Файл: Зависть и благодарность. Исследование бессознательных источников.doc
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 10.11.2019
Просмотров: 871
Скачиваний: 5
V Сейчас я хотела бы упомянуть случай другого пациента, у которого тенденция к депрессии также сопровождалась компульсивный потребностью в возмещении вреда; его амбиции, соперничество и зависть, сосуществуя со многими хорошими чертами характера, постепенно анализировались. Однако потребовалось несколько лет 42, пока зависть к груди, ее творческой силе и желание испортить их, которое было значительно отщеплено, были полностью пережиты пациентом. Перед этим в анализе у него был сои, который он описывал как <забавный>: он курил трубку, которая была набита моими статьями, вырванными из одной из моих книг. Вначале он выразил большое удивление из-за этого, потому что <печатные страницы не курят>. Я проинтерпретировала это как малозначительную особенность сна; главное же его значение в том, что он вырвал мои статьи и уничтожил их. Я также указала, что разрушение моих статен имело анально-садистскую природу, выразившуюся в выкуривании их. Он отрицал эти агрессивные атаки, поскольку, наряду с сильными процессами расщепления, у него была большая склонность к отрицанию. Другим аспектом этого сна было то, что персекуторные чувства вошли в связь с анализом. Предыдущие интерпретации вызвали негодование и ощущалось как что-то, что нужно <положить в трубку и выкурить>. Анализ сна помог пациенту осознать свои деструктивные импульсы к аналитику и то, что они были простимулированы ситуацией ревности, возникшей днем раньше; они вращались вокруг чувства, что кто-то другой более ценен мне, чем он. Но полученный инсайт не привел к пониманию его зависти к аналитику, хотя она ему и была проинтерпретирована. У меня, однако, не было сомнений, что это проложило путь материалу, в котором деструктивные импульсы и зависть постепенно становились все более и более ясными. Кульминация возникла на поздней стадии анализа, когда все эти чувства в отношении аналитика вернулись к пациенту во всей их силе. Пациент рассказал сон, который он опять описал как <забавный>: он мчался с большой скоростью, как будто на автомобиле. Он стоял на полукруглом необычном устройстве, сделанном им из проволоки или из <атомного вещества>. Как он сказал, <оно поддерживало мое движение>. Внезапно он заметил, что устройство, на котором он стоит, разваливается на части, и это привело его в замешательство. Он проассоциировал на полукруглый предмет, что это грудь и эрекция пениса, подразумевая свою потенцию. Его чувство вины из-за неправильного использования анализа и из-за деструктивных импульсов, адресованных мне, вторглось в этот сон. В своей депрессии он почувствовал, что меня нельзя защитить, и там было много материала, связанного с другими сходными тревогами, частично даже сознательными, что он не был способен защитить свою мать, когда его отец отсутствовал во время войны и после этого. Его чувство вины по отношению к матери и ко мне к тому времени было во многом проанализировано. Но незадолго перед этим он подошел как раз к тому, что именно его зависть была разрушительной для меня. Его чувства вины и несчастность были еще сильнее, потому что одной частью своей души он был благодарен аналитику. Фраза <оно поддерживало мое движение> показывала, как важен был для него анализ, что он был предварительным условием его потентности в широком смысле слова, т. е. условием успеха всех его желаний. Осознание им зависти и ненависти ко мне пришло, как шок, и имело следствием сильную депрессию и чувство никчемности. Я считаю, что шок такого рода, о котором я сейчас рассказываю в нескольких случаях, является результатом важного шага в исцелении расщепления между частями Я и, таким образом, стадией в продвижении к интеграции Эго. Более полное осознание им своих амбиций и зависти пришло к нему на сеансе, последовавшем за вторым сном. Он говорил, что знает свои пределы и, как он выразился, не ожидает, что покроет себя и свою профессию славой. В этот момент, все еще под влиянием сна, он понял, что то, как он это сказал, показывает силу его амбиций и завистливое сравнение себя со мной. После первоначального удивления это осознание стало для него полностью убедительным.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
I Я много раз отмечала, что главным звеном моей техники является подход к тревоге. Для меня очевидно, что уже с самого рождения тревоги возникают вместе с защитами против них. Как я указывала в предыдущем разделе, первая и наиболее важная функция Эго - это справляться с тревогами. Я даже думаю, что, вероятно, первоначальная тревога, вызванная угрозой внутреннего инстинкта смерти, может быть причиной того, почему Эго начинает действовать с самого рождения. Эго постоянно защищает себя от боли и напряжения, которые вызывает тревога, и поэтому начинает использовать защиты с самого начала постнатальной жизни. В течение многих лет я придерживалась взгляда, что большая или меньшая способность Эго выдерживать тревогу является конституциональным фактором, который сильно влияет на развитие защит. Если способность Эго к овладению тревогой недостаточна, Эго может регрессивно вернуться к более ранним защитам или будет вынуждено к чрезмерному использованию защит соответствующей стадии. В результате персекуторная тревога и способы овладения ею могут быть так сильны, что проработка депрессивной позиции будет впоследствии нарушена. В