ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 12.09.2024
Просмотров: 272
Скачиваний: 0
Актер, заботящийся в момент творчества о какой бы то ни было системе, по одному этому играет плохо. Система существует для того, чтобы помогать естественному творческому процессу, а не для того, чтобы заменять его. Актер творит на сцене так, как того требует система только в том случае, когда ему в процессе творчества некогда думать о какой бы то ни было системе.
4
К.С. Станиславский писал: «Система» не «поваренная книга»: понадобилось какое-то блюдо, посмотрел оглавление, открыл станицу – и готово. Нет, это целая культура, на которой надо расти, воспитываться годами. Ее нельзя вызубрить, ее можно усвоить, впитать в себя так, чтобы она вошла в плоть и кровь артиста, стала его второй натурой, слилась с ним органически раз и навсегда, переродила его для сцены. «Систему» надо изучать по частям, потом охватить во всем целом, понять ее общую структуру и состав. Когда она раскроется перед вами, точно веер, тогда только вы получите о ней точное представление».
Отсюда вытекает: система Станиславского есть наука цельная, единая и стройная; она состоит из частей; каждая часть в свою очередь есть сложное целое, состоящее опять из частей, поэтому при изучении системы Станиславского как науки, чрезвычайно важно, с одной стороны, проникать во все ее тонкости, т.е. осваивать ее в деталях и в деталях деталей, с другой – знать точно и определенно место каждой детали, ее назначение, ее роль как части стройного целого.
Основание системы есть, в сущности, освоение ее целостности, ее единства – изучение взаимосвязи и взаимозависимости всех ее частей. Для того, чтобы приступить к детальному изучению системы, целесообразно сделать общий ее обзор.
Если бы мы захотели изучить во всех подробностях стройное архитектурное сооружение, мы начали бы изучение не с этих подробностей, а с обзора всего сооружения в целом.
Если подобным же образом подойти к системе Станиславского, то в ней можно обнаружить свои «части», «разделы» и «стороны», сходные с фасадами архитектурного сооружения. Но так как система не предмет в буквальном смысле этого слова, то, естественно, деление ее на разделы, части или стороны – это деление условное, теоретическое, нужное только для предварительно общего ознакомления. Каждая из этих сторон или частей перерастает в другие стороны или части, связана с ними органически и поэтому на практике неотделима от них.
Система Станиславского как наука обнаруживается как бы с трех сторон. Именно – обнаруживается. Ее можно осматривать с трех сторон; но если начать углубляться в каждую сторону, идти, так сказать, от поверхности к сердцевине, то оказывается, что у всех этих сторон сердцевина одна и та же, что в сердцевине они срастаются в одно целое. Это целое, конкретизируясь и развиваясь в разных направлениях и дает те стороны, о которых идет речь. Они только кажутся раздельно существующими, говорящими о разных предметах; в действительности они раскрывают один и тот же предмет с разных сторон, то есть дают разностороннее представление об одном предмете.
Много недоразумений в толковании системы Станиславского происходит именно отсюда: одни смотрит на нее с одной стороны и утверждает, что она – это; другой очевидно, что она – другое, потому что он смотрит не нее с другой стороны; третьего заинтересовала в ней третья сторона и ему столь же очевидно, что – третье. А в действительности она – нечто большее, чем то, другое и третье, нечто раскрывающееся с разных сторон по-разному.
Причем, ни одна из этих точек зрения сама по себе не может дать полного и точного представления о предмете.
С одной из трех ее сторон система является учением о том, что такое театр и зачем он нужен человеческому обществу. Что следует называть театральным искусством и что только по видимости напоминает это искусство, но не имеет оснований им именоваться. Это как бы одна сторона, часть, раздел науки об актерском искусстве – эстетика.
Другая сторона (часть, раздел) этой науки непосредственно примыкает к первой. Это учение о том, каким должен быть актер, чтобы иметь право и возможность создавать произведения, отвечающие общественному назначению искусства – этика.
