ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 16.06.2020
Просмотров: 1101
Скачиваний: 3
Первым исследователем-гомерологом нового времени является французский писатель Франсуа Геделин, он же аббат д'Обиньяк. Основой его теории служили античные источники и, в первую очередь, сведения Цицерона (De orat. III, 34, 137) о том, что редакция Писистрата (в VI в. до н. э.) привела гомеровские поэмы в порядок и придала им данный вид. В своей работе (Conjectures académique ou dissertation sur l'Iliade), написанной в 1664 г. и изданной лишь в 1715 г., д'Обиньяк выставил серьезные аргументы против единства гомеровского эпоса. По его мнению, в «Илиаде» нет ни единого плана, ни единой темы, ни соответствующего вступления или концовки. К тому же поэма перегружена длинными и утомительными речами, батальными сценами. Но наряду с [16] этим д'Обиньяк не мог не заметить всей прелести подлинной поэзии, для объяснения которой он предлагает следующую теорию: сначала существовали многочисленные, независимые друг от друга малые стихи или песни, которые сами по себе были едиными. Эти произведения принадлежали разным, нередко довольно талантливым певцам. В результате деятельности редакции Писистрата эти песни были объединены в поэмы; в этом процессе пришлось создать дополнительные части, которые по своим художественным качествам во многом уступали т. н. прапесням. Д'Обиньяк не исключал возможности того, что подобную работу мог проделать и полулегендарный Ликург двумя столетиями раньше до Писистрата. Что же касается самого Гомера, то, по мнению д'Обиньяка, это имя обозначало целую группу «слепых поэтов», создателей ранних песен, а не конкретную личность.
Близкое к этому мнение высказал итальянец Джамбатист Вико. Не лишены интереса и мнения некоторых других писателей и ученых того же периода, однако перечень всех их завел бы нас слишком далеко.
Несмотря на то, что порой вся эта интерпретация гомеровского текста и древних сведений была ошибочна и тенденциозна, можно с уверенностью сказать, что именно она подготовила основу подлинно филологическому изучению гомеровского эпоса.18)
Тщательное изучение гомеровского эпоса в новой Европе, можно сказать, начинается с немецкого ученого Ф. А. Вольфа, который в 1795 году напечатал свою знаменитую «Prolegomena ad Homerum», оказавшую большое влияние на развитие всей последующей гомерологии. Вольф не считал возможным окончательное формирование поэм до деятельности комиссии Писистрата и утверждал наличие в них эпических частей, созданных поэтами разных эпох, в том числе и самим Гомером. Будучи блестящим для своего времени филологом, Вольф прекрасно понимал мощь и силу гомеровских поэм, и весьма убедительно доказывал, что создать подобные поэмы нельзя было без использования письменности. Во времена Вольфа деятельность Гомера относили к периоду не позднее X—IX вв. до н. э., а древнейшие греческие надписи датировались лишь VII в. до н. э. Следовательно, в противовес весьма распространенному мнению, «Илиада» и «Одиссея» не могли быть созданы в эпоху Гомера. Вольф писал: «Весь наш вопрос исторический и критический, он вытекает из фактов, а не из желаний...» «...Искусствам любовь, но уважение — истории». И действительно, «заслуга Вольфа состояла в том, что он [17] вывел Гомера из сферы поверхностных спекуляций и утвердил его историческое изучение на прочной почве и основе».19) Сколь велико было влияние Вольфа в Европе, станет понятным, если принять во внимание то обстоятельство, что до Вольфа никто специально не пытался доказать единство гомеровских поэм, ибо мнение общественности о поэмах и их авторе было в основном столь единодушным, что не возникала такая необходимость. Но когда в Европе настало время переоценки общепринятых истин, то дух эпохи нашел свое выражение в начинании Вольфа. На протяжении не одного десятка лет ученые тщательно и с увлечением искали языковые и смысловые расхождения в гомеровских поэмах и накопили такое их множество, что была потеряна всякая надежда на возрождение единого Гомера. Сторонники единства ввиду своих непоследовательных аргументов на протяжении довольно длительного периода выглядели слишком бледными. Не смогли внести перелома в гомерологию ни Фр. Шиллер, ни И. В. Гёте, ни Фр. Гегель своей искренней верой в единство поэм, ни В. Ницш, Ф. Ф. Соколов, Т. В. Аллен, Э. Дреруп и другие довольно вескими унитаристическими наблюдениями.