некоторых случаях, особенно психотического типа, мы с самого начала встречаемся с защитами такой явно непроницаемой природы, что иногда кажется невозможным их проанализировать. Сейчас я перечислю некоторые из защит против зависти, с которыми обычно встречалась в ходе своей работы. Некоторые из наиболее ранних защит, много раз описанные раньше, такие как всемогущество, отрицание, расщепление, подкрепляются завистью. В одной из первых глав я предположила, что идеализация служит защитой не только против преследования, но и против зависти. У младенцев, если нормальное расщепление между хорошим и плохим объектом не было с самого начала достигнуто, эта неудача, связанная с чрезмерной завистью, часто приводит к расщеплению между всемогуще идеализированным и очень плохим первичными объектами. Превознесение объекта и его даров - это попытка уменьшить зависть. Однако если зависть очень сильна, то она, вероятно, рано или поздно обернется против первичного идеализированного объекта и против других людей, которые в процессе развития замещали этот объект. Как и предполагалось мной ранее, если не происходит фундаментального нормального расщепления любви и ненависти, хорошего и. плохого объектов, то между ними возникает путаница.43 Я считаю это основой любой путаницы (спутанности) у человека: как при тяжелых состояниях спутанности, так и в ее мягких формах, таких как нерешительность, - всегда проявляются трудности делать выводы и нарушается способность к ясному мышлению. Но спутанность также используется как защита: это можно видеть на всех уровнях развития. Спутанность по поводу того, является ли данный заменитель первичной фигуры хорошим или плохим, создает некий противовес преследованию и вине по поводу порчи первичного объекта и нападения на него посредством зависти. Борьба с завистью приобретает другой характер, если вместе с депрессивной позицией существует чувство вины. Даже у людей, у которых зависть не чрезмерна, их заинтересованность объектом, идентификация с ним, страх его потери и повреждения его творческих способностей являются важным фактором, определяющим трудность проработки депрессивной позиции. Бегство от матери к другим людям, которыми восхищаются и которых идеализируют, чтобы избежать враждебных чувств к наиболее важному, вызывающему зависть (и потому ненависть) объекту - груди, становится также способом сохранения груди, что означает сохранение матери.44 Я много раз указывала, что наиболее важное значение имеет способ, которым осуществляется переход от первого объекта ко второму - отцу. Если зависть и ненависть преобладают, эти эмоции до определенной степени переносятся на отца или сиблингов и позже на других людей, и вследствие этого механизм бегства терпит неудачу. С уходом от первичного объекта может быть связано распыление направленных на пего чувств, что на последующих стадиях развития может вести к промискуитету. Расширение объектных отношений в младенчестве - это нормальный процесс. В той мере, в какой отношение с новым объектом становится частичной заменой любви к матери, а не преобладанием бегства от ненависти к ней, новый объект помогает, становясь компенсацией неизбежного чувства потери уникального первого объекта - потери, исходящей из депрессивной позиции. Любовь и благодарность тогда в той или иной мере сохраняются в новых отношениях и одновременно, в той или иной степени, отделяются от чувств к матери. Однако если распыление эмоций преимущественно используется как защита против зависти и ненависти, то такие защиты не становятся основой стабильных объектных отношений, т.к. они находятся под влиянием остающейся враждебности к первому объекту. Защита от зависти часто приобретает форму обесценивания объекта. Как я предположила, порча и обесценивание присущи зависти. Обесцененному объекту можно больше не завидовать. Это приложимо и к идеализируемому объекту, который обесценивают и потому больше не идеализируют. То, как быстро рушится эта идеализация, зависит от силы зависти. Но обесценивание и неблагодарность присущи каждому уровню развития как защиты от зависти и у некоторых людей являются характерными для их объектных отношений. Я имею в виду тех пациентов, которые в ситуации переноса после интерпретации, которая несомненно помогла им, критикуют ее до тех пор, пока от нее не останется ничего хорошего. Например, пациент, который во время предыдущего сеанса пришел к успешному решению внешней проблемы, начинает следующий сеанс с заявления, что я очень досаждаю ему, т. к. накануне вызвала у него слишком сильную тревогу, заставив рассмотреть эту проблему. Оказывается также, что он тогда чувствовал, будто я обвиняю и обесцениваю его тем, что он не может принять решения до тех пор, пока проблема не проанализирована нами. Только после некоторого размышления пациент смог признать, что анализ действительно оказал ему помощь. Защита, присущая более депрессивным типам - это обесценивание себя. Некоторые люди могут быть неспособны к развитию своих талантов и их успешному использованию. В других случаях это отношение возникает только в определенных ситуациях, когда есть опасность соперничества со значимой фигурой. Обесценивая свои таланты, они одновременно отрицают зависть и наказывают себя за нее. В анализе можно увидеть, однако, что обесценивание себя вновь пробуждает зависть к аналитику, которому приписывается превосходство, особенно потому, что пациент обесценил себя. Лишение себя успеха имеет, конечно, много детерминант, что