Файл: Понятие и признаки правового государства.pdf

1.3. Проблемы классического определения понятия «правовое государство»

Рассмотренные выше варианты определения понятия «правовое государство» основаны в основном на идеологии классического либерализма, опирающейся на определении человека как автономной, самодостаточной личности, разумно использующего свою свободу для получения личных выгод и политических преимуществ, где понятие «правовое государство» определяется в качестве средства защиты свободы личности посредством подчинения всех единым законам, что дает возможность личности противостоять коллективу.

С позиций такого подхода, характерного для классиков либерализма в лице Дж. Локка, Дж.С. Милля, Ф. Хайека и др., акцентирующих внимание на охране частной собственности в качестве базовой задачи государства являющегося правовым и отвергающим социальные реформы всякого рода, посредством которых можно было бы прийти к перераспределению экономического ресурса социального капитала, утверждая, любая политика, направленная на достижение содержательного идеала распределяющей справедливости, является порочной, поскольку «несовместима с принципом свободы выбора человеком своего жизненного поприща», а «правовое государство является негативной ценностью, обозначающей такую структуру, которая позволяет избежать зло, связанное с применением права».

Утверждая, что субъекты правового общения обладают знанием о праве, способны и должны сообразовывать свои действия с юридическими предписаниями, они подчеркивали, что правовые предписания должны обладать стабильностью, общезначимостью, ясностью и предсказуемостью. Из чего следует, что правовое государство возможно только там, где право применяет ко всем лицам равные критерии; там, где правовые предписания известны субъектам правового регулирования заранее; там, где эти предписания издаются правомочными органами.

Такое определение понятия «правовое государство» основано на унифицированной модели государства и общества, не учитывающей, что формально одинаковые правовые структуры приводят к различным результатам в разных странах в зависимости от правовых обычаев, менталитета, особенностей культуры того или иного народа. Да и само право в различных правовых системах понимается по-разному: в континентальной правовой семье - как «писаного разума» (ratio scripta), исходящего от государства и воплощающего в закон волю народа, а в англосаксонской правовой доктрине - делается акцент на свободном нахождении права судьей применительно к конкретным случаям.

Одна из трудностей классического подхода к понятию «правового государства» заключается в том, что государство в лице государственных чиновников должно находиться в подчинении у правовых норм, ими же и создаваемых. Откуда следует, что основное требование в рамках «узкого» подхода к понятию «правовое государство» означает, что государственным чиновникам следует вносить поправки в позитивное право перед тем, как предпринять ряд действий, выходящих за пределы дозволенного по действующему праву. Таким образом, государство оказывается связано только само собой (на это противоречие обратил внимание еще английский философ Т. Гоббс). Если в рамках англосаксонской правовой системы и юридической модели, где право не сводится к писаному закону государства, это противоречие не столь заметно, то в континентальных (романо-германских) правовых системах оно проступает достаточно отчетливо.

Один из основоположников концепции правового государства английский юрист А. Дайси отмечал, что правовое государство как институт, возможно только в английском праве, и что этот институт неприменим для Франции и других континентальных государств вследствие коренного различия в понимании права и его функций в англосаксонской и континентальной правовой традициях. 

Классическая правовая доктрина пыталась устранить это противоречие посредством расширения понятия «правовое государство» за счет материальных критериев - минимума прав и свобод, обеспечение соответствия «объективным» правовым ценностям, нормам и принципам международного права, где законотворчество обосновывается декларацией базовых естественных прав, в структуре внеконституционных ограничений законодательной власти, но под напором позитивизма в конце XIX в. вместе с крушением естественно-правовой доктрины этот подход свою актуальность утратил.

Школа критической теории правовых исследований (возникла как движение в США в 70-х годах ХХ века) подчеркивает ценностную обусловленность, идеологическую связанность и весте с тем внутреннюю противоречивость определения «правовое государство», так как стремление к формальному равенству традиционно приводит к еще большему и неизбежному фактическому неравенству.