С течением времени теория Вольфа видоизменилась, но каждый ее последователь, верный аналитической основе, исключал как единство «Илиады» и «Одиссеи», так и их принадлежность одному и тому же поэту. Эта точка зрения подкреплялась и «теорией песен» К. Лахманна, который в «Илиаде» видел объединение самостоятельных отдельных песен; и «теорией распространения» Г. Германна, согласно которой поэмы сформировались путем постепенного распространения «пра-Илиады» и «пра-Одиссеи», теорией его последователя Дж. Грота, который «пра-Илиадой» считал поэму о гневе Ахилла — «Ахиллеиду», а известную нам «Илиаду» — результатом внесения в «Ахиллеиду» отдельных песен; а также более или менее значительными теориями Фика, Кирхгофа, Лифа, Марри и других. Нужно отметить, что теория А. Кирхгофа о построении «Одиссеи» с некоторым видоизменением и по сей день пользуется успехом у аналитиков. По Кирхгофу, сначала «Одиссея» состояла лишь из отдельных частей I и V песен, из VI-IX, из частей XI и XIII, т. е. из истории возвращения Одиссея. Позднее другой поэт добавил часть XIII, XIV песнь и XVI-XXIII.296 (это место Аристарх считает концом собственно «Одиссеи») и распространил странствия Одиссея, что сохранилось в более или менее неизменном виде в IX-XII. Вслед за этим некий «обработчик» (Bearbeiter) добавил [18] Телемахию (I-IV) полностью, XV песнь, конец XXIII и XXIV песнь целиком.20)
В начале века всю эту работу блестяще обобщил У. Виламовиц-Мёллендорф, который обосновал почти каждую теорию аналитиков и представил «Илиаду» как единство различных по характеру и времени возникновения эпических единиц — малых песен, малых поэм, из которых возникла «пра-Илиада», и вставленных в нее дополнительно отдельных песен. Виламовиц не исключал существования Гомера, так как, по его мнению, «одно бесспорно. Действительно должен был жить в одно время некий поэт Гомер, творчество которого произвело такое большое впечатление на людей, что ему приписали «Илиаду», «Фиваиду», а затем почти все значительные эпические произведения. Он должен был действительно что-то сделать, чтобы довести людей до этого».21) Именно этому поэту Гомеру и приписывает Виламовиц формирование основной части «Илиады». Правда, он использовал разные поэтические произведения и фрагменты, но главная заслуга в создании поэмы принадлежит Гомеру.
По словам Виламовица, «свое произведение он создал не простым склеиванием и складыванием частей; поэма отлично построена, несмотря на то, что многие места принадлежат другим и чувствуется разница в стиле, подобно тому как колонны раннехристианских базилик были привезены из разных старых построений, и поэтому местами возникала потребность в дополнительных частях».22) Эта древняя поэма должно быть сохранилась в I-VII, XI-XVII, XXI-XXIII песнях современной «Илиады». Она имела, очевидно, свою концовку, которая утеряна. После этого поэма претерпела определенные изменения, например: финальную сцену, в которой была описана гибель Ахилла, некий поэт заменил отправлением Приама к Ахиллу и их примирением (XXIV) и, наконец,, еще один поэт внес дополнительно две самостоятельные поэмы — «Посольство Агамемнона к Ахиллу» (IX) и «Долонию» (X) и создал им специальную подготовительную часть (VIII).23) Еще раньше Виламовиц высказал свое мнение о построении «Одиссеи», что фактически являлось блестящим развитием теории Кирхгофа.24) Но позднее он несколько усложнил и видоизменил свой взгляд на «Одиссею».25) Но и здесь Виламовиц не изменил своей основной концепции, что современная [19] «Одиссея» является плодом деформации ранее существовавшей единой поэмы. В своих исследованиях Виламовиц обобщил все то, что, по его мнению, указывало на участие в формировании поэм разных поэтов, будь то текстологические или языково-стилистические расхождения. Следовательно, он сформулировал свои аналитические принципы и фактически показал все возможности анализа. Но в то же время Виламовиц на основе остроумного и глубокого филологического анализа выявил композиционное единство поэм. Этим самым он наметил новый путь унитаристам — доказать единство поэм посредством детального филологического анализа.