Третья сторона (часть, раздел) опять связывает вторую с первой. Это учение о том, как наикратчайшим путем, наиболее рационально и эффективно актеру реализовать свои возможности. Как, располагая средствами и зная цель, практически достигать ее, как практически работать, чтобы создавать произведения искусства, согласные его назначению – актерская техника.
Связь между этими сторонами совершенно очевидна: одна говорит о цели, другая о средствах, а третья – о способах использования этих средств, а все они – эстетика, этика, техника – об одном и том же предмете – о подлинном творчестве актера.
5
Первая из отмеченных нами частей науки о театре утверждает и развивает те же самые принципы, каких придерживались многочисленные предшественники К.С. Станиславского в русском реалистическом искусстве и вообще в русской передовой общественной мысли. Эти принципы излагались не раз Пушкиным, гоголем, Щепиным, Островским, Тургеневым, Толстым, Ленским и Чеховым.
Воспитанный в традициях реалистического искусства, К.С. Станиславский стоял на позициях, общих для прогрессивных сил общества в философии, науке и искусстве. Их можно кратко определить такими словами: содержательно, понятно, правдиво.
Верность К.С. Станиславского этим ориентирами общеизвестна.
Еще в 1901 году он писал: «Знаете, почему я бросил свои личные дела и занялся театром? Потому что театр – эта самая могущественная кафедра, еще более сильная по своему влиянию, чем книга и пресса. Эта кафедра попала в руки отребьев человечества и они сделали ее местом разврата. Моя задача, по мере моих сил, очистить семью артистов от невежд, недоучек и эксплуататоров. Моя задача, по мере моих сил, выяснить современному поколению, что актер – проповедник красоты и правды».
«Помните, - записал слова К.С. Станиславского Н.М. Горчаков – моя задача – учить вас тяжелому труду актера и режиссера, а не радостному времяпрепровождению на сцене. Для этого есть другие театры, учителя и системы. Труд актера и режиссера, как мы его понимает, - это мучительный процесс, это не абстрактная «радость творчества», о которой столько говорится в пустых декларация профанов от искусства. Наш труд дает нам радость тогда, когда мы к нему приступаем. Это – радость сознания, что мы можем, имеем право, что нам разрешено заниматься любимым нашим делом, которому мы посвятили свою жизнь. И наш труд даст нам радость, когда мы увидим, что выполнив его, поставив спектакль, сыграв роль, ми принесли пользу зрителю, сообщили ему нечто нужное, важное для его жизни, для его развития. Словом, возвращаюсь опять к тем словам Гоголя и Щепкина о театре, которые вы от меня не раз слышали и не раз еще, наверное, услышите». Итак, театр должен нести содержание, помогающее зрителю жить, духовно развиваться.
«Искусство должно раскрывать глаза на идеалы, самим нардом созданные. Приходит литератор, приходит артист, он видит эти идеалы, он очищает их от всего лишнего, облекает их в художественную форму и преподносит тому народу, который их создал, но в таком виде, когда эти идеалы лучше усваиваются, лучше понимаются». Так ориентация на содержательность дополняется ориентацией на понятность.
Но «сухая форма обыкновенной проповеди или лекции не популярна». Поэтому: «Не будем говорить, что театр – школа. Нет, театр – развлечение. Нам невыгодно упускать из своих рук этого важного для нас элемента. Пусть люди всегда ходят в театр, чтобы развлекаться. Но вот они пришли, мы закрыли за ними двери, напустили темноту и можем вливать им в души все, что захотим».
Театр только тогда выполняет свою общественно-воспитательную задачу, когда зрителям интересно смотреть спектакль, когда они получают художественное наслаждение в театре, и когда театр пользуется этим для пропаганды идеалов, «самим народом созданных».
Ориентация на понятность тесно связана со стремлением к правдивости, раскрытию в произведении сущности показываемых событий.
