ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 09.09.2019
Просмотров: 3601
Скачиваний: 2
Кое-кто в пылу увлечения шел даже дальше, готов был считать Фета чуть ли не значительнее Некрасова. Это, конечно, глубоко неверно во всех отношениях. Исторически Некрасов и Фет, которого Чернышевский справедливо считал вторым после Некрасова по силе дарования из всех современных ему поэтов56, в отношении "духа века", как он проявлялся тогда в поэзии, - единство противоположностей. В период острой идеологической борьбы между революционными демократами и их противниками это единство имело резко антагонистический характер. Сохраняло оно его и в последующие десятилетия. Стоит напомнить, что во время революционного подъема 1905 года и наступившей за ним реакции творчество наиболее крупных поэтов символизма, в какой-то мере даже Брюсова и особенно Андрея Белого и Блока, стало развиваться в направлении от Фета к Некрасову.
Однако в наши дни, в силу природы нашего социалистического общества, историческое единство противоположностей: Некрасов - Фет обретает гармонический характер. Они уже не противостоят друг другу, а один другого восполняют. Некрасов - величайший в нашей поэзии XIX века носитель гражданской - революционной - мысли и слова. Лирика Фета не только доставляет огромное эстетическое наслаждение. На лучших образцах ее можно, как подчеркивали и сам Некрасов, и Чернышевский, и Лев Толстой, и Страхов, учиться "чувству поэзии", восприятию и постижению прекрасного.
Ныне, когда так остро стал вопрос о важности, наряду с гражданским, патриотическим, и эстетического воспитания всего советского народа, подрастающих поколений, - поэзия Фета обретает еще большее значение.
36.
Федор Иванович Тютчев
- первый в истории русской литературы
поэт, центральной темой творчества
которого являются «предельные основания
бытия», общие вопросы мироустройства.
Ею лирический герой не является
выразителем какой-то определенной
философской концепции, он только задастся
«проклятыми», не имеющими ответа
вопросами: что есть человек? для чего
он заброшен I в мир? для чего сотворена
сама природа? в чем загадка природного
бытия? Драматическое ощущение
бесперспективности философского поиска
нашло отражение в знаменитом тютчевском
четверостишии:
Природа - сфинкс. И
тем она верней
Своим искусом губит
человека,
Что, может статься, никакой
от века
Загадки нет и не было у
ней.
Тютчев «последовательно
противоречив» в своей философской
позиции относительно сущности природной)
бытия - прежде всего и вопросе о том,
обращен ли природный мир к человеку.
С
одной стороны, автор указывает на наличие
в природном бытии высших духовных
начал:
Не то, что мните вы, природа:
Не
слепок, не бездушный лик -
В ней есть
душа, в ней есть свобода,
В ней есть
любовь, в ней есть язык...
В ряде
тютчевских стихов природа действительно
одушевлена: ручьи «гласят» и «предвещают»,
родник «шепчет», вершины берез «бредят»,
море «ходит» и «дышит», поле «отдыхает».
С другой стороны, автор говорит о глухоте
природы к мольбам своих детей, о ее
равнодушии как к смерти человека, так
и к его страданиям и страстям.
Сравним
стихотворение Тютчева «От жизни той,
что бушевала здесь...» с философской
элегией Пушкина «Вновь я посетил...».
Как и Тютчев, Пушкин пишет о неумолимом
беге отведенного человеку времени
(«...много переменилось в жизни для меня»,
«...сам... переменился я»), о величественной
неспешности природы («...кажется, вечор
еще бродил я в ЭТИХ рощах»). Но у Пушкина
с образами деревьев связывается идея
преемственности поколений и связанная
с ней идея бессмертия всякой) бытия - и
природного, и человеческого: как дерево
продолжает себя в других деревьях
(«младая роща»» «зеленая семья» теснится
близ «устарелых» корней старых сосен),
так и человек не умирает в своих потомках.
Отсюда философский оптимизм заключительной
части стихотворения:
Здравствуй,
племя
Младое, незнакомое! не я
Увижу
твой могучий, поздний возраст...
Тютчевские
деревья олицетворяют бесстрастность,
самодостаточность природы, се равнодушие
к духовной жизни людей: «Красуются,
шумят, - и нет им дела, / Чей прах, чью
память роют корни их». Природа не просто
лишена души, памяти, любви - она, по
Тютчеву, превыше и души, и любви, и памяти,
и человека, как творец превыше своего
творения:
...перед ней мы смутно
сознаем
Себя самих - лишь грезою
природы.
Здесь, как и в ряде других
стихотворений, звучит мотив бездны
(хаоса) - один из ключевых мотивов
тютчевской лирики. В стихотворении «От
жизни той, что бушевала здесь...» бездна
мыслится как одна из частей или одна из
функций физического мира:
Природа
знать не знает о былом...