Именно с этого времени, наряду с участившимися экспериментами аналитиков, все больше внимания стали привлекать и труды сторонников единства гомеровского эпоса. Хотя еще в 1934 г. Дж. Марри заявлял: «Не осталось ни одного унитариста, кроме Дрерупа», но это замечание не соответствовало истине, так как вслед за значительными унитаристическими исследованиями Э. Дрерупа26) в 1930 году вышла в свет не менее интересная работа С. М. Боуры,27) которая представляла заслуживающие внимания аргументы в защиту единства гомеровского эпоса.28)
Но подлинный перелом в гомерологии вызвала знаменитая книга В. Шадевальдта об «Илиаде»29) (1938). На основе анализа отдельных мест и отдельных песен Шадевальдт установил одну весьма значительную закономерность — даже самые отдаленные друг от друга места «Илиады» органически взаимосвязаны между собой и без учета одного трудно понять другое. Более того, в каждой песни «Илиады» завершается и вместе с тем подготавливается то, чем эта песнь связана с другой. И лишь X песнь — «Долония» стоит особняком. XI песнь Шадевальдт считает объединяющей все нити действия: «XI песнь «Илиады» в том виде, в каком она дошла до нас, является узловой во всей поэме. Отсюда мы можем созерцать конец. Отсюда же мы можем узреть и начало. Эта песнь — начало нового дня, начало новых кровавых битв. Здесь прокладывают пути все великие замыслы поэмы».30)
Подобная трактовка поэмы пролила свет на многие необъясненные до той поры особенности «Илиады». Этим В. Шадевальдт почти исключил деятельность интерполяторов и различных поэтов в формировании «Илиады», исключив и [20] возможность участия компилятора, ибо в противном случае была бы необъяснимой столь органичная взаимосвязь между отдельными частями поэмы. Эту связь чувствовал и Гёте. В 1827 году в письме к Эккерманну он писал: «Вольф разрушил Гомера, но ничего не смог поделать со стихом, так как у этого стиха необычайная сила, подобно героям «Валгаллы», которые утром разрубают друг друга на части, а к обеду воскресшие вновь садятся за стол». Доказав на основе детального анализа органичную связь между отдельными частями поэмы, Шадевальдт в то же время показывает, сколь органично эти части сливаются с целым, с общей архитектоникой поэмы. Принципы построения действия и представления явлений и героев «Илиады», по Шадевальдту, весьма напоминают принципы классической греческой драмы.
Так как вопрос об единстве поэмы стал вполне реальным, то столь же реальным стал и вопрос об ее авторстве. Автором поэмы В. Шадевальдту представляется Гомер, однако не все в ней он считает плодом поэтической фантазии певца. Он учитывает те ранние эпические формы и уходящие в прошлое традиции, которые пришлось переработать Гомеру согласно своей поэтической концепции. Тайна величия Гомера — в конкретной исторической основе. Он (Гомер) находится на распутье развивающегося великого будущего и еще живого великого прошлого. Начало и конец воплотились в одном; он представляет древних героев с исключительным почтением и в это же время вкладывает в них новое значение, соответственно идеалам народа, стоящего на пути омоложения».31) Работа В. Шадевальдта изменила соотношение сил в гомерологии. После паузы, вызванной Второй мировой войной, появляется множество исследований, которые еще больше убеждают нас в композиционном единстве «Илиады». Но, наряду с этими, вновь встречаются и работы аналитического толка. Следует отметить, что Шадевальдт и многие современные исследователи не считают «Одиссею» столь органически единой поэмой, как «Илиаду». В наши дни эти поэмы рассматриваются обычно в определенном отрыве друг от друга.
Для большей ясности при исследовании проблем единства гомеровского эпоса мы воспользуемся этим же принципом. [20]
Язык и стиль Гомеровских поэм
Язык гомеровских поэм в течение многих столетий оставался для греческой литературы языком эпического жанра. В историческом отношении он представлял собой смешение различных греческих диалектов, некогда самостоятельных языков отдельных племен. Проблема происхождения гомеровского языка неразрывно связана с нерешенной еще проблемой становления эпоса. Самый ранний слой гомеровского языка составляет деловая лексика всего микенского государства. Затем древние эолийские языковые формы, включившие в себя предшествующие им микенские, объединяются с формами ионийского языка времени создания поэм. Возможно, что в определенную эпоху гомеровский эпический язык мог быть языком той части ахейцев, которая, спасаясь от дорийского нашествия, переселилась на восток и позднее получила название ионийцев.
Языковые слои гомеровского эпоса отразили хронологию создания эпического языка, причем наиболее поверхностным слоем его явился аттический, привнесенный в конце VI в., вследствие записи поэм в Афинах и их афинской рецитации. Многослойность гомеровского языка отмечали еще древние критики и искали различные объяснения этому необычному явлению, связывая его, например, с путешествиями Гомера и его длительными пребываниями среди многочисленных греческих племен и родов. Гомеровский эпический язык - древнейший литературный язык - создавался в процессе творчества ионийских рапсодов, обратившихся к древней эолийской песенной традиции. Он оказал влияние на всю последующую греческую поэзию.
