне у меня появилась какая-то несвязность в мыслях… я знаю это. Каждое утро, когда я встаю, мне стоит огромного труда парой слов или мыслей внести порядок в то, что во мне и вне меня, что меня охватывает, ощупывает, окружает… Жизнь такая странная… так много в ней такого, чего не понимаешь, не можешь понять, чего прямо боишься… Не видишь смысла… задаешь себе вопрос, можно ли понять жизнь… не то же ли это, что пытаться вычерпать море, не то же ли, что пытаться понять себя… но когда оглядываешься назад, ты уже не тот что был… Ты кусок жизни, ты живешь. И это все… Кто хочет найти правду, напоминает того, который пытался узнать правду от яблони. Пока не приду в себя… по утрам, когда встаю, в душе хаос, и по вечерам, когда ложусь, тоже хаос, как перед сотворение мира… но… я… попытаюсь выразиться яснее… вот… после войны осталось только калек. Что будет с ними?
МИХЕЛЬ НЕ-РЫДАЙ. Их будут кормить, одевать, общество будет поддерживать их, и они будут так же счастливы, как другие.
НЕСЧАСТНЫЙ. Тот, например, у кого нет рук?...
МИХЕЛЬ НЕ-РЫДАЙ. Получит искусственные руки. Если он сможет работать, ему доставят легкую работу.
НЕСЧАСТНЫЙ. Или безногие?
МИХЕЛЬ НЕ-РЫДАЙ. Им общество будет помогать так же, как и безруким.
НЕСЧАСТНЫЙ. А тот, кто болен душевно?
МИХЕЛЬ НЕ-РЫДАЙ. /Жест, без сентиментальностей/. Тот попадет в больницу, но не в такую больницу, где сторожа думают, что перед ними дикие звери. С больными будут общаться любовно, ласково, человечно.
НЕСЧАСТНЫЙ. Я говорил не об этих, с больным мозгом или головой… я говорил о таких, которые здоровы, но с больной душой.
МИХЕЛЬ НЕ-РЫДАЙ. Таких нет! У кого здоровое тело, у того и душа здоровая, так говорит здравый смысл. Или у него мозговая болезнь, и тогда ему место в больнице.
НЕСЧАСТНЫЙ. Тогда я спрошу иначе. Тот, у кого на войне… /заикаясь/ например… непример… отстрелили пол… отстрелили пол… что… что с тем будет… в новом обществе?
ПИТЕР ВСЕ-РАВНО. /сдерживает легкий смех/.
МИХЕЛЬ НЕ-РЫДАЙ. /носовым платком вытирает пот со лба/. Что за запутанные вопросы ты предлагаешь? Я прамо вспомтел… тут нечего смеяться, товарищ Все-Равно. Это может случиться.
МАКС КНАЧ. Плакать надо, а не смеяться.
СЕБАЛЬДУС БОГОМИЛ. К такому человеку низойдет небесный свет, рожденный любовью и милосердием.
МИХЕЛЬ НЕ-РЫДАЙ. Да, если я должен тебе ответить, если я должен тебе ответить… материальистическая наука, насколько я знаю, не ставила этой проблемы! О, я глупец! Ха-ха-ха! Вот оно: в будущем обществе совсем не будет войны. Так говорит здравый смысл. Это ведь очень просто.
НЕСЧАСТНЫЙ. Не так уж просто. Когда новое общество начнет строиться, в нем могут оказаться такие калеки. Как сланут они счастливыми? А иной, около машины, или в другом месте может потерять свой… совй… пол. Как будет он счастлив?
МИХЕЛЬ НЕ-РЫДАЙ. Это опять-таки вопрос! Чертовски запутанный вопрос!
МАКС КНАЧ. Все это тонкости! О таких вещах лучше не думать. Нам, пролетариям, в революционных боях, совсем не нужны такие тонкости. Люди, о которых ты говоришь – жертвы. Пролетариат имеет право на жертвы.
НЕСЧАСТНЫЙ. Я тоже так думаю. Но ведь о таких вещах нельзя говорить. Это кусок жизни. И раз уж мы заговорили об этома, я дам вам овтет. Я расскажу вам кое-что… Жил один человек. Ничего замечательного. Не вожак. Человек из массы. Рабочий. Мой приятель. Я был с ним на фабрике. Это была прекрасная парочка. Я радовался всегда, когад видел их вместе. Она – прелестаня женщина. Он – молодец, словно из стали… покрепче меня… и так гордился своей силой… Когда началась эта великая «война героев», его призвали. В пехоту. Детей у него не было. Заработка не хватало на это. Еще живя дома, он любил свою жену. Это понятно. Но только там в поле он, как ему казалось, по настоящему узнал ее. Такую добрую… такую милую… на сердце у него становилось тепло, когда он думал о своей жене. А думал он о ней всегда. Великое желание постепенно родилось в нем. Ребенок! Нет, двое, трое… четверо…пятеро ребят! … Мальчишки! Девчонки!... Какой прекрасной матерью будет его жена! Он забыл как живется в семье рабочего, где много детей. Что знали мы о жизни, о природе, о лесе, о земле? Шесть дней мы проводили в рабстве. А по воскресеньям ходили в душный кино и глядели лживые картины, о богатом графе и о бедной девушке, которую он поднял из уличной грязи, и о похожих пустяках. Боже мой! Чем была наша жизнь! Подделкой, не настоящей жизнью. Жизнью