Поочередно
всех своих детей, Свершающих свой подвиг
бесполезный, Она равно приветствует
своей Всепомогающей и миротворной
бездной, - с жутковатой иронией
(«приветствует») пишет поэт.
В
творческом наследии Тютчева есть немало
светлых и радостных стихотворений, в
которых выражены благоговейные,
восторженные чувства, вызванные красотой
мира («Весна», «Летний вечер», «Утро в
горах», «Нет, моего к тебе пристрастья...»,
«Зима недаром злится...»). Такова знаменитая
«Весенняя гроза», наполненная
торжествующими интонациями, ликующим
звучанием симфонии красок и звуков,
энергией обновления жизни: Гремят
раскаты молодые, Вот дождик брызнул,
пыль летит, Повисли перлы дождевые, И
солнце нити золотит. Однако бытие
человека в мире, бытие самой природы
воспринимаются поэтом как пролог к
неотвратимой катастрофе. Отсюда трагизм
звучания таких стихотворений поэта,
как «Видение» (1829), «Бессонница» (1829),
«Как океан объемлет шар земной» (1830),
«Сои па море» (1833). В «Бессоннице» Тютчев
рисует образ времени. В начале стихотворения
«часов однообразный бой» осмыслен как
«глухие стенания» времени, как его язык,
«равно чужой и внятный каждому»; в конце
- как «металла голос погребальный».
Напоминание о неумолимом движении
времени заставляет человека увидеть
себя (и человечество в целом) стоящим
«на краю земли», ощущать свое бытийное
одиночество в мире («...мы... покинуты на
нас самих»).
«...Мы плывем, пылающею
бездной. / Со всех сторон окружены», -
говорит Тютчев в стихотворении «Как
океан объемлет шар земной». Путь жизни
есть путь в никуда; небытие - последнее
пристанище и человека, и мира природы.
Эта мысль выражена в стихотворной
философской миниатюре «Последний
катаклизм»: Когда пробьет последний
час природы, Состав частей разрушится
земных: Все зримое опять покроют воды,
И Божий лик изобразится в них!
37. Любовнаялирика Тютчева как феномен русской литературы XIX века
Творчество Федора Ивановича Тютчева (в частности философская и любовная лирика Тютчева) давно признано одним из важнейших элементов развития русской литературы XIX века. Конечно, для простого обывателя творчество этого удивительнейшего поэта, публициста и дипломата ассоциируется далеко не с любовной лирикой Тютчева, а, например, с нетленными строками «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить», с куплетами дивного романса «Я встретил Вас…», а то и вовсе со стихотворениями «Люблю грозу в начале мая», «Зима недаром злится» и «Еще в полях белеет снег». Но, как это чаще всего и бывает, тот, кто изучает творчество какого бы то ни было поэта весьма поверхностно, никогда не постигнет той глубины, которая заложена в его произведениях. Так и с Тютчевым. Хоть и считается, что творческое наследие автора достаточно невелико, а уж произведений, относимых к любовной лирике Тютчева, и того меньше, тем не менее, то, что он писал о любви, то, как понимал и чувствовал и, в особенности, то, как умел передавать свои чувства, веками еще будет будоражить умы и заставлять сильнее биться сердца читающих…
Любовная лирика Тютчева очень непроста, главным образом потому, что она исполнена психологизма и романтизма, она «пережита и выплеснута», она написана сердцем, от сердца и для сердца. Многие стихотворения Федора Ивановича автобиографичны, многие говорят о его жизни и о его любовных переживаниях. Но тем не менее, не стоит отождествлять лирического героя любовной лирики Тютчева с самим поэтом. Ведь тютчевская поэзия намного тоньше и иносказательнее, чем это кажется на первый взгляд. Взять хотя бы стихотворение «Весна», которое, на первый взгляд, повествует о том, как все меняется в мире с приходом этой долгожданной поры года. На деле же это стихотворение как яркий образчик любовной лирики Тютчева имеет двойное, если не тройное дно. В нем поэт превозносит любовь вообще (и первую любовь, в частности) как то величайшее чудо, которое способно поразить в самое сердце любого: и того, у кого «браздят чело морщины», и того, кого «гнетет рука судьбины», и того, кого «томит людей обман» и даже того, у которого «сердце полно ран». Опять-таки, мы наблюдаем, как сложность души, разума самого поэта переноситься в любовную лирику Тютчева – его поэзия о любви тесно переплетается с размышлениями о жизни, о судьбах и поступках людей, о предназначении, судьбе и Пути. Исследователи любовной лирики Тютчева также отмечают данный факт и, при этом, свидетельствуют о том, что отдельные стихотворения Федора Ивановича не дают полной картины его творчества и не могут рассматриваться отдельно от остальных. Любовная лирика Тютчева в этом контексте «фольклорична» и «эпична», а отдельные стихи всего лишь небольшие фрагменты, элементы этого глобального Эпоса-Фольклора.
