ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 14.09.2019
Просмотров: 5827
Скачиваний: 8
В то же время проблемный очерк всегда можно достаточно легко отличить от проблемной статьи. Наиболее важное отличие состоит в том, что в проблемном очерке развитие проблемной ситуации никогда не представляется, так сказать, «в голом виде», т.е. в виде статистических закономерностей или обобщенных суждений, выводов и т.п., что свойственно статье как жанру. Проблема в очерке выступает как преграда, которую пытаются преодолеть вполне конкретные люди с их достоинствами и недостатками. На поверхности той или иной деятельности, которую исследует очеркист, проблема очень часто проявляется через конфликт (или конфликты), через столкновения интересов людей. Исследуя эти конфликты, их развитие, он может добраться до сути проблемы.
При этом наблюдение за развитием конфликта в очерке обычно сопровождается всевозможными переживаниями как со стороны героев очерка, так и со стороны самого автора. Пытаясь осмыслить суть происходящего, журналист часто привлекает всевозможные ассоциации, параллели, отступления от темы. В очерке – это обычное дело, в то время как в проблемной статье они неуместны. Написать проблемный очерк, не разбираясь в той сфере деятельности, которая в нем затрагивается, невозможно. Лишь глубокое проникновение в суть дела способно привести автора к точному пониманию той проблемы, которая лежит в основе исследуемой ситуации, и соответствующим образом описать ее в своем очерке5.
Путевой очерк
Путевой очерк, как и некоторые другие журналистские жанры (например, заметка, отчет, корреспонденция, обозрение), относится к наиболее ранним формам текстов, ознаменовавших становление журналистики. Очевидно, это объясняется тем, что подобная путевому очерку форма отображения действительности была чуть ли не первой в художественной литературе6. А поэтому являлась хорошо освоенной, что и помогло ей быстро закрепиться на страницах периодической печати, как только та возникла.
Авторами, прославившими путевой очерк как жанр российской литературы и журналистики в XIX в., стали А.С. Пушкин («Путешествие в Арзрум»), Н.И. Новиков («Отрывок путешествия в И***Т***»), А.Н. Радищев («Путешествие из Петербурга в Москву»), А.А. Бестужев («Поездка в Ревель»), А.П. Чехов («Остров Сахалин»), И.А. Гончаров («Фрегат «Паллада»). Много прекрасных путевых очерков было создано публицистами советского времени, например И.А. Ильфом и Е.П. Петровым, И.Г. Эренбургом, М.А. Шагинян, М.Е. Кольцовым, Ю. Смуулом, В.В. Маевским, В.М. Песковым и другими журналистами7.
Из всех очерковых форм путевой очерк в наибольшей мере претендует на авантюрность сюжета (первоначальный смысл слово «авантюра» – «приключение»). Подобная авантюрность задается самим характером подготовки данного типа публикации. Поскольку путевой очерк представляет собой описание неких событий, происшествий, встреч с разными людьми, с которыми автор сталкивается в ходе своего творческого путешествия (поездки, командировки и пр.), то и сюжет очерка отражает собой последовательность этих событий, происшествий, встреч, являющихся содержанием путешествия (приключений) журналиста. Разумеется, хороший путевой очерк не может быть простым перечислением или изложением всего, что автор увидел в течение своей поездки. Да и опубликовать все увиденное журналистом вряд ли сможет себе позволить то издание, для которого готовится очерк. Так или иначе, но очеркисту приходится отбирать самое интересное, самое важное. Что посчитать таким самым интересным и важным – зависит от того замысла, который складывается у него в ходе путешествия. Разумеется, замысел может возникнуть и задолго до творческой поездки. Исходным материалом для него могут стать как прошлые личные наблюдения журналиста, так и полученная вновь информация из тех же газет, журналов, радио и телевидения. Но не исключено, что журналист получит определенное задание от своего редактора или замысел возникнет под воздействием каких-то иных факторов (скажем, в результате участия журналиста в какой-то политической акции). Как и в ходе подготовки любого серьезного и объемного материала (а путевые очерки именно такими и бывают), в ходе подготовки очерка, уже на стадии сбора сведений, этот замысел может быть скорректирован или даже кардинально изменен – все зависит от характера той информации, которая попадет в распоряжение журналиста.