машин! … Однажды в сражении его ранили. «Теперь-то вернусь на родину», подумал он и был счастлив. Он еще не получал отпуска. Проснувшись в лазарете, он стал ощупывать свое тело. Повязка на животе. «Ага», подумал он, «ранение в живот». И услышал голос с соседней койки: «Наш евнух тоже уже очнулся. Вот-то удивится он, когда узнает, что с ним сделали». Это они обо мне? Подумал он. Но почему же «евнух»? продолжал лежать неподвижно. Снова закрыл глаза. Так, должно быть. Зажмуриваются, когда не хотят увидеть неприятное. Ночью он не спал. На утро узнал все. Сначала он ревел, ревел целыми днями… как раненный кабан… И вдруг заметил, что его рев становится пронзительным писком. Тогда замолчал. Он хотел думать о своей жене. Но всякий раз снова закрвыал глаза и ложился неподвижно, будто без сознания, как в первый день после операции… хотел повеситься. Мужества не хватило. Он вернулся домой. Пришел ко мне. Мы были добрыми друзьями. Что было ему делать? Как сказать жене? Мне стало не по себе. Вот какой ты теперь, подумал я, вот какой… мне было жаль его и вместе немножко противно. Обдумывая, я находил его положение… смешным. Я не знал, что ему посоветовать. Наблюдал его. Наблюдал его жену. Я видел как он страдает. Но что мы можем видеть. Здесь сидишь ты, здесь – я. Я вижу тебя, но как? Вижу два-три движения и слышу несоклько слов. Это все… Мы ничего не видим, ничего не знаем друг о друге. /С внезапным порывом/. Он прошел через ад… Он мучился кроваво… кроваво… кроваво… Чудо, что он выжил… Но однажды он пришел ко мне, и я сразу заметил, что он стал красивее. Про мужчин не говорят таких вещей, но это было так. Чувствовалось, что он стал другим. Стал богатыми, счастливым. А причина? Жена не презирала его, жена не возненавидела его, жена не рассмеялась над ним… Она могла сделать все это. Она была здоровой женщиной, а он – калекой… Но он знал, она все же любила его. Эта женщина… как мне сказать… этому трудно поверить… эта женщина любила… его душу…
Тишина. Входит ПАУЛЬ ПЕТУХ. Заметно пьяный.
ПАУЛЬ ПЕТУХ. Добрый вечер! Что за тишина у вас? Музыки! Музыки!
Бросает монетку в оркестрион. Тот начинает наигрывать, трещать, скрипеть, барабанить военный марш. Пауль садится за столик перед Несчастным.
ПАУЛЬ ПЕТУХ. Добрый вечер, Эуген!
НЕСЧАСТНЫЙ. Добрый вечер!
ПАУЛЬ ПЕТУХ. /тяжелым языком пьяного/. А твоя Грета отпустила тебя… ха-ха… германский герой.
НЕСЧАСТНЫЙ. Что?
ПАУЛЬ ПЕТУХ. Воплощенная германская мощь. Ха-ха… живьем пожирает мышей и крыс… ха-ха…
НЕСЧАСТНЫЙ. Откуда ты знаешь, Пауль? Говори тише… то что я делаю чудовищно. Словами не рассказать этого. Хуже чем если бы я перекусывал собственные артерии. Бывают дела, которые не должны быть совершаемы. И все же и я это делаю… Как объяснить тебе?... Грета так болезнена. Пенсии не хватает. Разве я виноват, что сижу без работы? Но, знаешь, женщина легко может возненавидеть мужа, когда ей не хватает самого необходимого. А этого не должно быть. И вот… Ты ничего не скажешь Грете? Обещай, обещай!
ПАУЛЬ ПЕТУХ. Обещаю.
НЕСЧАСТНЫЙ. Грета странная. Если она услышит что я глотаю мышиную и крысиную кровь… не знаю… может быть ей будет противно…
ПАУЛЬ ПЕТУХ. /Внезапно, в благородном негодовании/. Послушай… сильнейший мужчина, германский герой, все это надувательство. Когда полиция узнает…
НЕСЧАСТНЫЙ. /подозрительно/. Что ты имеешь в виду?
ПАУЛЬ ПЕТУХ. Что? То, что есть. Почему я тебе обещал молчать, я тоже скажу. Грета уже видела тебя.
НЕСЧАСТНЫЙ. /Взволнованно/. Что ж она сказала? Заплакала? Говори! Говори!...
ПАУЛЬ ПЕТУХ. Заплакала? Почему же ей плакать, черт возьми! Она засмеялась! Санчала ей было противно, потом она смеялась.
НЕСЧАСТНЫЙ. /Вне себя/. Сначала ей было противно, потом она смеялась… Сме-я-лась… сме-ялась… ха-ха-ха… смеялась…
ПАУЛЬ ПЕТУХ. Как же не смеяться над тем, кто… ха-ха-ха… кто… выдает себя за сильнейшего мужчину, а сам вовсе не мужчина. Вовсе не мужчина.
НЕСЧАСТНЫЙ. /Снова совершенно спокойной/. Кто… кто… сказал тебе это?
ПАУЛЬ ПЕТУХ. Кто? Грета.
НЕСЧАСТНЫЙ. Когда?
ПАУЛЬ ПЕТУХ. На ярмарке.
НЕСЧАСТНЫЙ. Как вы попали на ярмарку?
ПАУЛЬ ПЕТУХ. Что ж, ты хочешь, чтобы молодая женщина жила как монахиня? Как мы попали на ярмарку? Что за вопрос? Стыдился бы!
НЕСЧАСТНЫЙ. Стыдиться? Мне?
ПАУЛЬ ПЕТУХ. А, может быть, мне? Или Грете? Кто дал тебе право удерживать жену? Вообще, это законный повод к разводу. Даже для католической церкви, которая не признает развода.