В течение длительного времени складывалась гомеровская лексика, где в разных эпитетах или синонимах существительных зафиксированы представления и понятия разных эпох. Так, в зпитетах, связанных с Троей, можно отыскать соответствия с лексикой пилосских табличек. Многие эпитеты, имевшие некогда вполне реальное значение, как "бронзохитонные", "прекраснопоножные" в применении к ахейцам, или эпитет Гектора "потрясающий гривой шлема" и другие впоследствии стали непонятными и пополнили число постоянных эпитетов, характерных для устной поэзии. Признаки устной народной поэзии характерны для эпического стиля гомеровских поэм. Подсчитано, что в обеих поэмах из 28 тысяч стихов одну пятую часть составляют повторяющиеся фразы или формульные стихи. В этих формульных стихах, для которых особенно типичны эолийские языковые формы, описываются наиболее часто повторяющиеся ситуации: пир, жертвоприношения, снаряжение корабля, начало поединка, начало и конец речи и так далее. Сколько бы раз ни вставала, например, утренняя заря в "Одиссее", ее описание неизменно: пробуждается юная богиня Эос "с перстами пурпурными". Обилие разнообразных эпитетов также является наследием устной традиции. Эти эпитеты определяют, поясняют, характеризуют свойство или качество объекта описания и представляют собой наиболее распространенный поэтический прием эпоса.
В "Илиаде" эпитеты иногда подвергаются сложному поэтическому переосмыслению, чуждому устной народной поэзии. Так, в сцене поединка Ахилла и Гектора варьируются два из 46 эпитетов Ахилла - "быстроногий" и "божественный". Проворство быстроногого Ахилла, преследующего Гектора, сравнивается с проворством охотничьего пса, догоняющего оленя. Но из следующего сравнения слушателям может показаться, что Ахилл не в силах одолеть противника:
Словно во сне человек изловить человека не может,
Сей убежать, а другой уловить напрягается тщетно -
Так и герои, ни сей не догонит, ни тот не уходит.
("Илиада", кн. XXII, ст. 199-201)
Тогда на помощь герою приходит Аполлон, вливает силы в Ахилла, и последний наделяется эпитетом "божественный". Но вот мимо цели пролетело копье Ахилла, и эпитет "богоподобный" в обращении Гектора к Ахиллу звучит иронией. Однако Ахилл победил Гектора. Теперь он вновь назван божественным. В заключении, когда сам Ахилл объявляет о своей победе, оба эпитета уже вполне оправданно стоят рядом. Речи героев с их формульным обрамлением традиционны, но в поэмах они связаны с обликом говорящего и часто раскрывают индивидуальный образ оратора, как, например, в сцене посольства к Ахиллу.
Устная поэзия аэдов оставила в наследство эпосу развернутые сравнения, в которых раскрывается все богатство внешнего мира и описывается все то, что не находит места в основном повествовании. Поэтому развернутые гомеровские сравнения - самостоятельные, как бы изолированные художественные картинки. Полный воинственного пыла Диомед сравнивается с рекой, вышедшей из берегов, и тут же дается картина осеннего наводнения:
Реял по бранному полю, подобный реке наводненной,
Бурному в осень разливу, который мосты рассыпает;
Бега его укротить ни мостов укрепленных раскаты,
Ни зеленых полей удержать изгороды не могут,
Если внезапный он хлынет, дождем отягченный Зевеса.
("Илиада", кн. V, ст. 87-91)
Картины природы в эпосе еще не связаны с настроением человека. Мирная природа также не привлекает внимания поэта. Он предпочитает описание бури, непогоды, страшных стихийных бедствий. Сравнения поясняют или уточняют основное повествование, не раскрывая, однако, связанный с ним образ. В сравнениях дается картина мирного труда ремесленников: поверженный в бою воин сравнивается с молодым срубленным тополем, из которого мастер собирается резать и гнуть ободья для колес. Картины охоты, пастушеской жизни сменяются детальными описаниями быта, среди которых не забыты даже детские забавы и слезы. Бог Аполлон разрушает стену ахейцев, как мальчик, играя в песке на берегу моря, топчет песчаный домик. Патрокл, узнав о бедственном положении ахейцев, приходит в шатер к Ахиллу и со слезами просит разрешить ему сразиться с троянцами. Ахилл сравнивает своего друга с маленькой девочкой, которая