Именно на этот полностью сформировавшийся замысел или, как его еще по-иному называют, основную идею будущего произведения и должны работать все собранные автором в ходе творческой командировки факты и впечатления. Если же они выходят за рамки такого замысла, то их приходится оставить в журналистском блокноте.
Путевые очерки могут преследовать самые разные цели. Так, главным для журналиста может стать показ того, как в разных городах, районах, через которые он проезжает, решается какая-то одна проблема (например, как государство заботится об инвалидах). Он может поставить перед собой и цель иного плана, например исследовать, как население разных городов проводит свободное от работы время, какое хобби предпочитает. Может рассказать о том, как сохраняются памятники культуры на том маршруте, которым он следует. Или он может встретиться с проживающими в населенных пунктах, через которые проезжает, участниками Великой Отечественной войны, имеющими звание Героя Советского Союза или являющимися полными кавалерами ордена Славы. Таких целей существует бесконечное множество. В результате их реализации могут появиться самые разные по содержанию путевые очерки. В любом случае журналист должен уметь использовать те преимущества, которые предоставляет ему путевой очерк. И прежде всего – сам факт своего перемещения «во времени и пространстве», с тем чтобы придать очерку динамичную форму, чтобы позволить читателю почувствовать все напряжение и «прелести» путешествия и сделать его тем самым «соучастником» своей командировки, своего поиска.
1См.: Горький M. A.-O. Жиге // Собр. соч.: В 30 т. М., 1953. Т. 30. С. 145.
2См.: Ампилов В.А. Современный газетный очерк. Минск, 1972.
3См.: Беневоленская Т.А. Портрет современника. М., 1983.
4Уроки Аграновского. М., 1976. С. 259–269.
5См.: Уроки Аграновского. М., 1976. С. 269–270.
6Маслова Н.М. Путевые заметки как публицистическая форма. М., 1977. С. 5–27.
7См.: Станиславлева В.Н. Советский очерк о зарубежных странах... М., 1979.
Фельетон
Название этого жанра происходит от французского слова «feuille», которое переводится как «лист; листок». Листком в свою очередь, называли приложение к газете, которое обычно размещалось в нижней части полосы и отделялось от остальной части газеты жирной линией. В отечественной журналистике эта часть газетной полосы называлась подвалом. Здесь располагались не только материалы, которые напоминают по своему типу современные фельетоны, но и произведения, которые сейчас называются отчеты, рецензии, обзоры литературы и т.п. Появление таких подвалов в газетах исследователи относят к XVIII в. Со временем понятие «фельетон» стало применяться только по отношению к одному виду текстов, о котором и идет здесь речь. Отечественную журналистику прославили такие выдающиеся фельетонисты, как М.Е. Салтыков-Щедрин, В.М. Дорошевич, А.В. Амфитеатров, М.Е. Кольцов, И.А. Ильф и Е.П. Петров, С.Д. Наринъяни, Э.Я. Пархомовский и многие другие. В советской журналистике фельетон занимал исключительно важное место. Но с началом реформ в нашей стране этот жанр почти исчез со страниц газет и журналов. И это произошло не случайно. В большой мере данное «падение» жанра объясняется его особенностями. В чем они состоят?
Прежде всего в том, что фельетон – это средство осмеяния какого-то зла. Именно в этом качестве оно использовалось соответствующими учредителями СМИ (в лице Агитпропа) на протяжении многих десятков лет. Когда у СМИ появились новые учредители в лице «денежных мешков», всевозможных «администраций», «олигархов», «финансово-промышленных групп» и т.п., то было бы странно ожидать от них осмеяния тех дел, которые творились в основном по их воле (или неразумению) и большей части населения России представлялись как зло. Кроме того, на фоне всевозможных «расследований», «сливов», бесконечного потока компромата, с помощью которых разные политические силы в течение десятилетия дрались за власть, фельетон просто не мог выглядеть «ударным» жанром. Наступление определенной стабилизации в стране, наметившаяся тенденция возрождения моральных ориентиров в жизни общества, несомненно, будут способствовать укреплению позиций фельетона.