справедливо и по отношению к другим установкам, на которые я ссылаюсь.45 Но я обнаружила, что одними из наиболее глубоких корней этой защиты являются переживания вины и несчастья из-за неспособности сохранить хороший объект, которые связаны с завистью. Люди, у которых хороший объект установлен недостаточно устойчиво, тревожатся, как бы не испортить или не потерять его из-за конкурентных и завистливых чувств, и потому избегают успеха и соперничества. Другая защита против зависти тесно связана с жадностью. Импернализуя грудь с такой жадностью, что в его душе она становится его исключительной собственностью и контролируется им, младенец чувствует, что все хорошее, что он приписывает ей, будет принадлежать ему. Он использует это для противодействия зависти. Но сама жадность, с которой он осуществляет эту интернализацию, содержит в себе вирус неудачи. Как я говорила раньше, хороший объект, который прочно установлен и поэтому ассимилирован, не только любит субъекта, но и любим им. Это, как я считаю, является характерным в отношениях с хорошим объектом, но не приложимо или приложимо в меньшей степени к отношениям с идеализированным объектом. Из-за властного и насильного собственничества хороший объект, как это ощущает сам человек, превращается в разрушенного преследователя, и последствия зависти не могут быть предотвращены в достаточной мере. Напротив, если человек терпимо относится к своему любимому, то он проецирует это на других, которые поэтому становятся дружественными фигурами. Частым способом защиты является пробуждение зависти в других людях с помощью своих собственных успехов, удач или того, чем человек обладает, что приводит к оборачиванию ситуации зависти. Неэффективность этого метода связана с тем, что он дает толчок персекуторной тревоге. Завистливые люди, в частности завистливый внутренний объект, являются, кажется, наихудшими преследователями. Другой причиной непрочности этой защиты является ее связь с депрессивной позицией. Желание заставить других людей, особенно любимых, завидовать и переживание триумфа над ними порождают вину и страх за их повреждение. Пробудившаяся тревога нарушает удовольствие обладания собственностью и вновь увеличивает зависть. Есть и другая нередкая защита - удушение чувств любви и интенсификация ненависти, - поскольку это менее болезненно, чем выносить вину, порождаемую сочетанием любви, ненависти и зависти. Все это может не выражать себя как ненависть, а принимать вид безразличия. К этому примыкает защита, заключающаяся в уклонении от контактов с людьми. Потребность в независимости, которая, как нам известно, является нормальным явлением развития, может подкрепляться, чтобы избежать благодарности или вины из-за неблагодарности и зависти. В анализе мы обнаруживаем, что бессознательно эта независимость полностью фальшива: индивид остается зависимым от своего внутреннего объекта. Герберт Розенфельд4G описал особый метод работы в ситуации, когда отщепленные части личности, включая особенно завистливые и деструктивные, сводятся вместе, и пациент с аналитиком предпринимают шаги по их интеграции. Он показал, что действие вовне, в той мере, в какой оно используется для избегания интеграции, становится защитой от тревог, вызванных принятием завистливой части себя. Я, конечно же, описала не все защиты от зависти, поскольку их количество бесконечно. Они тесно взаимосвязаны с защитами от деструктивных импульсов и персекуторной и депрессивной тревог. То, насколько они успешны, зависит от многих внешних и внутренних факторов. Как уже было упомянуто, если зависть сильна и поэтому склонна проявляться во всех объектных отношениях, защиты от нее, видимо, ненадежны; в то время как защиты, направленные против деструктивных импульсов, в которых зависть не преобладает, оказываются более эффективными, хотя они и могут накладывать на личность запреты и ограничения. Когда шизоидные и параноидные черты преобладают, защиты от зависти не могут быть успешны, поскольку атаки человека на предмет зависти ведут только к усилению чувства преследуемоеT, и он может справиться с ними только посредством новых атак, т. е. путем усиления деструктивных импульсов. Таким образом, устанавливается порочный круг, разрушающий способность противостоять зависти. Особенно это относится к случаям шизофрении и до некоторой степени объясняет трудности при их лечении.47 Исход является более благоприятным, если существуют хотя бы частичные отношения с хорошим объектом, поскольку это также означает, что депрессивная позиция частично проработана. Переживание депрессии и вины подразумевает желание уберечь любимый объект и ограничить зависть. Те защиты, которые я перечислила, а также многие другие образуют часть негативной терапевтической реакции, потому что они являются мощным препятствием для способности взять то, что дает аналитик. Я уже ссылалась на некоторые формы зависти к аналитику. Когда пациент способен испытывать благодарность - а это значит, что в эти моменты он менее завистлив, - он намного более способен получить выгоду от анализа и объединить те достижения, которых он уже добился. Другими словами, чем больше депрессивные черты доминируют над шизоидными и параноидными чертами, тем благоприятнее перспективы излечения. Стремление возместить вред и потребность помочь объекту зависти - это очень важные средства противодействия зависти. В конечном счете это означает противодействие деструктивным импульсам путем оживления чувства любви.