«Мы замечем, - писал М.Е. Салтыков-Щедрин, - что произведения реальной школы нам нравятся, возбуждают в нас участие, трогают нас и потрясаю, и это одно уже может служить достаточным доказательством, что в них есть нечто большее, нежели простое умение копировать. И действительно, ум человеческий с трудом удовлетворяется одной голой передачей внешних признаков: он останавливается на внешних признаках только случайно и, при том, лишь на самое короткое время. Везде, даже в самой ничтожной подробности, он допытывается того интимного смысла, той внутренней жизни, которые одни только и могут дать факту действительное значение и силу».
То, что Салтыков-Щедрин называет «интимным смыслом», «внутренней жизнью», «действительным значением и силой» – то же самое, по существу, К.С. Станиславский называет «жизнь человеческого духа», «главной творческой задачей искусства». К.С. Станиславский и М.Е. Салтыков-Щедрин говорят о сущности явлений, которую и артист, и писатель, да и всякий вообще художник призваны выразить, воплотить так, чтобы она, эта сущность, стала зрима, слышима, доступна непосредственному восприятию, чтобы она была понятна читателем, зрителем, слушателем.
Воспроизводя явления действительной жизни не «холодно», не бесстрастно, стремясь показать их сущность, художник делается выразителем определенной идеи, учителем, воспитателем народа. То, какую именно сущность утверждает художник в изображаемом явлении, какое именно явление как типическое утверждает он, - в этом и обнаруживается его мировоззрение, общественная позиция, его политические привязанности.
Традиции деятелей русской дореволюционной культуры, ориентиры на содержательность, понятность и правдивость, которые утверждал и отстаивал К.С. Станиславский, указывая их единое направление, приводили к неразрывной художественной целостности.
«Театр – могущественная сила для душевного воздействия на толпы людей, ищущих общения. Театр призван изображать жизнь человеческого духа, он может развивать и облагораживать эстетическое чувство». Это написано К.С. Станиславским в 1913-14 гг. В течение всей своей жизни он развивал, уточнял и с непоколебимой твердостью отстаивал то понимание искусства и театра, какое унаследовал от Гоголя, Щепкина, Островского: театральное искусство – это специфическая форма общественной деятельности; актер – это общественный деятель и слуга своего народа.
Итак, наука, созданная К.С. Станиславским, отвечает на вопрос о целеполагании: зачем театр нужен людям. Если смотреть на систему как на науку, то совершенно очевидно ее подчиненность общим задачам искусства в целом. Поэтому этот круг воззрений именуется «эстетикой системы Станиславского».
Эстетическая «сторона» системы естественно переходит в следующую; из понимания целей театрально искусства вытекают этические требования к тем, кто стремиться это искусство создавать.
6
Теперь мы смотрим на систему К.С. Станиславского с другой ее стороны. Эту сторону называют обычно этикой системы Станиславского. Она освещает широкий круг вопросов: каково должно быть мировоззрение актера, его общая культура, его образование; каково должно быть, следовательно его поведение – в театре, в общественной жизни, в быту; каков должен быть его моральный облик. Весь этот комплекс вопросов сводится в конечном итоге к одному: каким должен быть сам актер, чтобы иметь право и возможности творит в искусстве, согласно его общественному назначению?
Вопреки старым идеалистическим предрассудкам, наука о театре утверждает, что существует, хотя и очень сложная, подчас скрытая, но тем не менее непреодолимая зависимость между тем, что представляет собой каждый данный актер (по мировоззрения, культуре, быту и пр.), и тое, что может он создавать в искусстве. Зависимость эта очень сложна, потом и «этика Станиславского» - целый раздел системы.
«Я пытаюсь ввести известную систему в дело воспитания и работы над собой актера, - говорил К.С. Станиславский, - но должна быть определена и известная система взглядов и ощущений жизни для любого художника, который в своем творчестве ищет правды и хочет через свой труд быть полезен обществу». Эта «система взглядов и ощущений жизни» выражена К.С. Станиславским в краткой форме: «умейте любить искусство в себе, а не себя в искусстве». Но формула эта приобретает настоящий смысл, если слово «искусство» понимать в ней так, как понимал его Станиславский.