Что касается формальных элементов понятия «правовое государство», то в качестве одного из основных его признаков нередко указывается на доведение законов до сведения граждан (информационная доступность о законах должна быть доступна для всех), что дает гражданам возможность заблаговременное выстраивать свое поведение в соответствии с правовыми нормами. Но если в государстве большая часть населения неграмотна и не имеет для понимания правовых предписаний достаточных общекультурных навыков, право государства будет существовать только на бумаге, а в жизни будет применяться религиозное или традиционное право. По мнению исследователей, этого достаточно, чтобы отрицать за такими государствами статус правовых. С другой стороны, формальные требования вовсе не исключают возможности классифицировать как правовое и такое государство, где законодательство в полном соответствии с указанными требованиями устанавливает разделение людей на расовые или этнические группы (расовая сегрегация). Эта проблему особенно резко поставил в своей работе немецкий исследователь М. Штоллейс, указавший на наличие множества формальных признаков понятия «правовое государство» нацистского режима в Германии^[6].

Право государства как формальный механизм регулирования социальных отношений с помощью заранее сформулированных и законодательно оформленных предписаний не в состоянии предвидеть все возможные социальные отношения и ситуации, принимать во внимание будущее развитие этих отношений. В связи с тем, что в этих аспектах требование о безукоснительном соблюдении законов не может приниматься буквально и толковаться в качестве абсолютного принципа, важно провести границу между определениями понятия «правовое государство» - в качестве научного понятия, необходимого для анализа отдельных правовых систем и институтов, и в качестве идеологического понятия, призванного легитимировать определенный политический строй. Развивая свою теорию в этом направлении, английский теоретик права Г.Л.А. Харт указывал на возможность замены понятия «правовое государство» понятием «легальность» с включением в него таких ценностей, как демократия, права человека и рыночная экономика (свобода предпринимательства), определяя правовой или неправовой характер государства в зависимости от соблюдения ценностей прав человека или уровня демократических свобод, которые сами по себе, несомненно, считаются идеалом развитых обществ западного типа, но абсолютными ценностями, наличие которых могло бы безусловно указывать на правовой характер государства их назвать нельзя. Так как в ряде стран с высоким уровнем правовой защищенности граждан и высокими стандартами жизни, тем не менее демократические институты не развиты, а права человека не признаются в качестве элемента национальной системы права (например, арабские монархии Персидского залива) - оценивать эти общества следует исходя из иных - местных культурных и социальных предпосылок - и соответствующей формы понимания права.

Такого рода проблемы возникают и при попытке внедрения в понятие «правовое государство» термина «общее благо», имея в виду, что правовое - это такое государство, где представлены интересы всего общества и общественное благосостояние является государственной целью. Дело здесь в том, что сама идея, что право может реализовывать некое общее благо, неразрывно связана с естественно-правовыми представлениями, противостоящими классическому правовому позитивизму (социологического и иных направлений), где право рассматривается в качестве способа нормирования волеизъявления верховного лица, согласования конфликтующих интересов и т.п. Этой идее противостоит и правовой реализм (инструментальный подход к праву), который в праве видит лишь способ достижения целей, вне зависимости от их фактического содержания, определяемых либо борьбой социальных сил за реализацию определенных политических программ, либо их консенсусом социального реформирования (либо наоборот - социального консерватизма), либо субъективных интересов отдельной личности в истории. Если последовать за представлениями о правовом государстве как о средстве урегулирования социальных конфликтов, то реальная попытка основать понятие «правовое государство» на идее общего блага будет обречена на провал^[7].