Этапы развития любовной лирики Тютчева
Периодизацию творчества Федора Ивановича Тютчева чаще всего осуществляют путем разделения на такие этапы: этап раннего творчества – подражание стихам XVIII века, этап становления – появление характерного тютчевского поэтического стиля и заключительный этап – время политических стихов и «денисьевского цикла». Если же рассмотреть эти этапы с точки зрения любовной лирики Тютчева, получится несколько иная картина. Как увлекающаяся личность, лирический и романтический человек, Тютчев неоднократно испытывал на себе чарующее действие влюбленности-любви, отсюда и истоки любовной лирики Тютчева. Его первая любовь – Амалия Лерхенфельд, которой, кстати, и было посвящено знаменитое стихотворение, ставшее впоследствии романсом, «Я встретил Вас…». Именно благодаря присутствию в жизни Федора Ивановича Амалии Лерхенфельд и возникла любовная лирика Тютчева. Однако, эти отношения были недолгими, девушка вышла замуж за другого, а Тютчев через время забылся в новой страсти, которую звали Элеонора Петерсон. Именно Элеонора и стала первою женою поэта. Федор так любил ее, что в день, когда она умерла, он поседел от горя. Любовная лирика Тютчева этого периода полна трагизма, который, впрочем, со временем сменяется счастьем – Федор влюбляется в Эрнестину Дерпберг. Именно она и станет его второй его женой. Конечно, можно разделять этапы развития любовной лирики Тютчева по тем женщинам, которым она была посвящена. Но, с другой стороны, до определенного момента (а именно до 50-х годов XIX века) вся любовная лирика Тютчева была выстроена на чувствах страсти и обожания. Однако в 1850 году приходит новое время в любовной лирике Тютчева – начинается «денисьевский цикл», названный так в честь Елены Александровны Денисьевой, которой увлекся в то время поэт. Эта любовь была так сильна и разрушительна, что ради нее Федор и Елена пожертвовали почти всем, что у них было: семьей, родственниками, карьерой, положением в обществе. Общественное мнение осуждает их связь, но сила притяжения сильнее и они остаются вместе вплоть до смерти Денисьевой. Последний этап в любовной лирике Тютчева наиболее тяжелый и трагичный, что очень сильно отражается на поэзии. При этом, именно этот этап считают самым искренним и сильным из всего творчества поэта.
«Любовь как она есть» в любовной лирике Тютчева
Любовная лирика Тютчева, от самых ранних ее этапов до самых поздних, возвеличивает силу любви.Любовь для поэта «волшебный мир», «живая прелесть», «неразгаданная тайна», «весенняя нега», «земное провиденье» и она же «сон – одно мгновенье», после которого наступит пробужденье. Он понимает быстротечность любви, от того она становится еще ценнее, еще дороже. Любовная лирика Тютчева всем своим видом провозглашает великолепие Любви. Поэт пишет о том, что коль «любовь осталась за тобой, где ж в мире лучшего сыскать?», а следом изрекает философское «жизни блаженство в одной лишь любви». Но любовная лирика Тютчева далеко не всегда созидающая сила, она умеет и нести разрушение. Так, любовь как роковая страсть, как всеразрушающая сила, воспевается в любовной лирике Тютчева времен так называемого «денисьевского цикла». «О как убийственно мы любим», - провозглашает Тютчев, понимая, что в угоду любви приходится губить «что сердцу нашему милей», но любовь жестока – она требует жертв. Любовная лирика Тютчева в этом контексте полна сравнений любви с роком, со смертью, с жестокою судьбой: «роковое слиянье» души с душой родной, «поединок роковой», «блаженство и безнадежность», «встреча роковая», два близнеца – «самоубийство и любовь».
Любовная лирика Тютчева – чиста и сияюща, она живая и полная всевозможных чувств, она переливается как вино на стенках бокала и утверждается извечное «человек жив лишь тогда, когда он любит».
26.Проблема жанра тургеневского романа вообще и "Рудина" в частности рассматривается обычно, как переход от "старой манеры" (слова самого писателя) к новой, от повести к роману. В действительности дело обстоит гораздо сложнее. Еще в начале XIX столетия появились романы Загоскина, Нарежного, Лажечникова, но в большой литературе в сущности не было произведения, которое так же неоспоримо могло быть причислено к жанру романа, как, допустим, позднее "Анна Каренина". Наиболее крупными явлениями литературы были - роман в стихах, поэма в прозе, незаконченный "Арап Петра Великого", "Капитанская дочка" с обозначением "повесть", "Герой нашего времени", состоящий из повестей и новелл, распадающийся на две повести роман "Кто виноват?" и "Обыкновенная история" Гончарова. Западноевропейская традиция, великолепно известная Тургеневу, тоже не удовлетворяла писателя.