II Поскольку я несколько раз упоминала о спутанности, было бы полезно перечислить некоторые из важнейших состояний спутанности в порядке их возникновения на различных стадиях развития и в различных ситуациях. Я часто указывала48, что с начала постнатальной жизни начинают действовать уретральные и анальные (и даже генитальные) либидинальные и агрессивные желания - хотя и при доминировании оральных - и что в течение нескольких месяцев отношения с частичными объектами перекрываются с отношениями с целыми людьми. Я уже обсуждала те факторы - в частности сильные параноидно-шизоидные черты и чрезмерную зависть, - которые с самого начала смазывают различение и нарушают успешное расщепление между хорошей и плохой грудью; это подкрепляет спутанность младенца. Я считаю очень существенным прослеживание в анализе всех состояний спутанности у пациента, даже наиболее серьезных состояний при шизофрении, вплоть до этой ранней неспособности различать хороший и плохой первичные объекты; хотя защитное использование спутанности против зависти и деструктивных импульсов тоже должно приниматься нами в расчет. Попробую перечислить несколько возможных последствий этого раннего нарушения: преждевременное появление чувства вины, неспособность младенца переживать вину и преследование независимо Друг от друга и следующее из этого усиление персекуторной тревоги были уже отмечены мною выше; я также уже привлекала внимание к значению спутанности между родителями, являющейся результатом укрепления, благодаря зависти, комбинированной родительской фигуры. Я связываю преждевременное начало генитальности с бегством от оральности, ведущим к усилению спутанности между оральными, анальными и генитальными тенденциями и фантазиями. Другими факторами, уже очень рано делающими вклад в спутанность и растерянное состояние души, являются проективная и интроективная идентификации, т. к. они могут приводить к временному размыванию способности разделять себя и объекты, внутренний и внешний мир. Такая спутанность препятствует осознанию психической реальности, которая способствует пониманию и реалистическому восприятию реальности внешней. Недоверие и страх перед приемом психической пищи ведут свое начало от недоверия к тому, что предлагала испорченная завистью грудь. Если с самого начала хорошая пища путается с плохой, позже это приводит к нарушению способности к ясному мышлению и установлению стандартов и ценностей.
Все эти нарушения, которые, с моей точки зрения, связаны также с защитой от тревоги вины и вызываются ненавистью и завистью, проявляются как трудности в обучении и в развитии интеллекта. Я не беру при этом в расчет различные другие факторы, вызывающие эти трудности. Те состояния спутанности, которые я бегло перечислила и в возникновение которых вносит свой вклад интенсивный конфликт между деструктивными (ненависть) и интегрирующими (любовь) тенденциями, являются до определенной степени нормальными. По мере интеграции и успешной проработки депрессивной позиции, которая включает большее прояснение внутренней реальности, восприятие внешнего мира становится более реалистическим - это тот результат, который в норме достигается во второй половине первого года и в начале второго года жизни.49 Эти изменения, в основном, связаны с ослаблением проективной идентификации, являющейся частью параноидно-шизоидных механизмов и тревог.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
I Сейчас я попробую дать краткое описание трудностей, характерных для прогресса в анализе. Требуется длительная и болезненная работа для того, чтобы пациент стал способен встретиться со своей завистью и ненавистью. Хотя чувства соперничества и зависти знакомы большинству людей, их наиболее глубокие и ранние проявления, переживаемые в ситуации переноса, очень болезненны, и поэтому пациенту очень трудно признать их. То сопротивление, которое мы находим как в мужских так и в женских случаях при анализе Эдиповой ревности или враждебности, хотя и бывает очень сильным, но не достигает той интенсивности, с которой мы сталкиваемся при анализе зависти и ненависти к груди. Помощь пациенту в прохождении через эти глубокие конфликты и страдания - это наиболее эффективное средство повышения его стабильности и интеграции, поскольку она позволяет ему с помощью переноса более прочно установить свой хороший объект, укрепить любовь к нему и приобрести уверенность в себе. Нет нужды говорить, что анализ этих самых ранних отношений включает в себя исследование и более поздних и позволяет аналитику более полно понять взрослую личность пациента. В ходе анализа мы должны быть готовы встретиться с колебаниями между улучшениями и откатами назад. Это может проявляться по-разному. Например, пациент испытывает благодарность и высоко оценивает мастерство аналитика. Это мастерство, предмет восхищения, скоро становится поводом к зависти; зависть может уравновешиваться гордостью за обладание хорошим аналитиком. Если гордость пробуждает чувство собственника, то может произойти оживление инфантильной жадности, которую можно описать следующими словами: у меня есть все, чего я хочу; моя хорошая мать целиком принадлежит мне. Такая жадная и контролирующая установка приводит к порче отношений с хорошим объектом и порождает вину, которая вскоре может привести к другой защите: например, я не хочу повредить материаналитику, я лучше воздержусь от принятия ее даров. В этой ситуации оживает ранняя вина за отвержение молока и любви, даваемых матерью, поскольку помощь аналитика не принимается. Пациент также переживает вину, поскольку он лишает себя самого (хорошую часть себя) улучшения и помощи и упрекает себя за то, что он взвалил на аналитика слишком тяжелое бремя, недостаточно сотрудничая с ним; так что он чувствует, что эксплуатирует аналитика. Такое отношение пациента может перемежаться с персекуторной тревогой, что у него будут украдены его защиты и эмоции, все его мысли и идеалы. При состояниях сильной тревоги в мыслях пациента, кажется, не существует другой альтернативы кроме как украсть или