Не в малой степени утрата современным фельетоном некогда ведущих позиций на страницах прессы объясняется и недостаточно высоким уровнем квалификации современных фельетонистов. Даже у тех из них, кто достойно представляет нынешний фельетон, нередко можно обнаружить досадные промахи.
Из
публикации «Бумаготворительный
падеж»
(Новая газета. 1–7 ноября.
1999)
Белинского – вареного и вяленого – Гоголя только и можно будет найти вскоре на московских базарах.
Две пенсионерки считали свои трофеи после посещения близлежащего рынка.
– Вот, гляди, – говорила одна из них своей подруге. – Повезло мне как! Укупила кило Чернышевского по дешевке – корешок слегка подгнил. Иванова книженцию «Вечный зов» удалось у одной деревенской бабки выторговать за рупь двадцать.
– Ты, Макаровна, смотри, Чернышевского надо с луком жарить и непременно на сале. Да и отбить колотушкой не помешает – жестковат! – поучала ее соседка. – А вот «Вечным зовом» ты всенепременно отравишься. Ты бы лучше принесла с базара Белинского и Гоголя, как советовал русский поэт Н.А. Некрасов. Я его тут жевала надысь и такие строчки прочла:
– «Эх, эх, настанет времечко, когда мужик не Блюхера и не милорда глупого – Белинского и Гоголя с базара понесет!»
...Спешу порадовать тебя, дорогой читатель, что уже вышла в свет самоедская книга о вкусной и здоровой пище. С замечательными многоцветными иллюстрациями, которые можно есть в сыром виде.
И все же, кроме целлюлозы с типографской краской, человеческий организм требует белков, жиров и углеводов. Об аминокислотах я уже и не говорю – не до того сейчас.
Переход населения Москвы исключительно на питание книгами (по-научному – библиофобия) происходил постепенно в процессе депортации из Белокаменной лиц кавказской национальности с присущими им фруктами, овощами, мясопродуктами.
Но данный процесс протекал прискорбно вяло, а хурма, гранаты и курага фактически оскорбляли своим присутствием на рыночных прилавках все московское начальство оптом и в розницу.
Кроме того, часто возникали скандалы по поводу выдворения из Москвы по ошибке османских турок, израильских евреев и североамериканских индейцев. После того как представитель племени апачей въехал на коне в мэрию и объявил Тверскую улицу тропой войны, столичное правительство пришло к выводу, что одно дело – нарушать Конституцию и совсем другое – выходить на тропу войны с воинственными апачами и прочими индейцами. Окончательно стало ясно, что выселение граждан из Москвы, исходя из формы носа и цвета лица, начинает себя изживать. Помимо того, военные эксперты мэрии заявили, что солнцевская и люберецкая группировки не станут воевать с индейцами, насмотревшись по телевизору фильмов с Чаком Норрисом.
И тогда на свет божий появилось новое трогательное сочинение московских властей. Они издали историческое распоряжение «О создании общественного совета по русскому языку при мэре Москвы». В разделе «Задачи и цели совета» в числе главных задач данного синклита объявлено создание в столице «благоприятных условий для функционирования русского языка». Конечно, этот самый язык без видимых потерь пережил монгольскую оккупацию, варяжские вторжения, стерпел он и возведение на княжеский трон не русскоязычного Рюрика вместе с Трувором, который вообще на нашей мове ни му-му, а также Синеусом, каковой по-древнескандинавски знал всего несколько матерных слов.
Потом вместе со своей византийской царевной появилась чертова уймища греков, от которых остался один только двуглавый орел на нашем гербе. Почти во всех российских императорах текла немецкая кровь, а вплоть до конца прошлого века весь высший свет говорил исключительно по-французски. Толстой Лев, так тот вообще зарвался: начал свой роман «Война и мир» с целой страницы иностранного текста.
Надо прямо сказать, что в условиях царизма никто специально не заботился о создании благоприятных условий для функционирования. Если кто не знает, то Пушкин, Лермонтов, Тютчев и Фет писали на русском языке. Достоевский и Жуковский – тоже.
Сам я сегодня утром из монгольского языка припомнил только «Улан-Батор», из греческого «олимпиада», а из немецкого «вас стоит дас?». То есть не так уж извратили русскую речь иноземные наречия.