В письме к П. Анненкову от 28 октября 1852 года Тургенев говорит о переходе, от старой манеры к новой. Как известно, первая попытка такого рода не удалась Тургеневу, и написанные им главы нового произведения были забракованы литературными друзьями и советчиками писателя, а потом и им самим. Как же представлялся Тургеневу жанр его нового большого произведения? Вот вопрос, который занимает нас в первую очередь.
Не вызывающий возражений ответ на него дан Б. Эйхенбаумом в комментарии к "Рудину": "Сам Тургенев назвал "Рудина" повестью и после журнала перепечатал его в 3-ей части "Повестей и рассказов" (1856), но в предисловии к тому III-ему своего "Собрания сочинений" 1880 года говорит о нем наряду с "Дворянским гнездом", "Накануне", "Отцами и детьми", "Дымом" и "Новью", тем самым как бы выделяя "Рудина" из числа других "повестей" и включая в серию "романов".Это результат ретроспективного отношения к "Рудину" - во время писания и печатания Тургенев, в противоположность брошенному им "роману" 1853 года, называет "Рудина" неизменно "повестью".
Как же в действительности обстоит дело? Автор книги "Теория романа" Б. Грифцов не причисляет к этому жанру "именуемые романами, но всегда, по своей покорной однотемности, остающиеся повестями произведения Тургенева"3. Положим, что Тургенева называли романистом и на Западе, но там в это наименование вкладывали не совсем тот смысл, что в России. Так, братья Гонкуры называют его "le grand et delicat romancier"4, но позже пишут: "... le roman "Eaux printanieres"5, причисляя к жанру романа даже "Вешние воды" - несомненную повесть. Однако современный французский исследователь творчества Тургенева А. Мазон утверждает, что "область тургеневского мастерства имеет свои определенные границы, и папки с рукописями нам с очевидностью показывают, каковы эти границы: Тургенев скорее рассказчик, чем романист"6.
По традиции, главное отличие повести от романа видели в том, что повесть будто бы, в противоположность роману, "продукт чистого вдохновения писателя, не притязающего здесь на решение каких-либо общественных проблем..."7 В том же смысле высказывается о романах Тургенева и М. Клеман. Такой критерий трудно признать достаточным для безоговорочного причисления "Рудина" к жанру романа; дело в том, что, согласно новейшим исследованиям советских ученых, и в повестях 50-х годов, предшествовавших "Рудину", художественное решение "вечных вопросов" не могло отодвинуть на задний план социальных проблем.
Попытаемся разобраться в этом вопросе с помощью некоторых наблюдений над формой. В повестях Тургенева рассказ о событиях часто ведется от первого лица, в романах же повествователем выступает сам автор. "Рудин" и здесь занимает промежуточное положение. Автор как будто держит все нити повествования в своих руках, но на каждом шагу замолкает, чтобы дать слово для рассказа о событиях своим героям: то Лежневу, то Рудину. Таким образом, никакого принципиального различия между ранними повестями и "Рудиным" усмотреть не удается. Разница здесь определяется степенью насыщенности произведений общественным содержанием да еще, пожалуй, глубиной психологического анализа характеров. По существу же и там и здесь Тургенев остается автором произведений социальных, психологических и философских, лишая нас возможности провести резкую грань между социальным романом и психологической повестью. Количественная разница вряд ли может служить надежным критерием в вопросах стиля, и "Рудин" предстает пред нами как произведение, занимающее в жанровом отношении промежуточное положение между повестью и романом8. Известно, что "Рудина" почти всегда называют романом, но это следует отнести на счет литературной традиции, которая идет от издания сочинений Тургенева 1880 года.
Чтобы уточнить жанр "Рудина", следует иметь в виду замечание некоторых исследователей о том, что это произведение мемуарное. Но этого мало. Размышления над вопросами композиции проливают дополнительный свет на сложную проблему жанра. В самом деле, для чего в таком небольшом сравнительно произведении столь растянутая экспозиция? Вся первая глава с точки зрения сюжета здесь выглядит совершенно лишней. Роман смело мог начинаться со слов "Дом Дарьи Михайловны Ласунской считался чуть ли не первым по всей ...ой губернии" и т. д., которыми открывается глава вторая. Но дело-то в том, что все начало, с неприхотливым сельским пейзажем, с серией портретных зарисовок разных и по характеру, и по общественному положению людей, с обилием диалогов, с изображением нищей и темной жизни крепостных, - вся первая глава овеяна тем неповторимым ароматом, которым дышит каждая страница "Записок охотника".