быть обокраденным. Защиты, как я предполагаю, продолжают действовать, даже когда приходит большее понимание. Каждый шаг, приближающий к интеграции, и пробуждаемая этим тревога могут вести к еще более сильному проявлению ранних защит и даже к появлению новых защит. Мы должны также ожидать, что первичная зависть будет возникать снова и снова, и мы будем сталкиваться с повторяющимися колебаниями эмоционального состояния. Например, если пациент чувствует себя презираемым и потому униженным в своих отношениях с аналитиком, которому он в тот момент приписывает доброту и терпение, то очень скоро зависть к аналитику может проявиться вновь. Несчастность, боль и конфликты пациента, через которые тот проходит, противопоставляются тому, что он воспринимает как душевный покой аналитика - его действительную психическую нормальность, - и это становится особой причиной для зависти. Неспособность пациента с благодарностью принимать интерпретации, которые одной частью своей души он признает полезными, образует один из аспектов негативной терапевтической реакции. К той же области относятся и другие трудности, которые я сейчас упомяну. Мы должны быть готовы к тому, что всякий раз, как у пациента произойдет продвижение к интеграции, т. е. когда завидующие, ненавидящие и ненавидимые части его личности сблизятся с другими частями его Я, на авансцену Выступят мощные тревоги, которые усилят недоверие пациента к своим любовным импульсам. Удушение любви, которое я описала как маниакальную защиту при депрессивной позиции, уходит своими корнями в опасность, которой угрожают деструктивные импульсы и персекуторная активность. У взрослых зависимость от любимого человека оживляет беспомощность младенца и ощущается как унижение. Но это нечто большее, чем инфантильная беспомощность: ребенок может быть чрезмерно зависим от матери, если его тревога настолько велика, что его деструктивные импульсы превращают мать в преследующий или поврежденный объект; и эта сверхзависимость может оживать в ситуации переноса. Тревога из-за того, как бы жадность, если будет открыт путь любви, не разрушила любимый объект, является еще одной причиной для удушения любовных импульсов. Может также появиться страх, что любовь приведет к слишком большой ответственности, и объект будет требовать слишком многого. Бессознательное знание пациентом того, что у пего есть ненависть и деструктивные импульсы, приводит к тому, что он искренне не принимает свою любовь к другим людям и любовь других к себе. Поскольку любая тревога приводит к тому, что Эго начинает использовать какие-либо из своих защит, важную роль в противодействии переживаниям персекуторной и депрессивной тревог играют процессы расщепления. Когда мы интерпретируем эти процессы расщепления, пациент начинает лучше осознавать ту часть себя, которой он боится, т. к. чувствует, что она олицетворяет собой деструктивные импульсы. У пациентов, у которых ранние процессы расщепления (всегда связанные с шизоидными и параноидными чертами) преобладают в меньшей степени, сильнее развито вытеснение импульсов, что приводит к иной клинической картине. Т. е. мы имеем тогда дело с пациентом более невротического типа, который до определенной степени преуспел в преодолении раннего расщепления и у которого вытеснение стало главной защитой от эмоциональных расстройств. Другой трудностью, на протяжении длительных периодов препятствующей анализу, является цепкость, с которой пациент держится за сильный позитивный перенос, что до определенной степени обманчиво, т. к. основано на идеализации и прикрывает отщепленные ненависть и зависть. Характерно, что оральные тревоги при этом часто игнорируются и на поверхность выходят генитальные элементы. Я много раз пыталась показать, что деструктивные импульсы - проявления инстинкта смерти - видимо, в первую очередь, направлены против Эго. Сталкиваясь с ними, даже если это происходит постепенно, пациент чувствует, что в процессе принятия этих импульсов как аспектов себя и их интеграции он подвергается разрушению. Т. е. пациент в результате интеграции в определенные моменты сталкивается с некоторыми серьезными опасностями: его Эго может быть переполнено; он может чувствовать потерю идеальной части себя, но при этом ощущать, что существует отщепленная, деструктивная и ненавидимая часть его личности; аналитик может казаться ему враждебным и мстить за деструктивные импульсы пациента, которые больше не вытесняются, став, таким образом, опасной фигурой, олицетворяющей Супер-Эго; наконец, аналитик, в той мере, в которой он замещает хороший объект, оказывается под угрозой разрушения. Нам станет понятно, почему угроза аналитику вносит свой вклад в сильное сопротивление, с которым мы сталкиваемся, пытаясь преодолеть расщепление и пойти по пути интеграции, если мы вспомним, что младенец ощущает свой первичный объект как источник блага и жизни и поэтому считает его незаменимым. Его тревога о том, как бы не разрушить его, является причиной сильных эмоциональных затруднений и принимает важное участие в конфликтах, возникающих на почве депрессивной позиции. Чувство вины, возникающее в результате осознания деструктивной зависти, может вести к временному подавлению способностей пациента. Мы встречаемся с совершенно другой ситуацией, если в качестве защиты от интеграции у пациента возникают фантазии всемогущества или даже мегаломания. Это может быть критической стадией, потому что пациент может искать убежища в подкреплении своих враждебных установок и проекций. Так, он думает о своем превосходстве над аналитиком, которого обвиняет в недооценке себя, и благодаря этому находит некоторое оправдание для ненависти к нему. Он предъявляет счет за все до сих пор достигнутое в анализе. Если обратиться к ранней ситуации, то у пациента, когда он был младенцем, могли быть фантазии о том, что он более могуществен, чем его родители, и даже что это он создал свою мать или родил ее и обладал материнской грудью. 