Но все это, конечно, ерунда. Главное, теперь на законном основании любой представитель закона с резиновой палкой может схватить лицо любой национальности и обвинить его во вредительском искажении падежей и террористическом произношении глаголов. После этого начинается изучение дательного падежа в русских купюрах или винительный падеж с кутузкой и высылкой.
Или вот еще интересная задумка: схватишь это самое лицо в спящем виде, будишь демократизатором по башке и вежливо просишь сто раз быстро и без ошибок произнести: «Тридцать три корабля лавировали, лавировали, да не вылавировали!»
Тут уж на рынке никого не останется. Гарантия железная, Белинский и Гоголь обеспечены.
А еще новая затея рекомендует содействовать созданию «кодекса речевого поведения» для сотрудников газет и подготовку государственных стандартов по русскому языку. Вообще-то любой грамотный человек знает кодексы и стандарты по русскому языку. Это словари и элементарные учебники. Так что, кроме тотального опустошения рынков, эта идея ничего не дает. Это с одной стороны. А с другой – не пойти ли вам куда подальше за пределы великого и могучего русского языка? Ибо людей, которые пишут: «Создание условий для функционирования русского языка», – надо высылать из Первопрестольной не задумываясь. Ведь эта ошибка описана даже в учебниках по стилистике для первого курса. Называется она – нанизывание падежей. В нашем случае – глупостей.
В чем упущения данного фельетона? Прежде всего – в его недостаточной логико-содержательной стройности. Как мы уже заметили выше, автор заявил свою основную мысль во врезке к данной публикации. И суть ее заключается в утверждении, что на московских «базарах» (то бишь – рынках) скоро нечего будет купить. Что же в тексте служит доказательством в пользу этой мысли? Первое – это сообщение о том, что из Москвы, по мнению автора, выселяют так называемых «лиц кавказской национальности».
И действительно, как известно, после взрывов террористами домов в Москве осенью 1999 г. правительство города приняло ряд мер, ужесточающих порядок пребывания иногородних граждан в городе. В том числе, ряд их был выдворен за пределы столицы. Это так. И возможно, об этом можно и нужно было писать в фельетоне, по крайней мере этот факт «работает» на главную мысль фельетониста, подтверждает ее. Но этот факт представлен в тексте в виде общих рассуждений о том, что кого-то из города выселяют и это ведет к ухудшению положения на рынках. Конкретных примеров, к сожалению, нет.
Очевидно, это понимает и автор. Поэтому он привлекает другой, более конкретный факт – создание совета по русскому языку при мэре Москвы. И здесь возникает вопрос: а о чем этот факт свидетельствует? Судя по тексту, автор полагает, что этот совет будет бороться с ...иногородними? Или еще с кем-то? Это абсолютно неясно! Ведь программа работы этого Совета в тексте в нужной мере не раскрывается. Поэтому искусственность «привязки» создания совета по русскому языку к возможному(!) ухудшению ситуации на рынках города становится вполне очевидной. По крайней мере, если она (такая связь) реально существует, то в фельетоне отнюдь никак не проявлена.
Будущие недостатки фельетона обычно «закладываются» еще до его написания – на подготовительном этапе. В чем особенности подготовки к созданию фельетона? Главная из них – поиск так называемого «фельетонного факта». Поиск этот идет не всегда осознанно. И происходит так нередко потому, что автор не всегда до конца осознает специфику фельетона как сатирического жанра и отождествляет его задачи с задачами, скажем, критической статьи, реплики и пр. Если это происходит, то ему нетрудно принять любой «острый» факт (который вполне можно было бы, к примеру, использовать в той же реплике) за факт, достойный описания в фельетоне. Но для фельетона подходит только особый факт, а именно – содержащий в гипертрофированном виде черты, типичные для явлений того класса, к которому он относится. Причем это должны быть черты, достойные осмеяния (нельзя, например, высмеивать трагические события). Разумеется, фельетон может строиться не на одном факте, а на их совокупности, что чаще всего и происходит. В этом случае типичное выступает как определенная закономерность, связывающая ряд отдельных фактов. А факты в свою очередь выступают как опорные точки сатирической типизации, т.е. создания сатирического образа определенного жизненного явления, которое таким путем сводится до уровня ущербного.