Если в формальном аспекте сущность правового государства заключена в последовательном и наиболее полном соблюдении юридических правил, то понимание правового государства в материальном аспекте как инструмента достижения всеобщего благосостояния (или иных идеальных целей) правоприменителями может быть использовано в обход буквальных предписаний правовых норм по причине их несовместимости с идеалами, если, конечно, не оценивать направленность на достижение общего блага как второстепенный критерий для определения правового состояния государства, наряду с эффективностью судебной системы, властвованием через издание правовых норм, уважением достоинства личности, признанием за индивидами способности на самостоятельную регуляцию своего поведения, публичным контролем за жизненно важными элементами общественной жизни, разумностью правовых предписаний. Но это приведет к конфронтации двух концепций правового государства: формальной, ориентированной на букву законов и соблюдение соответствующих процессуальных требований, и материальной, стремящейся постичь дух законов, реализовать имплицитно заложенные в праве цели через поощрение правовой аргументации как способа нахождения истины в ущерб предсказуемости и надежности писаного права.

Поэтому единственной опорой правового государства может быть сильная правовая традиция и вера граждан, что право действительно обладает значительным регулирующим влиянием в их государстве и обществе. С этой точки зрения правовое государство оказывается формой коллективной веры в то, что право может применяться только в интересах всех членов общества и не может служить инструментом злоупотреблений со стороны государственных лиц. Очевидно, что в тех государствах (недостаточно юридически, культурно или социально развитых), где такая вера и такое состояние защищенности отсутствуют, нормальной будет тенденция граждан основывать свои отношения на внеправовых (этических, корпоративных) нормах. С другой стороны, государство, которое добилось соблюдения своих предписаний вопреки отсутствию веры граждан в справедливость официального права, скорее может быть классифицировано как тоталитарное (или авторитарное), но не как правовое. Формальное, позитивное право в таких государствах может стать опасным орудием для подавления личной и социальной свободы. Нормальной ситуацией здесь будет именно слабое правовое регулирование, невмешательство в те социальные отношения, которые могут саморегулироваться (либо регламентироваться иными регулятивными механизмами) и функционировать без государственной поддержки.

Конституционно закрепленные правовые принципы и ценности любого правопорядка оказывают существенное влияние и на повседневную юридическую практику. На первый взгляд, влияние этих принципов и ценностей еле заметно, но заложенные в 1993 г. в Конституцию РФ^[8] принципы направляют не только законодательную, но и в немалой степени правоприменительную деятельность. Одним из таких принципов является провозглашение России правовым государством. Отечественная юридическая практика, восприняла концепцию правового государства преимущественно в смысле, близком к концепции «социалистической законности», основным требованием которой было максимально возможное подчинение общественной жизни законодательным нормам. В этом отношении понятие «правовое государство» стало обоснованием для формализации, попыток детального законодательного регулирования большинства общественных отношений, что привело к обратному эффекту - еще большему правовому дисбалансу российского общества, что позволяет усомниться в безусловной ценности всеобъемлющего правового регулирования (даже с помощью качественных законодательных норм).

Многочисленные примеры пагубности попыток детально урегулировать общественную жизнь правом и, наоборот, полезности рамочного регулирования с минимальным вторжением публично-властных институтов подтверждают нецелесообразность поиска панацеи от бюрократизации государственного аппарата в еще большей формализации параметров его функционирования; и безосновательность поиска во «всеобъемлющем» государственно-правовом регулировании гарантий защиты граждан от произвола государственных лиц. Скорее наоборот, за судьями и иными государственными чиновниками, равно как и за обыкновенными гражданами, должна быть закреплена определенная мера свободного усмотрения, позволяющая в необходимых случаях обходить ригоризм и неповоротливость формальных правовых предписаний. Что зачастую и происходит в странах с формализованными правовыми системами.

Вопрос сводится к тому, что считать «правовым» состоянием государства - только ли состояние, соответствующее волеизъявлению верховной власти, вечным идеалам философской доктрины естественного права (либо их современным субститутам - обеспечивающим защиту достоинства и свободы правам человека и характеризующим социальную защищенность демократическим свободам), или состояние эффективного правового регулирования социальных связей и отношений правом конкретного общества в конкретный период времени^[9].