'Соответственно, это мать украла у него грудь, а не пациент у нее. Проекция, всемогущество и преследование достигают своей кульминации. Некоторые из этих фантазий действуют всякий раз, когда возникают вопросы приоритета в научной или другой работе. Существуют также и другие факторы, которые могут пробудить жажду первенства, такие как исходящие из разных источников амбиции, и особенно чувство вины, в основе своей связанное с завистью и разрушением первичного объекта или его последующих заменителей. Это обусловлено тем, что чувство вины по поводу обкрадывания первичного объекта приводит к отрицанию, принимающему форму претензии на полную оригинальность, и потому исключает возможность брать или принимать что-то от объекта. В предыдущем разделе я подчеркнула трудности, возникающие в определенные моменты анализа у пациентов, у которых зависть конституционально сильна. Однако анализ этих глубоких и серьезных нарушений является во многих случаях защитой от потенциальной опасности психоза, исходящей из завистливой и всемогущей установки. Но очень важно не торопить эти шаги по интеграции, поскольку если осознание разделенноеT личности придет внезапно, то пациенту будет очень трудно справиться с ним. 5" Чем сильнее отщеплены завистливые и деструктивные импульсы, тем более опасными их ощущает пациент, когда начинает их осознавать. В анализе мы должны прокладывать путь к болезненному пониманию пациентом своей разделенноеT медленно и постепенно. Это означает, что деструктивные стороны будут вновь и вновь отщепляться и присоединяться, пока не возникнет большая интеграция. В результате сильнее станет чувство ответственности, более полно будут переживаться вина и депрессия. Когда это произойдет, усилится Эго, уменьшится ощущение всесилия деструктивных импульсов и зависти и освободится замороженная процессом расщепления способность к любви и благодарности. Вследствие этого отщепленные аспекты Я станут более приемлемыми, и пациент будет все более способен вытеснять деструктивные импульсы по отношению к любимым объектам, вместо того чтобы расщеплять свое Я. Это подразумевает, что уменьшатся проекции на аналитика, которые прежде превращали его в опасную и мстительную фигуру, и аналитику, в свою очередь, станет проще помочь пациенту в дальнейшей интеграции. Таким образом, негативная терапевтическая реакция потеряет свою силу. Анализ процессов расщепления и лежащих за ними ненависти и зависти как в позитивном, так и в негативном переносе предъявляет большие требования как к аналитику, так и к пациенту. Одним из последствий возникающих при этом затруднений является тенденция некоторых аналитиков подкреплять позитивный перенос и избегать негативного, и пытаться усилить чувства любви, принимая на себя роль хорошего объекта, который в прошлом у пациента не был устойчиво установлен. Эта процедура по своей сути отличается от той техники, которая, помогая пациенту достигнуть лучшей интеграции себя, направлена на смягчение ненависти любовью. Мои наблюдения показывают, что техники, основанные на успокаивании, редко бывают успешными; в частности, их результаты недолговечны. Конечно же, у каждого существует глубоко укоренившаяся потребность в том, чтобы быть успокоенным, уходящая корнями в ранние отношения с матерью. Младенец ожидает от нее не только внимания ко всем своим потребностям, но также жаждет получить от нее знаки любви каждый раз, когда он переживает тревогу. Эта потребность быть успокоенным является жизненно важным фактором в аналитической ситуации, и мы не должны недооценивать ее важность для наших пациентов, как для взрослых, так и для детей. Мы обнаруживаем, что, хотя их сознательной и часто бессознательной целью является анализ, у пациентов есть сильное желание получить доказательства любви и признания от аналитика и быть таким образом успокоенными, и это желание никогда полностью не проходит. Даже сотрудничество пациента, которое позволяет анализировать очень глубокие слон психики - деструктивные импульсы, персекуторную тревогу - может до определенной степени находиться под влиянием потребности доставить удовольствие аналитику и быть любимым им. Аналитик, который это осознает, будет анализировать инфантильные корни этих желаний; в противном случае, при идентификации с пациентом ранняя потребность в успокоении может сильно повлиять на его контрперенос и, следовательно, на его технику. Эта идентификация может также легко вызвать у аналитика искушение занять место матери и немедленно откликаться на зов, чтобы облегчить тревоги ребенка (пациента). Одна из трудностей при осуществлении шагов по интеграции возникает, когда пациент говорит: <Я могу понять, что вы говорите мне, но я не чувствую этого>. Мы сознаем, что мы обращаемся к той части личности, которая, несмотря на все намерения и цели, недостаточно доступна в данный момент как пациенту, так и аналитику. Наши попытки помочь пациенту в интеграции будут убедительны, лишь если мы сможем на материале прошлого и настоящего показать ему, как и почему он снова и снова отщепляет части себя. Такие доказательства часто предоставляются сновидениями, предшествующими сеансам, и их можно также извлечь из всего контекста аналитической ситуации. Если интерпретация расщепления достаточно обоснована в том смысле, о котором я говорю выше, она может подтвердиться на следующем сеансе тем, что пациент расскажет фрагмент сна или предоставит какой-то другой материал. Кумулятивный эффект таких интерпретаций постепенно позволит пациенту добиться некоторого прогресса в интеграции и понимании себя. Тревога, препятствующая интеграции, должна быть до конца понята и проинтерпретирована в ситуации переноса. Ранее я уже указывала на чувство угрозы как для себя самого, так и для аналитика, возникающее у пациента, когда его отщепленные части возвращаются к нему в анализе. Работая с этой тревогой, не следует недооценивать любовные импульсы, если только их можно обнаружить в материале, поскольку именно они, в конце концов, позволяют пациенту смягчить свою ненависть и зависть. Как бы сильно ни ощущал пациент в данный момент, что интерпретация бьет мимо цели, часто это может быть выражением сопротивления. Если мы с начала анализа уделяли достаточно внимания отщепленным деструктивным частям личности, в частности ненависти и зависти, мы в действительности, по крайней мере в большинстве случаев, позволяли пациенту делать какие-то шаги по направлению к интеграции. Только благодаря кропотливой, тщательной и упорной работе аналитика можно ожидать более стабильной интеграции со стороны пациента. Сейчас я постараюсь проиллюстрировать эту фазу анализа двумя сновидениями. Второй пациент-мужчина, на которого я ссылалась, на поздней стадии своего анализа, когда были достигнуты значительная интеграция и улучшение в различных областях, рассказал следующий сои, указывающий на колебания в процессе интеграции, вызванные болью от депрессивных чувств. Он находится в квартире на втором этаже, и <X>, друг его друга, звонит ему с улицы, предлагая погулять вместе. Пациент не может присоединиться к <<Х>, т. к. тогда черная собака, тоже находящаяся в квартире, выйдет наружу и попадет под машину. Он гладит собаку. Когда он выглядывает в окно, то обнаруживает, что <X> <ретировался>. Некоторые из ассоциаций связывают квартиру с моей, а черную собаку с моей черной кошкой, которую он называет <она>. Пациент никогда не любил <<Х>>, который был его однокашником в студенческие годы. Он описывает его как вкрадчивого и неискреннего человека; <X> также часто одалживал деньги (хотя затем возвращал их) и делал это так, как будто у него было полное право просить о таких одолжениях. <X>, однако, как оказалось, стал очень хорошим специалистом в своей области. Пациент понял, что <друг его друга> был одним из аспектов его самого. Суть моих интерпретаций заключалась в том, что он близко подошел к осознанию неприятных и пугающих частей своей личности; и поэтому для собаки-кошки-аналитика появилась опасность попасть под машину, т. е. быть раненной <X>. Когда <X> спрашивает его, пойдет ли он с ним на прогулку, это символизирует шаг по направлению к интеграции. На этой стадии в сновидение входит элемент надежды через ассоциацию, что <X>, несмотря паевой недостатки, оказался хорошим специалистом. Признаком прогресса является также то, что одна из сторон его личности, к которой он ближе подошел в этом сне, оказалась не столь деструктивной и завистливой, как в предыдущем материале. Озабоченность пациента безопасностью собаки-кошки выражает желание защитить аналитика от присущих пациенту враждебных и жадных наклонностей, представленных <X>, и ведет к временному увеличению расщепления, которое уже отчасти было залечено. Однако когда <X>, отвергаемая часть себя, <ретируется>, это показывает, что она не ушла насовсем и что процесс интеграции нарушен только временно. Настроение пациента в этот момент характеризовалось депрессией; вина перед аналитиком и желание защитить ее имели для него важное значение. В этом контексте страх интеграции был вызван чувством пациента, что ему необходимо защитить аналитика от своих жадных и опасных вытесненных импульсов. У меня не было сомнений, что он по-прежнему отщеплял часть своей личности, но вытеснение жадных и деструктивных импульсов стало более заметным. Интерпретация поэтому должна была указывать как на расщепление, так и на вытеснение. Первый пациент-мужчина на поздней стадии анализа также сообщил сои, продемонстрировавший более продвинутые этапы интеграции. Ему снилось, что у него есть брат-правонарушитель, совершивший серьезное преступление. Он поселился в доме, убил его обитателей и ограбил их. Пациент очень расстроен этим, но чувствует, что он должен быть верен своему брату и должен его спасти. Они бегут вместе и оказываются в лодке. Тут у пациента возникает ассоциация с <Отверженными> Виктора Гюго, и он говорит о Жавере, который преследовал невинного человека всю свою жизнь и даже последовал за ним в парижскую канализацию, где тот прятался. Но Жавер покончил с собой, потому что осознал, что потратил всю свою жизнь неправильно. Затем пациент продолжает рассказ о сне. Он и его брат арестованы полицейским, который смотрит на него доброжелательно, так что пациент надеется, что его в конце концов не накажут; кажется, он предоставляет брата его судьбе. Пациент сразу же понимает, что брат-правонарушитель - это часть его самого. Он недавно использовал выражение <правонарушитель>, говоря об очень незначительных моментах в своем поведении. Мы можем здесь также вспомнить, что в предыдущем сне он видел мальчика-правонарушителя, с которым не мог справиться. Тот шаг в интеграции, о котором я говорю, выражается в том, что пациент принимает ответственность за брата-правонарушителя, садясь с ним <в одну лодку>. Я проинтерпретировала убийство и ограбление людей, поселивших его у себя, как фантазии о нападении на аналитика, и обратилась к часто выражаемой им тревоге, что его жадное желание получить от меня как можно больше может повредить мне. Я связала это с чувством вины в ранних отношениях с матерью. Добрый полицейский заменяет аналитика, который не судит его строго и поможет ему избавиться от плохой части себя. Более того, я указала ему, что в процессе интеграции использование расщепления как себя, так и объекта проявилось вновь. Это выразилось в том, что аналитик фигурировал в двоякой роли: как добрый полицейский и как преследователь Жавер, который в конце концов лишил себя жизни и на которого спроецировалась <плохость> пациента. Хотя пациент понял свою ответственность за <правонарушающую> часть своей личности, он по-прежнему расщеплял себя. Это выражалось в том, что он выглядел <невиновным>, в то время как канализация, в которой он скрывался, означала глубины его анальной и оральной деструктивности. Повторное появление расщепления было вызвано не только персекуторной, но и депрессивной тревогами, поскольку пациент чувствовал, что он не может столкнуть аналитика (когда та предстает в доброй роли) с плохой частью себя без риска нанести аналитику вред. Это было одной из причин, почему он объединился с полицейским против плохой части себя, которую он в тот момент хотел уничтожить.
II Фрейд довольно скоро пришел к признанию того, что некоторые индивидуальные особенности в развитии вызваны конституциональными факторами: например, он выразил в <Характере и анальной эротике> (1908) мнение, что сильная анальная эротика является у многих людей копституциопалыюй.51 Абрахам обнаружил врожденный элемент, определяющий силу оральных импульсов, который он связывал с этиологией маниакальнодепрессивных расстройств. Он говорил, что <...преувеличенное значение оральной эротики в действительности является конституциональным и наследственным, так же как в некоторых семьях преобладающим фактором с самого начала является анальная эротика>.52 Я уже ранее высказывала предположение, что жадность, ненависть и персекуторная тревога по отношению к первичному объекту, материнской груди, имеют врожденную основу. В этой книге я добавила, что зависть как мощное выражение орально- и анально-садистских импульсов также является конституциональной. Вариации в интенсивности этих конституциональных факторов, с моей точки зрения, связаны с преобладанием одного или другого инстинкта в сплаве инстинктов жизни и смерти, который постулировал Фрейд. Я считаю, что существует связь между этим преобладанием одного или другого инстинкта и силой или слабостью Эго. Я часто ссылалась на силу Эго в связи с тревогами, с которыми как с конституциональным фактором оно должно справляться. Трудности в перенесении тревоги, напряжения и фрустрации являются проявлением слабости Эго, которое с начала постнатальной жизни недостаточно сильно по сравнению с интенсивными деструктивными импульсами и персекуторными тревогами, которые оно переживает. Эти сильные тревоги, воздействующие на слабое Эго, ведут к чрезмерному использованию защит, таких как отрицание, расщепление и всемогущество, которые до определенной степени характеризуют раннее развитие любого человека. Соответственно я могу добавить, что конституциональносильное Эго не станет легкой добычей зависти и будет более способно поддерживать расщепление между хорошим и плохим, которое, как я полагаю, является предварительным условием для установления хорошего объекта. Поэтому сильное Эго менее подвержено процессам расщепления, которые ведут к фрагментации и являются частью выраженных параноидно-шизоидных черт. Другим фактором, который с самого начала влияет на развитие, является разнообразный внешний опыт, через который проходит младенец. Это до определенной степени объясняет возникновение у него первых тревог, которые будут особенно сильны у младенца, пережившего тяжелое рождение и неудовлетворительное кормление. Накопленные мной наблюдения, однако, убедили меня, что воздействие этого внешнего опыта находится в соответствии с конституциональной силой врожденных деструктивных импульсов и порождаемых ими параноидных тревог. Многие младенцы не испытывают особенно неблагоприятных переживаний и все же страдают от серьезных трудностей при кормлении и засыпании, и мы можем видеть у них все признаки большой тревоги, за которую внешние обстоятельства не несут решающей ответственности. Также хорошо известно, что некоторые младенцы подвергаются значительным депривациям и переживают неблагоприятные обстоятельства, и все же у них не возникает чрезмерных тревог, что позволяет предположить, что их параноидные и завистливые черты не являются преобладающими; это часто подтверждается и их дальнейшей жизнью. В моей аналитической работе у меня было много возможностей проследить истоки формирования характера вплоть до вариаций врожденных факторов. Есть еще очень много неизученного в пренатальных воздействиях; но даже большее знание о них не должно отвлекать внимания от важности врожденных элементов силы Эго и инстинктивных влечений. Существование врожденных факторов указывает на ограничения психоаналитической терапии. Хотя я полностью осознаю это, мой опыт учит меня, что, несмотря на это, мы способны в ряде случаев добиваться фундаментальных положительных изменений даже там, где конституциональная основа является неблагоприятной.